«Огромная трагедия беларусов, которую мало кто может понять»

В Международный день пожилых людей, который был 1 октября, представительница АПК по социальной политике Ольга Горбунова обратила внимание, что после событий 2020 года много пожилых людей стали одинокими при живых детях и внуках, вынужденных эмигрировать.

«Салідарнасць» поговорила с беларусами, которые по разным причинам уехали из Беларуси, но из-за политической ситуации в стране, санкций или проблем с документами не смогли приехать на похороны к своим родственникам или быть рядом со своей семьей в трудные моменты.

«Это страшно и очень больно — не попрощаться, не увидеть»

Софье (имя изменено по просьбе героини) 44 года. Четыре года назад женщина вместе с семьей переехала из Минска в Германию по рабочему предложению. В январе этого года у женщины умер отец, но она не смогла приехать на похороны.

— В прошлом году мы были дома, но все были на нервах. В 2020-м и после мы не сидели сложа руки в Германии: выходили на акции, высказывались в социальных сетях. Все нас отговаривали приезжать домой, но мне уже было невмоготу: будь, что будет.

Отдали на границе паспорта, перед нами никого не было, но мы пять часов простояли — ждали «вердикта». И хорошо, что мы тогда съездили, я увидела папу, как оказалось, последний раз. Он тогда сказал как-то завуалированно: «Если вдруг что, даже не рыпайтесь, не надо». Мы все перевели в шутку, потому что не было никаких предпосылок.

В январе этого года папа умер — он ничем не болел, это была внезапная смерть. У нас не было никакой возможности заранее продумать маршруты. В Беларуси сегодня человек умер, послезавтра его уже хоронят. Как добраться, сколько денег на это уйдет, времени, а въедем ли, выедем ли. Брат сказал, что всем будет спокойнее, если мы с семьей пока побудем в безопасности.

Собеседница «Салiдарнасцi» признается: ей сложно говорить о том, что она пережила в первые дни после смерти отца.

— Это страшно — не попрощаться, не увидеть. (Плачет). Это очень больно. Было горько за брата, потому что он один там переживал все это. Некому было на плече поплакать, нужно было быть сильным, потому что он за все отвечал. Мы с ним всегда были на связи, но это ведь совершенно другое, чем быть рядом физически.

Было очень трудно обзвонить всех родственников, финансово тоже. Какие-то накопления у отца были, какие-то деньги мы привозили ему, и он их отложил, что-то удалось передать через беларусов в Германии, которые ездили домой. Среди нашего русскоязычного сообщества в Германии тоже собирали деньги, я их потом передала брату на обустройство могилки.

Из-за того, что Софья не смогла быть на похоронах, к ней не приходит осознание смерти отца.

— Когда ты видишь своими глазами, присутствуешь на похоронах, понимаешь, что это случилось, это неотвратимо. И тогда, возможно, принять это проще. А мне в этом плане очень тяжело.

Я удалила его номер телефона из контактов — это был необходимый для меня шаг: все, мне некому позвонить. Спустя время его номер кому-то отдали, и мне пришло сообщение: «Папа снова в сети», это было ужасный момент, это не передать. (Плачет).

Никому не пожелаю…Когда такое случается, родственники должны быть рядом. А здесь я понимала, что не успею, что могу обратно не вернуться…Если бы летали самолеты, если бы не было катастрофы на границах, да и вообще, если бы не было такой политической ситуации в Беларуси — все было бы иначе.

У мужа Софьи в Беларуси остались пожилые родители. Женщина с тревожностью говорит, что дома они остались совсем одни:

— Не дай бог что-то случится: больница, операция, им все-таки уже за 70 лет. А из родственников никого. Мой муж уехал, его родная сестра тоже, и она сейчас не имеет возможности вернуться. Мы передаем им деньги, правда, они всегда говорят: «Нет, детки, смотрите сами, чтобы вам было. А мы справляемся». Но деньги же не заменят личного присутствия, если вдруг что-то случится…

«Дедушки, бабушки, только дождитесь, пожалуйста»

Марии (имя изменено по просьбе героини) 30 лет. Девушка уехала в Польшу много лет назад получать образование. Последний раз Маша была в родном Минске в 2019 году. Дома у нее осталась вся семья.

— Сначала приехать мешал коронавирус, а в 2020-м я стала активно высказывать свою гражданскую позицию и приезжать в Беларусь для меня стало небезопасно.

В Беларуси у меня осталась вся семья. У родителей, бабушек и дедушек здоровье не железное. Они все поддерживают друг друга, но моя самая большая боль, что я не могу никому из них помочь, кроме как финансово.

У одного из моих родителей была онкология, пришлось пережить очень сложную операцию. К тому же многие родственники довольно тяжело болели коронавирусом. То есть я не раз была в стрессе.

Несомненно, еще с момента ковида я виню бесчеловечный режим в том, что в трудные моменты не могу быть рядом со своей семьей. Это огромная трагедия беларусов, которую мало кто может понять. Есть пожилые люди, у которых совсем никого не осталось рядом.

