«Существование большевиков связано с самой гадкой, паршивой, тяжелой жизнью»

В рамках проекта «СССР: как это было на самом деле» подытоживаем авторский цикл «Нерадостные советские праздники». Часть пятая, заключительная: «Ненависть к большевикам».

Фото несет иллюстративный характер

Советские праздники наиболее ярко проявляли разрыв между официальной идеологией и реальной жизнью людей, между «ними» и «нами». И этот раскол проходил по многим критериям: между партийными (комсомольцами, активистами, ударниками) и беспартийными, между руководством и простыми рабочими.

Даже среди рабочих произошел раскол между основной массой тружеников и ударниками/передовиками, которых заводское руководство кормило лучше.

Особенно болезненно воспринималось социальное неравенство, когда ответственные работники и руководящие коммунисты получали лучшие пайки, чем простые рабочие. Накануне 7 ноября 1931-го рабочий Олешкевич на гомельском заводе «Пролетарий» заявил: «Небось ответственные работники получат лучшие пайки, да к тому в состоянии будут купить бутылочку вина хорошего, а рабочий отпразднует с хлебом и сельдями».

Рабочий фабрики «Красный Октябрь» Пашкевич, который был не только членом КП(б)Б, но и редактором стенгазеты, сказал: «Людям дают пайки, а нас так и за людей не считают».

Во время демонстрации студент Ермаков, который был зрителем, заметил: «На командирах трудности снабжения не отражаются. Смотрите, какие толстые!».

12 мая 1931 года после праздника на минской кожгалантерейной фабрике «Восход» рабочий Тележкин возмущался неравенством: «Как это не стесняются кормить рабочих гнилой капустой и селедками? Руководители власти имеют для себя хорошие обеды, а о рабочих не беспокоятся». Его коллега Гирин поддержал: «Пусть устанавливается какая угодно власть, лишь бы не советская, а то советская власть загонит нас в могилу».

Недовольство граждан действительно грозило перерасти в протесты. Во всяком случае, многие выражали готовность принять в них участие.

В 1932-м в Добруше рабочий фабрики «Герой Труда» заявил: «Праздновать 1 мая надо в другую сторону, то есть брать топоры и колья, и бить головы правителям и коммунистам. Довели, сволочи, до того, что помирай голодной смертью. Нет другого выхода и больше терпеть нет сил!».

На гомельской фабрике «Труд» рабочий Зисман, которому на завтрак подали одно постное картофельное пюре за 27 копеек, заявил: «Вот в этом пюре лежит наша зарплата и наши слезы. За такие издевательства рабочие вечно молчать не будут. Придет время, когда возьмут что-нибудь в руки и покажут этим негодяям».

В обществе назревало ожидание новой революции — на этот раз против власти большевиков.

Студент 3-го курса БГУ Маклаков заявил: «Вот на улице сделали красиво, все хорошо, прекрасно, горят лампочки. Но что с этого, когда в лавках ничего нет, хоть шаром покати. Все годные и холодные. И пролетариат, когда был голодный, брал власть в свои руки. По-видимому, ему придется еще раз брать власть в свои руки».

Прошло четырнадцать лет советской власти, и большевики зачастую воспринимались населением как агрессоры, мучители, чужие, банда. Причем не только среди образованной части населения, но и пролетариев. К примеру, в 1932 году на металлозаводе им. Ворошилова один из рабочих заявил: «Я уже пять лет не хожу на демонстрацию и не пойду. Не хочу идти с ними — с сумасшедшими, которые над нами издеваются».

Заведующий минским посудным складом центральной рабочей кооперации завел беседу с коллегами относительно коммунистической партии, а также о праздновании 14-й годовщины Октября. Он сказал: «ВКП(б) — это банда злодеев, нет ни одного правильного партийца, заграничные фашистские организации — это то же самое, что наша коммунистическая партия. Советская власть вряд ли доживет еще несколько лет, ибо что ни день, положение становится все хуже, и скоро хлеба совсем не будет».

Даже среди молодежи чекисты фиксировали все большее и большее разочарование в коммунистических идеалах. Накануне 1 мая 1932 года студент планово-экономического института заявил: «Подходят праздники, а кушать совершенно нечего, что мне весь этот социализм?». С ним соглашался студент физмата БГУ: «Если бы еще были открыты столовки, то, идя домой, посмотрел бы, как голодная толпа будет шагать. А поскольку столовки закрыты, то я с квартиры ни шагу. Советские праздники теперь ерунда, как ерунда вся советская жизнь».

Студент 2 курса физмата Пединститута отреагировал на паек: «Вот, нате, посмотрите, что получил! Разве с таким куском хлеба можно жить? Так и свиней хороший хозяин не кормит! Пошли они к черту со своими демонстрациями! Большевиков, по-моему, теперь никто не любит, что это будет дальше, не знаю».

Тогда же студент БГУ говорил товарищам: «Под принуждением выйдя на улицы демонстрировать, все будут выражать большее негодование, чем праздничное большевистское настроение. Советское правительство с населением нисколько не считается, властью только обеспечивается ГПУ, военные и стоящие у власти лица, а основные массы брошены на какое-то скитальческое мучительное положение».

Студентка БГУ Нина Писаревич высказалась: «Когда подходит советский праздник — зло берет, люди от недостатков подыхают, всех заедает туберкулез, а власть заставляет эти все прелести праздновать».

Пузевская добавляла: «Эти дни празднуют только коммунисты, и то не все. А народные многомиллионные массы — рабочие, крестьяне и служащие — презирают эти праздники».

