«Портрет Ленина порезан, на груди вождя вырезан крест»

В рамках проекта «СССР: как это было на самом деле» публикуем авторский цикл «Нерадостные советские праздники». Часть четвертая: «Протесты и теракты».

В советское время праздники были днями повышенного внимания спецслужб. Считалось, что враги советской власти обязательно захотят испортить коммунистам настроение (если не акциями протеста, то хотя бы разговорами). И довольно часто фиксировались как антисоветские и контрреволюционные настроения и намерения граждан, так и чрезвычайные происшествия – нападения на активистов, расклеивание листовок, поджоги.

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

20 апреля 1931 года в канун празднования 1 мая на минской кожгалантерейной фабрике «Восход» осведомителем был зафиксирован следующий разговор.

Во время вечерней смены в кабурно-закройном цеху в группе рабочих Релькина, Кагана и Соловейчика их коллега Тележкин сказал: «Ведь заводы и фабрики работают по плану, но почему у нас ничего нет? Как я раньше хорошо жил и наживался, а теперь при советской власти не имею куска хлеба и картошки! Стою и работаю голодный! Все время снижают зарплату, идет праздник 1-го мая, а мы голодные… Не пойду на демонстрацию, а лучше буду сидеть дома. Не мешало бы расклеить по Минску несколько листовок и написать: «Первомай, кушать давай!». Первую листовку повестить в квартире Червякова, другую в правлении центральной рабочей кооперации, и дальше по всему городу».

Были и конкретные контрреволюционные действия среди молодежи. Ученики 9-й фабрично-заводской семилетней школы Садовский, Чахнович и их бывший одноклассник Писецкий, уже работающий слесарем на железной дороге, совместно с Чекановичем из 3-й и Дударем 25-й школ сорвали в учреждениях плакаты к празднованию 7 ноября.

Вечером 7 ноября в Минске во время дежурства пожарный Пациюк в присутствии коллег Щетько и Матусевича, показывая на портрет Сталина, плюнул, выругался матом и сказал: «Он ведет порядки, сам сыт, а мы с голоду подыхаем».

26 апреля 1932 года в школе «Коминтерн» учениками было обнаружено, что портрет Ленина порезан, а на груди вождя вырезан крест. Было установлено, что этот поступок совершил ученик Кучинский, сын бывшего присяжного поверенного, а теперь члена коллегии защитников.

Были и более изощренные виды мести. Студент литературного факультета Минского пединститута Сергей Адамович во время написания лозунгов коверкал их: «Мы пойдем по пути наших старших братьев».

Горькая ирония придуманного им варианта заключалась в том, что Сергей был братом уже осужденного к десяти годам лагерей по сфабрикованному делу «Союза освобождения Беларуси» «нацдема» Александра Фомича Адамовича — бывшего заместителя наркома земледелия Дмитрия Прищепова (тоже осужденного). Старший брат уже не вернется домой. В 1935 году он будет осужден еще раз, а в 1937-м – расстрелян.

Но молодой человек, конечно, еще не знал будущего и мстил власти, как мог. 30 октября 1931 года Адамович, встретив товарища (судя по всему того, кто после написал донесение), сказал: «Смотри, на что годятся мне брошюры и книги Сталина». И отправился с ними в уборную.

Осведомитель сохранил еще одно заявление Адамовича о предстоящем празднике: «Для меня, и я думаю, для всех студентов – Октябрьские праздники безразличны. Я смотрю на 7 ноября, как на все остальные дни. Наши политики занимаются лишь только сплошным пустословием, а конкретно никакого улучшения для народа нет, и, пожалуй, не будет, если не изменится политика».

Одной из форм акций, которую особенно боялись большевики, были массовые протесты или даже коллективные письма руководству СССР в обход республиканского.

Накануне 7 ноября 1931 года в отдельных районах (Бобруйск, Климовичи, Червень, Туров, Дрисса) были массовые недовольства среди кустарей из-за невыдачи им праздничного пайка.

К примеру, в местечке Дрисса по распоряжению райкома КП(б)Б и РИКа была произведена выдача праздничного пайка лишь руководству района и другим ответственным работникам: сельди, белой муки, сахара… Это вызвало гнев членов кустарных артелей, низших служащих и обывателей. Они отправили коллективную телеграмму на имя Калинина, Молотова и Червякова с требованием удовлетворить хотя бы минимальные потребности в продуктах рабочих или хотя бы их детей. Чекисты опасались, что протест выльется в массовые демонстрации, как это произошло в Борисове.

