«Я тогда даже подумал, что именно этот человек и столкнул Купалу в лестничный пролет»

Со дня его смерти прошло ровно 70 лет — мы без Купалы уже больше, чем были с ним. Ведь погиб поэт за неделю до собственного 60-летия.

Так случилось, что разговор с Владимиром Некляевым состоялся ровно спустя 70 лет после гибели Янки Купалы. Но говорили мы не только о смерти, но и жизни поэта.

— Фигура Купалы по-настоящему масштабная. То, что он успел создать на подъеме сил и что совпало во времени с подъемом первой волны национального возрождения, по уровню письма, по мышлению, по энергетике удивительно мощно. Наша поэзия до сих пор питается от купаловского импульса. Он очень нужен нам сегодня, чтобы мы не опустили руки.

— Притом что никакого особенного образования у него не было.

— Знаете, класс поэтов набирает Бог. И если по Его выбору ты оказался в этом классе, литературный институт заканчивать не обязательно.

Вот не так давно выпускники разных институтов затеяли дискуссию о том, исполнил ли Купала свое предназначение? И решили, что нет, поскольку с началом сталинских репрессий стал писать не то и не так, как и что должен был писать, чтобы предназначение исполнить. Насочинял всякой советской дребедени. Лучше бы, мол, во исполнение предназначения харакири себе сделал (что Купала и пытался сделать в 1930 году). Потому что (по убеждению новых выпускников новых институтов) поэту можно простить любое предательство, вплоть до предательства друзей, но нельзя простить предательство поэзии, в чем якобы виноват Купала.

Я выпускник старых институтов, поэтому поэтов, а тем более друзей, люблю больше поэзии. Космос поэта больше написанных им текстов, потому что тексты — только часть этого космоса. И купаловский космос — это не только стихи, но и судьба. Жизнь и смерть, жизнь после смерти. Любите ли вы Купалу, судите ли — вы в его космосе, в его гравитационном поле. И всегда предпринимались попытки (то Пушкин не тот, то Купала не этот) преодолеть гравитацию, так что в общем это нормально. Как Пушкина не убавилось из-за того, что его пытались сбросить «с корабля современности», так не убавится и Купалы.

Другое дело, что прежде чем написать: «Купала не исполнил своего предназначения», — надо бы ответить (самому себе) на вопрос: а что ты пишешь?.. Купала в таких случаях отвечал честно: «Дрындушки пишу».

— Получается, что Купала, который был для кого-то «неправильным» поэтом в 1930 году, оказался «неправильным» и в 2012?

— Да. Неправильным для правильных. Вот они знают, как надо исполнять предназначение — и все тут. «Ёсць у іх лякалы для Купалы”.

В советские времена Купала должен был выглядеть во всем правильным — его и подавали таким. Портрет в учебниках: человек в костюме с орденом Ленина на лацкане. Что-то более правильное и представить трудно. Как трудно представить и тот ужас, который клубился в душе Купалы. Как раз под орденом.

Правильные люди никогда не создавали ни великой поэзии, ни великой музыки или живописи. И не создадут, потому что творчество — всегда неправильность.

Поэт Владимир Некляев судьбой Купалы занимается уже много лет. Фото: Сергей ГАПОН

Купала не был сильным человеком. Но не предал никого

— Если смотреть официальную биографию Купалы, то все у него было замечательно…

— Да. В 1925-м он получил звание народного поэта, а затем чередой пошли премии, награды. Но за все приходилось платить. Раз тебе что-то дали и ты это взял — значит, что-то ты должен. Иначе не бывает, иначе не может быть. Поэтому не спрашивай, почему от тебя требуют очередную дрындушку написать. Или письмо покаянное…

Это драма не только Купалы. Многих. Сегодня легко сказать: можно было не взять, что давали. Да, можно было. Но тогда взяли бы тебя.

— Как брали людей из близкого окружения Купалы, в чем он чувствовал себя виноватым и что его особенно мучило.

— Это мучило Купалу невыносимо… А его, чтобы мучился еще больше, посылают за границу уговаривать вернуться в счастливую Советскую Беларусь тех, кто эмигрировал на Запад. К примеру, членов рады БНР — первого белорусского правительства в эмиграции. А кто в этом правительстве? Друзья Купалы да знакомые… Некоторые, как премьер-министр правительства А.Цвикевич, вернулись — и кончили жизнь в лагерях, в Куропатах. Нет свидетельств, что они вернулись из-за Купалы, никто не сказал, что именно Купала уговорил их вернуться. Но сам он понимал: они смотрели на него — народного, награжденного, успешного — и уже этим, без его уговоров, могли искуситься… На что, собственно, и рассчитывали те, кто посылал Купалу за границу, не давая ему никаких инструкций. Просто, мол, съезди, выпей в Праге пива с друзьями… И представьте его разговор в Праге с Томашем Грибом — мужем Павлины Медёлки, женщины, которую Купала любил.

Вернувшись из поездки, Купала запил. Это не помогало. Тогда он уезжает из Минска в Окопы, где, отчаянно пытаясь оправдаться, пишет стихи сквозной боли и сквозной вины.

Я адплаціў народу,
Чым моц мая магла:
Зваў з путаў на свабоду,
Зваў зь цемры да сьвятла.
Для Бацькаўшчыны беднай,
Для ўпаўшых яе сіл
Складаў я гімн пабедны
Сярод крыжоў, магіл.
Змагаўшыся з напасьцяй
За шчасьце для людзей,
Ня раз пісаў ў няшчасьці
Крывёй з сваіх грудзей.
Уносіў гэтым долю
Сваю для ўсіх дабра,
А болей... Што ж там болей
Жадаць ад песьняра?!