И я очень благодарна, что все мои родственники могут поддерживать друг друга. К тому же у меня есть друзья, которые в случае чего могут помочь, например, с машиной.

Увидеться с родственниками, к сожалению, мы не можем: наземным транспортом для них не вариант, здоровье не позволит. Только если самолетом, но и с этим сейчас проблемы.

В Беларуси у меня была большая связь с семьей. Знаете, есть фильмы, где человек улетает на космическом корабле с инопланетянами, осознавая, что никогда на землю не вернется. Когда я смотрела такие фильмы, думала, что в жизни бы на этот корабль не ступила. Но когда я уехала и стала участвовать во всех акциях, я, по сути, так и сделала.

И сейчас у меня такая тупая боль, я могу только повторять: «Дедушки, бабушки, только дождитесь, пожалуйста».

Мне сложно созваниваться со своей семьей, потому что мне больно. Постоянно на фоне есть мысль, что мы можем никогда не увидеться. Это очень мешает общению, и это очень тяжело.

«Гэта проста жах, калі людзям не даюць прыехаць на могілкі. Няма нічога святога»

Алесю 43 гады. Мужчына працуе журналістам і зараз жыве ў Беластоку, куды з'ехаў два гады таму пасля вобшука ў сваёй кватэры ў Брэсце. У лютым 2021 года ў мужчыны памерла маці.

— Яна захварэла кавідам, апынулася ў шпіталі ў рэанімацыі. Тады я напісаў у Facebook, што мне патрэбна дапамога. Шмат людзей адгукнуліся: прыносілі маці перадачы, выйшлі на лекара, паведамлялі, у якім яна стане. Пры гэтым і сілавікі рыхтаваліся мяне сустракаць: падрыхтавалі цэлую спецаперацыю, чакалі, што я прыеду на пахаванне.

Маці лепей не станавілася, і я ўжо разумеў: шанцаў жыць у яе мала. У адзін дзень мне пазваніў дзядзька і паведаміў, што маці больш няма. Я памятаю адну з апошніх размоў з маці, яна сказала: «Сыначка, калі я памру, толькі не прыязджай».

Канешне, мне хацелася прыехаць развітацца, бо гэта любімы мной чалавек, які шмат значыў у маім жыцці. Мне было цяжка не мець магчымасці развітацца. Не думаю, што я цалкам адышоў да сённяшняга моманту.

Пахаванне арганізоўвалі дзядзька і бацька. Мой брат, як і я, не жыве ў Беларусі і не меў магчымасці прыехаць. Прапаноўвалі, каб я ў анлайне бачыў пахаванне, але я адмовіўся. Не хацеў гэтага бачыць. Потым мы ўсе скінуліся грашыма, каб паставіць помнік.  Для мяне было прынцыпова, каб на помніку было напісана па-беларуску, сваякі на гэта пагадзіліся.

Канешне, у мяне ёсць злосць на рэжым. Злосць з 1994 года. Забралі маю зямлю, не даюць нават на могілкі прыехаць.

Гэта проста жах, калі людзям не даюць прыехаць на могілкі. І я такі не адзіны — такіх людзей тысячы. У лукашыстаў няма нічога святога.

«Стареют мои родители, а я этого не вижу»

Алине 27 лет. Три года назад девушка переехала из Бобруйска в Польшу, потому что после отработки по распределению не видела перспектив оставаться в Беларуси. В 2021 году у Алины умерла бабушка, на похороны которой она не смогла попасть из-за проблем с документами.

— Я приехала в Польшу по рабочей визе с приглашением. Но чтобы можно было ездить домой и потом возвращаться обратно, был необходим рабочий договор. У меня его не было, поэтому, когда бабушка умерла, я не смогла приехать.

Я помню тот день: была очень теплая и красивая осень. Мне позвонила мама и сказала, что бабушка умерла. Сказала, что не нужно ехать, потому что из-за ситуации на границе я не успею. Я старалась думать: может, в том, что я не могу поехать, есть какие-то плюсы. Что не увижу бабушку в гробу, а навсегда запомню живой и улыбающейся. (Плачет).

Я была всегда на связи с мамой: она рассказывала, какие венки покупают, кто приехал, как все проходит. После похорон мне сфотографировали могилку. Я понимаю, что бабушки нет, но из-за того, что не была на похоронах, принять ее смерть сложнее.

На родине у Алины больше не осталось бабушек и дедушек. Но девушка признается: замечает, что стареют ее родители, а она этого не видит вживую:

— У меня нет возможности приезжать. (Плачет). Мне просто страшно: может, я поеду, а мою карту побыта (ВНЖ — С.) просто порежут, скажут: поработала там, поработай и здесь. И что мне потом делать? У меня здесь аренда квартиры, собака — вся жизнь здесь. Если бы была возможность свободно поехать, я бы ездила, но сейчас я боюсь, что застряну в Беларуси.

Маме с сестрой удалось сделать венгерскую визу, но на это ушло очень много денег. Папе пока что так сделать не удалось: нет возможности подтвердить финансовые средства, — с грустью заключает собеседница.