Как Крым стал походить на место действия «Большой жратвы»

Теперь все по-другому.

Это когда-то каждому приезжающему в Коктебель просто невозможно было не зайти в гости к Максимилиану Волошину, дом которого, в свое время, был практически единственным каменным строением на берегу великолепной бухты у подножья Кара – Дага. И каждый, кто приходил к нему, непременно слышал эти строки в гостиной, выходившей окнами на киммерийский берег Голубого залива.

«Костер мой догорал на берегу пустыни. Шуршали шелесты струистого стекла. И горькая душа тоскующей полыни в истомной мгле качалась и текла…»

Эта боль рождена и неправдоподобными по красоте коктебельскими сумерками, и тоской о несбывшемся, и уединением, которым так славился этот дикий по тем временам берег бывшего Крымского ханства. Да разве мало чем еще могли быть рождены эти пронзительные строки?!

Крым после его аннексии Россией в 1783 году был местом, не особенно приспособленным для комфортной жизни. Сюда не ездили российские аристократы и нувориши. Сюда отправляли в ссылку…

Лично для меня Крым начался со спектакля «Бахчисарайский фонтан», который по тем временам ежемесячно давали в Большом театре – балетная легенда про крымского хана Гирея, прямо с бала умыкнувшего польскую красавицу Марию в свой далекий горный дворец. Возможно, что именно тогда мне и захотелось воочию насладиться красотой воспетых мест с необыкновенными и непривычными для слуха названиями – Дарсан, Ай–Петри, Учан-Су, Аджи-Голь, Айя-Бурун...

И очарование состоялось! Уже позже, когда я по-настоящему полюбил эту землю, всю сплошь изрезанную нервными ломаными горными ущельями, и лежа на линии прибоя в Лисьей бухте, и любуясь искорками халцедоновых крупиц, перекатываемых неспешными волнами в последних лучах заходящего солнца, на ум неслучайно приходили строки: «Погасло дневное светило; На море синее вечерний пал туман…»

И потом было еще много различных встреч и открытий. Восточный Крым во времена СССР слыл своеобразной меккой для писателей, актеров, режиссеров, музыкантов… Словно магнит, он собирал вместе людей искусства. И не только искусства – в Коктебель (прежнее название поселка Планерское) съезжалась на летние месяцы значительная часть интеллектуальной элиты. Так было заведено, что собираться вместе образованным людям было нужно именно там. Кем заведено? Да просто так случилось…

Еда была простой, можно даже сказать, более чем простой – ели, что произрастало на насыщенной щедрым крымским солнцем земле. Татарские харчевни не отличались затейливым меню, но зато вкус у еды был отменным! Вот только на пляж не брали с собой провизию корзинами, этот обычай появился уже потом, значительно позже, в 90-х …

А в 70-х и 80-х годах весь летний сезон в Крыму можно было проходить в одних и тех же дешевых шлепанцах, выгоревших на солнце майке и шортах, переходящих из лета в лето... Заношенными предметами одежды гордились – такое могли позволить себе лишь завсегдатаи. Изношенность гардероба была своеобразной визитной карточкой экзистенциала. А наряжаться-выряжаться было стыдно. На щеголих показывали пальцами, над ними смеялись…

Места для ночлега сдавали порой даже в беседках, где не было ни дверей, ни окон, а лишь занавеска от комаров. Ни о каких замках и засовах и не помышляли.

Короткие летние ночи, совершенно черные, но с потрясающе яркими и близкими звездами – рукой достать, и очень темные, внезапно наступающие, вечера, проводили в нескончаемых разговорах о новых спектаклях, книгах, концертах, фильмах. Тут же, буквально в двух шагах, могли танцевать новомодный тогда Break–dance или что-то наигрывать на саксофоне, гитаре… И, конечно же, пили вкуснейшую крымскую мадеру.

Интересно, что ночное небо не сотрясалось с вечера и до утра от несмолкаемой дискотечной попсы. Это было в принципе невозможно. Это было бы стыдно. Стыд – понятие, полностью утратившее свое значение на всей территории современного постсоветского пространства.

Не могу забыть одного возвращения в Коктебель на небольшом рейсовом катере из удаленной бухты, куда, как это было принято, утром отправились пешком по берегу – в обход. На корме сидела пожилая супружеская пара из Питера, которая каждый год приезжала в Коктебель – они были своими в этих местах, знали о каждом распадке между горами, о всех тайных проходах и уступах, показывали скрытые водопады и бухты, куда можно попасть только со стороны моря.

Солнце опускалось за море на ночь, и Кара–Даг, освещенный лучами заходящего солнца, выглядел словно театральная декорация, созданная гениальным живописцем. Темная морская вода, вспененная винтом катера, белыми барашками разбегалась по сторонам, а когда волна была особенно большой, то нас всех – припозднившихся пассажиров, обдавало брызгами. Этого не забыть.

Я больше не встречал эту пару из Питера, видимо, у них была серьезная причина, чтобы нарушить свою многолетнюю традицию. Спустя много лет, я вспомнил о них, и мне захотелось повторить свое путешествие. И вот я опять приехал в Восточный Крым… «По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места…» Лучше бы я не приезжал. Море – то же. Небо и звезды – те же. Горы – те же. Закаты – те же. Вино – то же. Люди стали другими. Еда стала другой. Все изменилось. Во всем стала сквозить претензия.

Как Коктебель превратился в курорт-гадюшник

Вот тут-то самое время и место произнести волошинские строки: «О, боль, когда бы ни пришла, всегда приходит слишком рано»! Потому что каждому из нас хочется, чтобы было на земле хотя бы одно место, где все и всегда остается таким же, как мы его оставили. Возможно ли это?

И ведь никуда не денешься от сравнений! А, может, и правда, трава раньше была зеленее, солнце ярче, а вода мокрее?! Или мы, умирая на этой земле, а потом возрождаясь на ней снова, напрочь забываем о своих прежних впечатлениях об этом мире?! И когда нам, вновь обретающим эту землю, показывают на что-то и по складам просят произнести де-ре-во или мо-ре, не возникают ли в нашей генетической памяти некие далекие и смутно-прекрасные образы?!

Так же и с Крымом. Кто не требователен, у кого память коротка, для кого главное, чтобы было «все включено», чтобы от кровати до лежака на пляже нужно было обязательно пройти через кормушку – для тех проблем нет.

Можно застроить киммерийское побережье стандартными корпусами отелей а-ля Анталия, соединить их мостом напрямую с Тверской… Можно даже не выезжать за пределы московской кольцевой дороги! А зачем выезжать, если и пейзаж за окном практически будет одним и тем же – городским московским пейзажем?!

И все же, зачем менять мир и превращать его в постоянно жующую, но ненасытную утробу?! Риторический вопрос. Вопрос в воздух.

Мир изменился. Он стал сплошь местом действия для фильма «Большая жратва».

Я изменился. Те, кто родился недавно, кто столкнулся с уже изменившимся миром, кто не привык ходить по земле своими ногами и думать своими мозгами, кому даже фильм посмотреть лень – не то чтобы книгу прочитать – те меня не поймут…

Я изменился, но не стал теперешним. Не хочу. Невыносимо жить постоянно исключительно сытым и неподвижным.

«О, боль, когда бы ни пришла, всегда приходит слишком рано»! Эти строки пришли из моей генетической памяти. И это я написал…

Саша Варламов: Отдых на Родине. Консультация непрофессионала