В начале 90-х, собирая документы для эссе о Купале, я получил доступ (тогда его можно было получить) к архивам КГБ и могу свидетельствовать: за Купалой нет доносов. Ни одного! И это в то время, когда все доносили на всех. А мучился он, потому что поэт. Да и по характеру не был особенно сильным человеком.

— Наверняка эмигранты, с которыми встречался Купала, уговаривали его не возвращаться в Советский Союз…

— Уговаривали, чему есть свидетельства. И сейчас Купалу обвиняют в том, что он не остался за границей. Тогда бы, мол, и поэтом остался, дрындушки бы не надо было писать. Как сказать… Во-первых, не так просто решиться на эмиграцию, когда ты дома — Купала, а за границей — никто. Во-вторых, и это главное, если и был кто-то всей своей сутью белорусским поэтом, так это Купала. До внутреннего кровотечения ему болело то, что болело Беларуси, ее языку, культуре. Конечно, болеть можно и за границей, но дома он еще — пусть наивно — надеялся что-то сделать. И его нервозность, и запои, и депрессия от все большего понимания того, что сделать ничего нельзя, что болезнь грозит самым худшим — исчезновением.

Купала предчувствовал свою гибель

— Для большинства Купала так и остался классиком белорусской литературы, за биографией которого из советских учебников рассмотреть живого человека было невозможно.

— На самом деле Купала был очень тонким человеком. Он весь — из рефлексий, у него потрясающе развита интуиция. Мне кажется, он ехал из Казани в Москву, чувствуя, что это его «апошняя вандроўка».

— А чем он не угодил уже в 42-м году, когда Купала упал в лестничный пролет гостиницы «Москва»? Все дело в улице в Минске, которой фашисты якобы дали имя Купалы?

— Скорее всего, дело именно в этом. Не столько в самой улице, сколько в том, что стояло за ней. Поэтому и был написан донос: народный поэт и орденоносец Купала в фаворе у фашистов. Тут же вспомнили всю его «контрреволюционную» деятельность — от дружбы с поляками и стихами в газетах рядом с портретами Пилсудского до стихов, опубликованных рядом с фото фюрера. Получился идеальный образ врага. Волка, которого сколько ни корми, а он все в лес смотрит. И тут встал главный вопрос: а как на это посмотрит товарищ Сталин? Не на Купалу, награжденного врага, с которым все ясно, а на тех, кто подставил вождя, подсунув ему накануне войны под высшую награду родины фашиста?

Идет 42-й год. Еще неизвестно, как война повернется. Но уже известно, что немцы пообещали белорусам независимость. Кем тогда может стать Купала? Безусловно, знаменем национальных сил…

Судьбу Купалы решил страх многих людей за собственную шкуру, который они выдали за государственные интересы. В этом нет ничего нового, так было сплошь и рядом в истории.

Тайна гибели до сих пор не раскрыта

— Выходит, они не знали, что произошла ошибка, и улицу назвали именем не Ивана Луцевича, а Ивана Луцкевича (одного из лидеров белорусского Возрождения)?

— Все и всё прекрасно знали. Просто решили использовать ситуацию. И решение было принято. Доказательств, что оно было принято лично Сталиным, у меня нет. Но реакция его на подобные случаи известна: нет человека — нет проблемы.

Всеобщий страх был настолько силен, что те писатели, которые в тот день были в гостинице «Москва», не оставили ни одного свидетельства о случившемся. Ну хоть что-нибудь записали бы — они же писатели! Нет, ни слова. Вот какова была опасность даже в отдаленной причастности к тому, что происходило с Купалой.

— О человеке, который написал тот самый донос, вам рассказала народная артистка СССР Лариса Александровская?

— Она сказала резко (при свидетеле): этот человек виновен в гибели Купалы! Я тогда даже подумал, что именно он и столкнул Купалу в лестничный пролет.

Имя это вы не называете?

— Нет. У меня нет оснований не верить Александровской, но и нет достаточных документальных доказательств, чтобы обвинить этого человека в преднамеренном убийстве. Это был человек из писательского круга, после войны он выступал на всех собраниях, причем всегда так, как нужно. Жил очень хорошо, у него была машина и прозвище «всадник без головы», потому что ростом он был, что называется, «метр с кепкой» — и его из-за руля не было видно.

Волна поднялась над плотиной

— Если бы в стране не начались репрессии, если бы Купала не погиб, какой бы была его поэзия?

— Не думаю, что он достиг бы чего-то существенно большего, чем достиг к середине 20-х. Поэзия, вообще талант, творчество совершенно иррациональны. Вместе с тем каждый поэт, каждый творец имеет некий свой, личный ресурс. Один выплескивает в юности, другой вдруг в среднем возрасте проявляется. Но все же поэзия — дело молодое, требующее прежде всего энергетики. Все остальное, в том числе мастерство — дело десятое. Купала выплеснулся в молодости, но так мощно, что волна поднялась над плотиной, которой отгорожена была Беларусь от мировой культуры.

Купала — аккумулятор белорусской поэзии, и сегодняшнее время тому подтверждение. Удивительно, но никогда не писалось на белорусском языке столько стихов и прозы (причем, как теми, кто оправдывает Купалу, так и теми, кто судит его), сколько пишется сейчас — и на высочайшем уровне. Этот импульс нам послал именно Купала.