Люди не выдерживали своего тяжелого положения и, забывая о риске потерять работу (а то и попасть под суд), открыто высказывались на торжественных собраниях. В 1932 году на постройке Политехникума по докладу на 1 мая выступил рабочий-дворник и заявил: «Довольно нам забивать головы разными бреднями, нам нужен хлеб, давайте лучше хлеба». При этом были отмечены возгласы одобрения.

На постройке ГПУ №1, перебив докладчика, взял слово рабочий-водопроводчик Богданов, который сказал: «До чего вы довели, что рабочие голодают и кушать нечего». Свое выступление он пересыпал матом, а на попытки его успокоить продолжил ругаться. Богданова, как нарушающего порядок, с трудом увели.

Наиболее тяжело докладчикам приходилось в женских коллективах, где идеологи испытывали на себе весь гнев голодных людей. Так проходило праздничное собрание на витебской льнопрядильной фабрике «Двина», где на собрании в ватерном цеху присутствовали 100 рабочих.

Сначала работница Шуганова заявила: «Нам только глаза замазывают тем, что за границей плохо живут работницы. Я больше чем уверена, что не хуже, чем у нас. По крайней мере, у них булок вдоволь, а у нас дают по 100 гр. черного хлеба к чаю»».

Ее поддержала Колосова: «Вы только звоните о празднике, а не знаете, что рабочие голодают. Даете 200 грамм черного хлеба – лучше бы нам дали побольше продуктов, тогда бы был праздник. Вот вы говорите, чтобы деревенские рабочие не ехали домой. А вы того не знаете, что здесь они будут голодать, а дома они хоть молочка попьют».

Негодование постепенно нарастало: «Нас мучают без конца, делают с нами то, что им нравится! А если рабочий говорит, так это просто как собака брешет. Теперь лишнего слова не говори!».

В Борисове работница Воронько завода «Коминтерн» на собрании рабочих сказала: «Что будут делать с теми, кто истощен от голода? Будут ли их во время демонстрации возить или носить?». Это выступление было поддержано еще несколькими работницами.

После выступил старый работник с 20-летним стажем Потопович: «Довели рабочих до того, что скоро последняя рубашка спадет с плеч». После этих речей выступили пять активистов с осуждающими речами, в связи с чем Потопович, Воронько и еще около сорока из коллег демонстративно ушли с собрания.

Лживые выступления идеологов встречались в штыки и высмеивались. На шорной фабрике «Восход» во время митинга рабочий Гордон заявил: «Лучше бы докладчик нам принес муку, чем агитировал за праздник. Рабочие голодают и их демонстрация не интересует».

В Гомеле работник фабрики «Герой Труда» Старченко спросил у коллеги Мартинова: «Где ты был?». На что тот ответил: «Ходил слушать попугая», объяснив, что имеет в виду докладчика горкома партии.

Работница Иванова, на вопрос пойдет ли слушать доклад о первомайских торжествах, ответила: «Ну их к… матери, знаю уже заранее, что они будут напевать. А мы пухнем с голоду».

Даже в таком оплоте советской власти, каким являлась милиция, коммунисты не могли чувствовать себя спокойно. На общем собрании ячейки КП(б)Б Пуховичской районной милиции 28 апреля 1932 года по вопросу проведения 1 мая выступила жена участкового инспектора Гутарева: «Кому праздник, а нам слезы горькие — сидеть без хлеба, без мяса. Люди встречают 1 мая и Пасху с хлебом, мясом, булками, яичками. Нам крашеных яиц не нужно, дайте хоть белые. Мы дошли до того, что муж в Шацке достал булку хлеба, сам не ел, а привез мне».

Остальные жены милицейских работников репликами поддерживали ее выступление. Сами милиционеры молчали, не высказываясь ни за, ни против. Их настроения зафиксированы и в других записках осведомителей.

Милиционер 2-го взвода Морозов говорил: «Как бы куда-либо улизнуть от этого праздника, а то не дадут  покою. Кому праздник, а нам и отдохнуть нельзя. Придешь с поста, а потом целый день будешь ходить по городу».

Коллега из 3-го взвода Низовцов поддержал: «Придется на первое мая ходить голодным от таких обедов, как в нашей столовой. Хотя бы какой-либо паек выдали к празднику».

Еще одной из форм праздничного протеста были листовки.

5 ноября 1931 года на входной двери в казарму команды взвода управления 2-го дивизиона в Борисове была обнаружена листовка, начинающаяся словами: «Товарищи бойцы, все мы требуем хлеба, но командование полка не заботится, потому что у них у каждого брюхо как у медведя, а у нас не хватает в СССР наверное, хлеба… По полку убирать столы не надо, потому что красноармейцы лучше собаки подбирают». 

