«Мы хотели показать, что оппозиционный политик может выступать за баланс интересов»

Кому по ходу белорусской президентской кампании подавала сигналы Россия? Какой план был у Запада? Верил ли в победу сам Владимир Некляев? Читайте об этом во второй части беседы «Салідарнасці» с Андреем Дмитриевым, руководителем штаба Владимира Некляева, в рамках проекта «Выборы: Реконструкция».

Первую часть беседы читайте тут.

«Россия дала несколько сигналов, что готова говорить с кем-то, кроме Лукашенко. Только это не были сигналы оппозиции»

— Некляев многими воспринимался как пророссийский кандидат, хотя трудно представить, чтобы сама Москва его таковым считала. В чем тогда был смысл отдельных его заявлений, которые реально звучали как пророссийские? Кремлевского адресата они не имели шанса достичь, а здесь у значительной части населения вызывали дикое раздражение.

— У значительной части узкой аудитории. Пусть и активной.

Что касается Некляева, то действительно воспринимать его как пророссийского Москве было крайне сложно. Безусловно, какого-то рода общение и коммуникации на разном уровне были, но принять Некляева самой Москве как пророссийского было нереально. Точно так же, как и для европейцев он не стал проевропейским. Некляев слишком белорусский.

— То есть вы выбрали человека, которого невозможно «продать» никому?

— Никому, кроме белорусов. И это ответ на вторую часть вопроса. Мы проехались по стране и поняли, что люди не грезят «прыжком в Европу», равно как и не испытывают глобального страха перед усилением «российского влияния». Есть желание быть независимыми и уже есть осознанное приятие этой независимости, как исторически свершившегося факта. При этом ты приезжаешь на рынок в какой-нибудь город, и люди говорят: «Не нужно портить отношения с Россией, мы оттуда возим товар. Нужно наладить отношения с Европой – мы туда хотим ездить с детьми».

Поэтому программа Некляева была сделана с учетом этого доминирующего настроения, рассчитана не на узкую аудиторию, а на ожидания людей, интересы страны.

Второе: мы хотели показать, что оппозиционный политик может выступать за баланс интересов, а не метаться из одной крайности в другую. До этого оппозиция делала вид, что России в Беларуси и около нее нет, полностью отдавая это поле Лукашенко..

Некляев показывал, что он видит эту проблему и учитывает ее при формировании своих тезисов. Видимо, такой сбалансированный подход и стал поводом для отдельных оценок о «пророссийскости».

Я хорошо помню свой разговор с Костусёвым, где он говорил: «Меня волнует, что русские хотят купить «Белтрансгаз», а Некляев хочет его продать, поэтому я с ним вместе не могу никак». Хорошо, в 2012 году начинает работу «Северный поток», еще через два года белорусский трубопровод русские могут перекрыть без понижения экспорта в Европу. И что дальше? Что вы с этой кучей железа будете делать? Для кого она будет работать? А это валообразующее предприятие.

Я объяснял Костусёву: главная проблема заключается в том, что сейчас не вы и не мы решаем -- продать «Белтрансгаз» или оставить. Так давайте вместе попытаемся сделать так, чтобы появился хоть маленький шанс влиять на принятие решений. И тогда у вас будет право вашего голоса, а у нас – право нашего.

Увы, сегодня мы имеем ситуация, о которой говорил Некляев: «Если мы на этих выборах ничего сами не решим, дальше решают без нас». И сегодня в экономике уже решают без нас. И по «Белтрансгазу», и по нефтеперерабатывающим заводам, и по всему остальному.

— А какую, по-твоему, роль сыграла на этих выборах Россия?

— Россия – это та страна, которая на выборах, сколько я помню, выступает той самой третьей силой и при этом не делает ничего, кроме легкого движения рукой в конце, пока в виде аудиенции Лукашенко. Помню 2001 год, когда все говорили, что появится русский кандидат и даст жару. В 2006-м в пророссийские записали Козулина, а Россия потом даже пальцем не пошевелила, и за его освобождение сражались США и Европа. В 2010 году сколько полос «Наша Ніва» потратила, чтобы доказать, что Некляев – российский кандидат…

Роль России в белорусской политике критическая. Причем критическим является не только ее действие, но и бездействие. В эту кампанию Россия дала несколько сигналов, что она готова говорить с кем-то еще, кроме Лукашенко. Только это не были сигналы оппозиции. Путин еще ранее говорил на встрече, по-моему, с Ющенко: «Мы никогда не работаем с оппозицией, мы работаем с действующей властью». Я это запомнил совершенно четко. Так и есть. Кыргызстан, пожалуй, является исключением, но там была другая ситуация, где реальная власть уже не принадлежала формальной власти.