В той же компании осведомитель записал другой разговор о праздниках. Писаревич в разговоре со студентами Дроздовым и Ивашкевичем сказала: «В старое время, помню, в какой-либо праздник все чувствовали себя радостными, довольными и спешили выходить на улицу приветствовать друг друга, а в советские праздники силой выгоняют на улицу и все против желания с затаенной злобой шлепают по грязи и ищут случая убежать из колонны». Дроздов на это ответил: «Среди наших студентов уже слышно нежелание принимать участие в демонстрации. И выйдет то, что в студенческой колонне будут маршировать только партийцы и комсомольцы, да и те не очень охотно. Ведь не могут же быть приятными советские праздники, когда народ озлоблен на советскую власть».

«Большевики в этом году первое мая хотят ознаменовать чем-то особенно торжественным, а все население ожидает гибели большевиков и эта гибель явится для народа выше всех торжеств. Коммунисты, чекисты и остальные бандиты и их лагерь пока еще будут праздновать, пить, есть и гулять, а все угнетенные должны потерпеть и добиться своих веселых праздников» — такое утверждение студента БГУ через чекистов попало на стол к партийному руководству БССР.

Студент планово-экономического института даже сделал расчет безрадостного будущего: «Пусть Сталин и Молотов празднуют. У них есть, что покушать. В докладе Молотова на 17-й партийной конференции сказано, что к концу 2-й пятилетки материальное положение рабочих должно улучшиться в 2-3 раза. Так вот, к концу первой пятилетки рабочий будет получать 200 грамм хлеба, 1 кило сахара в месяц, 1 фунт мяса в месяц, а к концу второй пятилетки дадут в два раза больше. Так туманят глаза пролетариату и не видно конца».

Молодой научный работник БГУ дал развернутую характеристику настроений в советском обществе накануне 1 мая 1932 года: «Я как всегда очень интересуюсь настроением масс при таких обстоятельствах, как революционные праздники. Настроения, как никогда, антисоветские! Среди интеллигентных людей высказывания более тонкие, а вот среди рабочих, так сыплется грубая ругань и проклятия по адресу большевиков.

За то, что сделали голод, что нет никаких товаров. А если есть, то по неимоверной дороговизне и не докупишься. Вот такое настроение скоро очень пригодится. Если к такому настроению да прибавить, как следует, антисоветскую агитацию, так и без иностранной помощи большевиков можно уничтожить. Ибо красноармейцы, безусловно, настроены антисоветски».

Молодые люди понимали, что в случае войны мало кто захочет встать на защиту советской власти. А многие не скрывали, что ждут, когда грядущая война избавит народ от власти большевиков. Студентка Макова говорила: «Приезжающие иностранцы знают, что их рабочий экономически лучше себя чувствует, чем у нас человек с высшим образованием. Большевистская песенка уже спета, их счастье, если не будет войны, с войной же они погибнут».

Помощник заведующего магазином № 41 озвучил: «Скоро мы подохнем с голоду, но к следующему маю советская власть будет уничтожена. На демонстрацию все приходят с красивыми лозунгами, а на деле, если будет война, все бросят лозунги в сторону и начнутся такие распри, что все полетит к черту».

В Могилеве даже служащий военного ведомства утверждал: «Эти сволочи — коммунисты — много еще не будут демонстрировать, скоро придет японец и поляк, и всю эту банду разгонит».

Подобные заявления фиксировались сотнями. Например, от служащей швейной фабрики, жены расстрелянного «контрреволюционера»: «Это ж подумать, ничего не дают. За март и апрель даже сахара не дали, поскорей бы они подохли! Неужели мы не переживем их? Нет, переживем! У них праздники, а с чем их встречать и чему радоваться? Пусть они радуются, может быть, последние праздники будут праздновать. Я всегда богу молюсь, чтобы эту нечисть поскорей бы убрали отсюда».

Или техник управления связи: «Ничего не будет, нужна война, как воздух для человека, если не будет войны, то мы погибнем».

Служащий центральной рабочий поликлиники: «На следующее 1 мая их кровь прольется. Довольно праздновать, последний год красуются».

Служащие Гомеля: «Коммунисты припрятали хлеб и сахар на случай войны. Экспорта теперь нет. Война избавит нас от коммунистов. Она сметет их с лица земли! Вы себе можете представить злобу крестьян и рабочих главным образом на почве голода? Во время войны население будет всячески помогать неприятелю, от Красной армии защиты не будет».

Такое же мнение высказывал врач Новобелицкого тубдиспансера: «В случае войны нам трудно будет опираться на крестьянскую массу, особенно на Украине. Там творится что-то невероятное, всех колхозников обобрали, там форменный голод! Надеяться на городских рабочих также нельзя особенно. В городах тоже упадочное настроение».

Конечно, в Беларуси хорошо знали об охватившем Украину (а на самом деле куда более значительные территории СССР) Голодоморе.

Все эти факты позволяют сделать вывод, что уже в начале 30-х годов среди людей, когда-то увлекшихся идеей построения коммунизма, под тяжестью советской реальности царило полное разочарование и ожидание смены власти любым путем — от революции до иностранного вооруженного вторжения.

Власть большевиков воспринималась населением как оккупационная, грабительская, бандитская, и могла удерживаться только путем всеобщей слежки и репрессий против всех граждан, способных критически воспринимать действительность.

Жаль, что сегодня многие стали забывать эту реальность, о которой в далеком 1931 году (еще до самых страшных и массовых репрессий и войны) студент БГУ сказал: «Те герои, с именами которых будет связано уничтожение большевиков, будут чтимы подобно Христу из религии, который спас народ. Существование большевиков связано с самой гадкой, паршивой, тяжелой жизнью, и уничтожение большевиков послужит спасением народа».

Статья опубликована в рамках проекта «СССР: как это было на самом деле». Продолжение следует…