«Хрусталь»

В прокате – первый белорусский фильм, выдвинутый на «Оскар».

Разговор о Дарье Жук принято начинать так: родилась и выросла в Минске, в 16 лет переехала в США. Окончила Гарвардский и Колумбийский университеты, работала на канале HBO, сняла несколько короткометражных фильмов, которые стали участниками и лауреатами международных кинофестивалей. И все это заметно в картине «Хрусталь».

Не в том смысле, что кино рассказывает о переезде обычной белоруски в «страну мечты» — до этого как раз, простите за небольшой спойлер, не дойдет.

А в том, что кино Жук сделано именно, что называется, по-западному. «А ты что, не такая, как все», — скажет один из героев «Хрусталя» Степан Веле.

Жук для белорусской киноиндустрии пока именно что не такая — знакомая с киноиндустрией, с процессами, научившаяся азам искусства в одном из самых престижных вузов США.

«Хрусталь» вышел как по учебнику: от сценарных ходов до производства и маркетинга. Чувствуется, что по ту сторону камеры и экрана огромная команда специалистов (один только оператор — Каролина Коста, знакомая по недавним «Взрослым играм» — чего стоит).

Это уже не то кустарное кино, которое так и остается «минским андеграундом», не игры в блокбастеры от «Беларусьфильма» и не независимые прорывы вроде Лаврецкого.

«Хрусталь» — это кино, которое вы теперь смело можете показать любому иностранному френду как доказательство, что и у нас есть что посмотреть. Считайте, это наша кинематографическая версия улицы Октябрьской — живая и прогрессивная.

Дебютное полнометражное кино по обыкновению всегда живое — в своих шероховатостях, в искренности, в личности автора. «Хрусталь» же чисто технически — почти безупречен. И в этом смысле, если и знакомить зарубежных профессионалов кино с белорусским продуктом, то только с таким — примером копродукции большой международной команды, в меру социальным, в меру личным, без радикализма, экспериментов, поиска и новаторства.

С таким послом на международной арене у Беларуси наконец появился шанс к диалогу: теперь мы говорим с миром на одном языке и без акцента.

Но вернемся к экрану, а не к тому, кто за ним. Сама Дарья признавалась, что сценарий фильма был написан чуть ли не 10 лет назад, долго отлеживался и переделывался. Потом искались деньги, гранты, проводились питчинги — все это оставляет отпечаток на конечном продукте.

История, пусть близкая автору, — все же плод фантазии сценариста и режиссера. Сама Дарья на Q&A после премьерного показа в Минске рассказала, что они долго не знали, чем закончить историю Эвелины.

Авторские мытарства относительно финала — как лейбл «джорджо армани», который нашивает Веля на оранжевый пиджак, чтобы хоть за сколько продать, — пусть завуалированы, но заметны.

Одна из слабостей «Хрусталя» — в его хрустальной прозрачности. Что у автора на уме, у героев — на языке. Там, где о характере персонажа могут рассказать поступки, детали, мизансцены, говорит он сам — прямым и местами декларативным текстом.

«Жить надо на родине!» — театрально аж дважды за фильм скажет мать Вели в исполнении белорусской актрисы Светланы Аникей. И выдаст небольшой, но пафосный монолог в духе «Оно вам что, на чужбине медом мазано?».

Эвелина будет кричать на весь переход под «Площадью Победы»: «В этой стране никогда ничего не изменится!». Мысль, которая в годы максимализма, возможно, приходила ко многим, но вряд ли в крике души посреди подземного перехода.

С другой стороны, такая прозрачность — на руку зрителю. Чем понятнее кино, тем шире аудитория. В «Хрустале» много шутят, не дают публике соскучиться, к героям проникаешься сочувствием — не хочется делать преждевременных выводов, но такой ассортимент играет прокату только на руку. Кто-то из российских критиков уже поторопился назвать «Хрусталь» народным кино, сравнив его с «Ширли-мырли». И если противопоставлять народное авторскому, то я, пожалуй, соглашусь с таким утверждением. Все-таки для зрительского кино двойные смыслы и тройные рифмы — вещь вторичная.

В некоторых сценах в начале фильма героиня Насибуллиной надевает ярко-голубой парик. Есть ощущение, что влияние этого аксессуара распространяется на картину целиком.

Инородность и неестественность перекинутся на речь персонажей (трасянка — крайне опасная вещь, ее сложно имитировать, на ней нужно уметь говорить), на отдельные поступки (эпизод в милиции — непоследователен, нелогичен и зависает в воздухе), на сцены целиком (шапито с выкупом смотрится беззубо и наигранно даже для такого сюжета).

В итоге вопреки задумке режиссера чужеродными в фильме становятся по очереди все: и Веля, и ее друг Алик, невеста, милиционер. Получается хоровод функциональных персонажей вместо живых.

Сама идея отрефлексировать 90-е берет автора в заложники. Этим уже занимался Балабанов и Зельдович, Тодоровский и Чухрай, Меньшов и Астрахан, а совсем недавно — Балагов и Хант. Вернуться к теме спустя 25 лет можно, главное — не с пустыми руками. Идея, как выкуп за того самого несчастного заложника, требует переосмысления. Чего у «Хрусталя» за душой нет.

Есть очаровательные воспоминания о кассетных плеерах, о ярких спортивных костюмах и джинсовых юбках, есть родные места, узнаваемый Минск и архивные кадры, яркая натура, точеный профиль Насибуллиной и не теряющая актуальность «американская мечта». Немало ведь, правда?

Для нового белорусского кино — целый шкаф-купе с импортными шмотками. Для мирового — спичечный коробок. «Хрусталь» — не просто шаг вперед для отечественной кинематографии, это прыжок в длину, но в контексте мировой — еще один фильм про девушку из провинции, мечтающую поскорее уехать.

На фестивалях всех мастей, от Карловых Вар и Сан-Себастьяна до «Сандэнса» и параллельных секций Канн, истории взросления — частые гости. Все они так или иначе сводятся к чьей-то мечте, тернистому пути ее достижения, переломному моменту, будь то душевная или физическая травма, и в финале осознанию себя как взрослого.

На этом поле можно играть по правилам и выдавать на-гора те же «Взрослые игры», а можно принять правила к сведению и выдать что-то более оригинальное и талантливое, как это сделали недавние исландские «Воробьи» Рунара Рунарссона.

Так или иначе авторы любят повторять, что им не важны фестивали и критики, их судья — зритель. И здесь на стороне «Хрусталя», бьюсь об заклад, весь суд присяжных. Это кино подкупает тем, что пытается рассказать про нас, снимает Минск в Минске, показывает знакомые всем интерьеры с коврами на стене и антресолями, со свадьбой во дворе и оливье в тазиках.

Радость узнавания в кинотеатре — то, что заряжает зрителя эмпатией. И здесь я тоже выступлю адвокатом фильма, буду страстно рекомендовать посмотреть его в кино и горячо болеть, если картину все же отправят на «Оскар». Просто потому, что в большой гонке болеть за своих — дело чести.

Но если вы спросите у меня, какой мой любимый современный белорусский фильм, я назову «Завтра» Юлии Шатун. Кино, которое выходит в прокат уже совсем скоро. Которое не претендует на «Оскар», но так цепко хватает всю суть белорусского менталитета, так филигранно владеет языком кино, что у меня мурашки: откуда это в 20-летней девушке без дипломов и грантов, без продюсеров и фондов, без денег и опыта. Не иначе как белорусское чудо.