В Беларуси власть все же принадлежит вертикали. Поэтому Россия давала сигналы не оппозиции, а номенклатуре. На что номенклатура ответила известным пассажем одного из ее лидеров: «Да вы что, меня тут же посадят!»

Россия на этих выборах сыграла огромную роль тем, что не вступила в реальный конфликт с Лукашенко, ограничившись «мыльной оперой», которую мы могли наблюдать по телеканалам. Не более. Россия имеет массу рычагов реального влияния и в эту кампанию она их не использовала. Вот если бы Россия перекрыла границу нашим товарам или вдруг во всех наших продуктах нашли какие-то «палочки», вот тогда бы все мы вместе взятые поняли, что такое «влияние на выборы». Россия этого не сделала.

Более того, 9 декабря Кремль поддержал Александра Григорьевича. На каких условиях — это другой вопрос. Но Москва это сделала

Пока Россия активно не участвует, оставляя за собой право на какие-то шаги. Думаю, в ближайшие год-полтора мы увидим, какие. Это уже будут видимые и ощутимые шаги.

— Но если на российском фронте все осталось без перемен, то позиция Запада претерпела существенные изменения.

— По моему мнению, позиция Запада тоже была вполне наблюдательной. Это было логическое развитие стратегии вовлечения Беларуси в европейские процессы через диалог, «Восточное партнерство», постепенную пошаговую либерализацию. Несмотря на постоянные сигналы о нарушениях в ходе избирательного процесса, мы, например, не могли прогнозировать, как оценит выборы миссия ОБСЕ. Появилась профессиональная шутка, что нужно выбрать между «выборы нормальные, но есть недочеты» или «выборы ненормальные, но есть прогресс».

Запад имел такой план развития событий, который позволял Лукашенко не въехать на белом коне в Европу, но одну ногу в полузакрытую дверь поставить, с дальнейшим втягиванием тела. ЕС фактически предложил поэтапное расширение сотрудничества с Беларусью и ждал итогов избирательной кампании – своего рода мажорного аккорда. И можно сказать, что если бы этот аккорд не был произведен в прямо противоположной конструкции (дубинкой по голове), то, вполне возможно, европейские послы аплодировали бы развитию белорусской демократии на очередной инаугурации Лукашенко.

«Я никогда не верил в 10 кандидатов»

— На какой исход кампании ты сам рассчитывал?

— Три раза за кампанию я задавал Некляеву вопрос: считает ли он возможным что-то изменить? В начале кампании, после майских событий (когда нас посадили) и непосредственно перед выборами. Он всегда отвечал: да, я верю, что наши действия приведут к изменениям.

Я помню, что на встрече с министром иностранных дел Польши Некляев сказал: «Мне все говорят, что это невозможно, но вы не можете отнять у меня мою веру в Беларусь и в то, что мы можем сдвинуться с мертвой точки». Это было его позицией, позицией, которая давала силы работать. И я полностью его поддерживаю.

— С Некляевым понятно. Но мы спрашивали про тебя.

— До сентября мы исходили из того, что сможем достичь понимания внутри оппозиции. Когда шел сбор подписей, у меня была уверенность, что все кандидаты видят очевидное -- избиратели подписываются за всех. Единственный вопрос, который они задают: когда вы объединитесь?

Я никогда не верил в 10 кандидатов, несмотря на раскладки некоторых политологов. Считаю, что в противостоянии режим-оппозиция консолидация является критически важным фактором. Она может проявляться в разных формах – это вопрос тактики. Но точно нельзя достичь результата, предложить альтернативу существующему режиму 10 разрозненными группами, которые к тому же в постоянном конфликте друг с другом.

Верил ли я, что мы сможем подвинуть конкретное лицо, сейчас сказать затруднюсь. Но точно верил, что мы сможем склонить власть к переговорам. Объединившись и правильно сработав на эту кампанию, заставить власть действительно создать круглый стол и уже серьезно разговаривать о конкретных изменениях. Переговоры в той ситуации выглядели логичным исходом. Тогда президентские выборы становятся началом, а не концом этой переговорной цепочки.

Когда мы разрабатывали стратегию «Говори правду», у нас так и было написано: привести к изменениям ситуации в Республике Беларусь конституционным путем. Через переговоры, через трансформацию.

Потом стало понятно, что консолидации не будет, единой повестки не будет, задача сместилась в плоскость парламентских выборов для изменения ситуации.

И все равно мы должны были идти последовательно, Мы должны были высказать отношение к избирательной кампании, мы должны были в день выборов оказаться лицом к избирателям. И местом, где мы должны были встать плечом к плечу и определить дальнейшие совместные шаги, стала Площадь…

Какие ошибки были допущены командой Некляева? Сколько нужно денег на президентскую кампанию в Беларуси? Был ли на самом деле штурм Дома правительства? Читайте об этом в третьей части беседы, которая скоро появится на нашем сайте.