Скульптор эротического жанра: «Самое главное в работе, чтобы приносила удовольствие»

Валентина Борздого журналисты окрестили «скульптором эротического жанра». Виной всему — его коллекция слепков женской груди, которую автор сделал еще несколько лет назад. Сам Валентин от подобных лавров отказывается, а серию пикантных девичьих форм называет не более чем шуткой. По словам мастера, сакральная тема его творчества — это детские игрушки.

Корреспонденты Onliner.by заглянули в мастерскую скульптора, чтобы поговорить о заработках минского художника, игрушках, с которыми играют мужчины, и прелестях женского тела.

Мастерская Валентина Борздого заполнена многочисленными женщинами во всех проявлениях: африканками, русалками, женщинами-мечами, женщинами-амфорами, женщинами-рыбами. И вперемежку с ними — металлические концептуальные игрушки, в которые, судя по всему, мужчинам не надоедает играть в любом возрасте: кораблики, машинки, самолетики, танки, обрезы. И даже оловянные солдатики.

— Почему вы занимаетесь скульптурой?

— Для меня скульптура в первую очередь была игрой. Я лепил солдатиков все свое детство, тогда ведь не хватало объемных игрушек. Были резиновые пиратики, викинги, индейцы. Я увижу фильм какой-нибудь — и начинаю лепить фигурки: про мушкетеров — значит, мушкетеров леплю, про войну и немцев — значит, танки, фашистов. Учился я неважно, плохо даже, можно сказать. Меня воспитывала бабушка, и ей хватило кругозора увидеть мое единственное увлечение. Она отправила меня поступать в художественное училище. Я и поступил. После закончил академию, и с тех пор всю жизнь занимаюсь скульптурой.

— Вас действительно можно назвать скульптором эротического жанра?

— Это все штампы, которые придумали журналисты. Они меня еще «ноговедом» называют, потому что у меня есть работа, на которой изображены женские ноги в человеческий рост. Мне интересны только женские образы, это так. Но это нормально, любой художник работает с женскими образами. Мужских образов у меня практически нет, они мне просто не интересны. Кроме женской темы и африканской, сакральной для меня является тема детских игрушек. У меня есть серия предметных образов: машинки, кораблики, подводные лодки, дровосек, матрешки... Но это не игрушки в прямом смысле слова. Эти предметы — это ассоциации, идущие из глубокого детства. Ценная для меня тема.

Что касается моей техники, то мне нравится сочетать различные материалы. Кроме бронзы у меня есть скульптуры из дерева с металлом, камня. Дерево я собираю прямо у себя во дворе после санитарных прорубок весной и осенью. Я сам не пилю эти деревья, не езжу за ними никуда — все рядом. То же самое с металлом: я использую ржавый со старых крыш на Немиге. Приходится дольше его искать, но в итоге все можно отыскать рядом с мастерской. Причем это совсем не мусор. Я, на мой взгляд, делаю элегантные вещи. Часто художники позиционируют себя так: смотрите, мы, мол, сделали скульптуры из мусора. Нет, это не про меня. Хотя мои работы можно назвать полностью экологическими. На самом деле можно, конечно, и дуб мореный испортить — сделать из него тумбочку с фигурной резьбой. Но зачем же дуб портить? Я считаю, что можно сделать красивые вещи и из обычного дерева, которое можно найти вокруг. Здесь очень важна техника, которая позволяет делать каждую вещь уникальной.

— Легко ли вам удалось найти натурщиц для серии слепков женской груди?

— Как оказалось, женщины легко соглашаются. Особенно, когда они видят, что в мастерской уже висят несколько слепков предыдущих моделей. В неформальной обстановке женщины легко позируют, воспринимают это естественно, как прием врача: ску'льптору же нужно это делать, это его работа. Они готовы поделиться. В основном там слепки грудей молодых девушек. Есть и женские. Всего около 20 работ. Для полноты серии не хватило только старческой груди. Вообще, эта тема быстро заглохла. Это было всего лишь любопытство, шутка такая. Но она запомнилась своей броскостью, хотя на самом деле это просто мелочь.

— Можно ли заработать хорошие деньги в скульпторе?

— Наверное, можно, как и в любом другом деле. Для меня это не самое важное. Самое важное — жить интересно, чтобы жизнь приносила удовольствие. А это возможно в том случае, когда есть интересная работа. Хотя, конечно, непрерывное удовольствие люди только в психбольнице получают. В обычной жизни люди всегда сомневаются, мучаются и переживают. И с интересной работой тоже. Но в какой-то момент ты понимаешь, что живешь полноценно, если что-то делаешь, создаешь. Однако очень часто не хватает движения, и в искусстве, и во многом остальном. Страна у нас какая-то маленькая, хотя мы и живем в столице. Может быть, это всем так кажется? Может, даже где-нибудь в Нью-Йорке сидит человек и думает: «Как мало движухи!» Эта неудовлетворенность есть у всех.

Мне кажется, что у нас творческие люди, скульпторы в том числе, не очень востребованы. Хотя талантливых художников немало. С другой стороны, есть куча скульпторов, которые исключительно работают, а не творят. У них есть заказы, например, памятник сделать или еще что-то. Это ремесленники. Но если художник живет своей жизнью, ищет свою линию, то это творческий человек, а не ремесленник. Хотя и он, конечно, создает работы в надежде, что это потом продастся [смеется].

Какая у нас вообще в городе скульптура? Мемориальная. Это памятники или тем людям, которые погибли, или тем, которых замучили. У нас мало светской скульптуры. Один-единственный светский скульптор — это Владимир Жбанов. Он делал жанровые сценки, некоторые с историческим оттенком — это самые простые скульптуры, которые мы еще на первом курсе училища проходили. Поэтому они и полюбились людям: за простоту, недвусмысленность. Все такие делают, но именно Жбанов попал в струю. У скульптора появилась фамилия. А ведь у нас есть народные скульпторы, которых никто не знает. Даже Азгура далеко не каждый назовет.

— А что это за бронзовая женщина-русалка у вас на полке?

— Это зооморфная фигура — женский образ с телом животного. У меня есть несколько таких мифологических символов: русалка, сирена, рыба с женским силуэтом, женщина-меч, женщина-амфора. То есть женщина-предмет или мифологическое животное. Вот швейная машинка — тоже девичий образ.

Но самое главное — это все-таки игрушки. Вот, например, матрешка. Она же не очень сексуальная, наверное. Но важно, что это повторяет женский образ. Хотя мои матрешки чем-то похожи на воинов, они в доспехах. Некоторые упрекают меня, говорят: какие они агрессивные, железом обитые! Какая агрессия? Это защита! У них же нет пик никаких. Они не острые, не царапающие, их можно погладить.

А из мужских символов у меня — солдатики. Но, я считаю, оловянный солдатик — это унисекс, не очень брутальный образ. Еще из игрушек — серия оружия, например, самострел, похожий на дубинку. Такой чисто белорусский обрез в виде головы животного. Его удобно взять в руку, подержать. Это не действующая модель, конечно. Мы в детстве делали такие самострелы, которые надо было поджигать. Среди моих работ много машинок. Кораблики, самолетики. Танк, в котором я убрал все лишнее. Полный минимализм в этом образе... Раньше искусство носило только изобразительный характер, а теперь это не нужно: прекрасно развито телевидение, появляются 3D-сканеры. Поэтому сегодня нет смысла делать образы реалистическими, это даже неинтересно.