В Могилеве 30 апреля 1932 -го около вокзала были обнаружены три листовки с призывом спасаться, поскольку «завтра около 6 часов появятся польские аэропланы». В Гомеле 28 апреля на постройке Горсовета были обнаружены четыре листовки антисоветского характера:

Давали 600, теперь дают 300,

Ну и работают чисто...

Тогда уж мы заживем,

Будет конец, большевизму

В свои руки, мы все заберем,

Поставим мы крест ленинизму.

Речь шла о снижении хлебного пайка с 600 до 300 грамм в день, что послужило причиной хлебного бунта в Борисове. Автором этих строк оказался штукатур Иван Пименович Филин, который был арестован и признался в написании и распространении листовок. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Еще одной причиной для протестов было традиционное вручение предпраздничных премий лучшим работникам и передовикам. Зачастую премии распределялись среди начальства, их родственников и друзей. А работникам доставались такие мелочи, что они в знак протеста демонстративно отказывались от них.

Накануне 7 ноября 1931 года после вручения на предпраздничном собрании премий на минском Белгосстрое рабочий Червинский высказался: «Что ты хочешь, своя шайка гармидеров собралась и сами себе премии дают, а мы, дураки, хоть выполним промфинплан, хоть нет, все равно ничего не получим».

Часто протесты переходили от слов к делу. На ужине после собрания в столовую в пьяном виде явился столяр Белоглазов и начал избивать председателя заводского комитета Марголина с криками: «Ах ты ж…вская морда, мне премии не дал, я тебе покажу».

На торжественном вечере кирпичников Минстроя при распределении премий среди ударников в большинстве были премированы сезонники и новые рабочие. После награждения поднялся большой шум, чуть не превратившийся в скандал. Старые рабочие возмущались, почему в приоритете оказались новички.

Осинский сказал: «Имеются старые рабочие, которые работают по десять лет на производстве без прогулов, и они не премированы». Барташевич заявил: «Многие рабочие уже премируются по второму разу, в то время как другие, также достойные премий, ни разу не премировались». Шарковский поддержал выступающих: «Как они нас премируют, так мы и работать будем».

Отдельные рабочие грубо ругались, а рабочий Карпович публично покрыл матом секретаря ячейки. При этом настроение всей аудитории было всецело на стороне Карповича.

Но и те, кто получил премию, были недовольны. Сезонник Воронкович, которому вручили небольшой дамский платок, демонстративно отказался от него. Раздались аплодисменты.

На молочном заводе рабочий Левин был премирован брюками стоимостью в 13 рублей. Его коллега, кандидат партии, сказал: «Я бы эти брюки бросил им на сцену».

Наиболее жестким был конфликт в деревнях, переживших массовое ограбление и высылку наиболее трудолюбивых крестьян — «раскулачивание», где колхозники были сведены до уровня крепостных, а собственники обложены неподъемными налогами, за невыплату которых попадали в концлагеря. Ненависть к советской власти выливалась в прямые нападения на работников сельсоветов, председателей колхозов, активистов, сельских корреспондентов, которые писали свои доносы прямо в газеты.

В Слуцком районе 30 апреля 1932 года в Уречском сельсовете в канцелярии колхоза была обнаружена прибитая на дверях листовка с угрозой в адрес активиста-колхозника Хомича. В ней указывалось, что если он 1 мая не скроется, то его убьют.

В деревне Долгое Кличевского района около 22:30 было произведено два выстрела около дома председателя Должанского сельсовета Федоса Якимовца. В Россонском районе в Селявщинском сельсовете в тот же день в два часа ночи неизвестными были обстреляны председатель Городецкий и секретарь Голубев.

Далеко не всегда активистам удавалось отделаться испугом. В Копыльском  районе в ночь на 30 апреля на хуторе от поджога сгорел со всем имуществом дом секретаря Ланцуцкого национального польского сельсовета Крепского. В Климовичском районе в ночь на 28 апреля был убит член Орловского сельсовета — Евмен Анисимович Нестеренко. Во время взыскания налогов его застрелили середняк деревни Веселая Дуброва Филипп Боровик.

В Мстиславльском районе вечером 24 апреля на общем собрании колхоза деревни Ржавец Старосельского сельсовета по вопросу подготовки к празднованию 1 мая выступил выпивший бедняк Цубанов. Он сказал: «Весной будет война. Работать в колхозе не надо, скоро перережем всех коммунистов». Затем он, выхватив нож, хотел убить учителя, сделавшего доклад о значении Первомая. Убийство было предотвращено только вмешательством колхозников.

Подобных случаев насчитывались десятки по всей республике. И причиной этой ненависти была грабительская, преступная политика советской власти, направленная на уничтожение целого класса крестьян-хозяев и превращение их в крепостных колхозников.

Статья опубликована в рамках проекта «СССР: как это было на самом деле». Продолжение следует…