Гарри Каспаров: «Свобода нужна немногим. Их задача — обмануть остальных, сказав, что она нужна всем»

Журнал Esquire опубликовал интервью с экс-чемпионом мира по шахматам, главой Объединенного гражданского фронта и одним из организаторов политического совещания «Другая Россия» Гарри Каспаровым. Предлагаем вашему вниманию наиболее интересные фрагменты этого текста.

— В 1988 году я сидел в Париже в ресторане с Милошем Форманом. Я говорю: «Знаешь, Милош, у меня такое ощущение, что должно что-то случиться». Он: «Да не! Какие там перемены. Горбачев... Я все это уже видел, это — на века». — «Знаешь, — говорю, — не могу объяснить тебе, как это будет, но в один день ты просыпаешься, открываешь форточку — и их нет». — «Почему?» — спрашивает. «А не знаю». Буквально через год он мне звонит: «Представляешь: я открыл форточку — и их нет!»

Иногда надо просто взять и довериться интуиции: она играет гораздо большую роль в жизни, чем ей привыкли отводить. Интуиция — это же на самом деле опыт и вера в собственные силы. Люди сегодня требуют математической корреляции, кто-нибудь обязательно спросит (во время поездок по регионам, где Каспаров выступает с программой Объединенного гражданского фронта. — Esquire): а сколько человек должно выйти на улицу, чтобы власть что-то там поняла? А я не знаю — может быть, полмиллиона, а может быть, хватит и двадцати тысяч.

Все это зависит от каких-то других факторов — от ощущений, например. Вроде бы сегодня всё, как вчера, но, кажется, и наверху что-то не складывается, и внизу больше невозможно терпеть. Что-то прогнило в королевстве датском. Выходит на улицы человек двести — их скручивает ОМОН. Когда выходит, скажем, пятьсот — милиция уже думает. В Воронеже на мое выступление пришло 4000 человек — милиция их просто окружила, и всё. Власть не пересчитывает людей — она нутром, каким-то животным инстинктом чувствует критическую массу.

Я не параноик. Хотя люди с камерами уже и не прячутся: оперативная съемка ведется на каждом моем выступлении. Забавно, когда тебя передают из области в область: машина доезжает до конца области — а там уже ждет другая. И так далее. К такому я давно привык: первые матчи с Карповым я играл под диким государственным прессингом. Я играл с фаворитом системы, и Карпов получал максимальную поддержку плюс все возможные способы надавить, вывести человека из себя. Я тогда четко уяснил: реальность — она такая, какая есть, и если хочешь что-то делать — надо с ней считаться.

О вещах, которые находятся вне моего контроля, я попросту не думаю. Смерть лучше вычеркнуть из своего сознания — иначе ничего у тебя не выйдет.

Назовите меня пусть и агитатором. Кто-то же должен это делать: раскачивать людей. Мне надо убедить их, что возможно что-то поменять. Выборы сегодня — фарс, кроме одних — президентских. На них и имеет смысл бороться.

Надо уметь отстаивать свой голос — как на Майдане. На Украине Янукович управляет сегодня практически всей страной, но на улицы никто не выходит. Майдан протестовал против фальсификации — его же победа была честной. А мне сейчас важно выступить хоть и перед двадцатью бабушками и тетеньками — потому что никогда не знаешь, где будет та последняя капля.

Никогда точно не знаешь, как распространяется информация. Лучше, конечно, было бы появиться на Первом канале: одна неделя нормальных телевизионных дебатов — и это будет уже совсем другая страна. Но пока все пути на телевидение закрыты. У меня мышление прикладное: вижу задачу — надо ее решить. Вот и мотаюсь все время между Калининградом и Находкой.

Когда изменится ситуация, многие журналисты перестанут делать вид, что не понимают, о чем это всё. Пройдет года два, и я с удовольствием послушаю рассуждения Михаила Леонтьева о кровавом путинском режиме…

Есть еще такая штука, как просто хорошее настроение: вкусная еда в ресторане и какой-то треп, Джеймс Бонд в кино на хорошем экране... Важно все время переключать свой мозг. Если не читаю — в интернете могу сыграть в шахматы, под ником, конечно. Там все играют анонимно, хотя по силе, конечно, понятно, кто есть кто.

Я бы не стал проезжаться по Голливуду. Он делает свое дело — поставляет как минимум два отличных фильма в год. Но главное, что Голливуд поставляет американцам ролевые модели. «Военный ныряльщик», «Форест Гамп», «Филадельфия», да любой фильм с Ни-колсоном и Де Ниро — это кино про людей, которые ищут себя в мире. Это кино, заставляющее тебя думать. В 1960-e был снят фильм «Убить пересмешника» — единственный «Оскар» Грегори Пека, — и в результате появился новый стереотип в отношениях белых и черных. Я хочу сказать, что американский кинематограф быстро и здорово реагирует на все происходящее. В России ролевые модели пока — это госчиновники и удачно вписавшаяся в нынешнюю конструкцию путинского правления Ксения Собчак. Собчак как ролевая модель — это тупик.

Я прочел всех «Гарри Поттеров», я знаю, как играть в Star Wars и StarCraft. У меня сын десяти лет — надо же понимать, с кем говоришь. Он тоже знает, чем я занимаюсь. Я ему все объяснил в категориях «Звездных войн»: мощь державы, сверхдержава и так далее. Все это дети хорошо понимают.

Я человек одного удара. Как раньше мной владела одна идея — стать чемпионом, так и сейчас. Но в шахматах все сделано: неинтересно быть наверху двадцать лет. Понятно, что в 43 года трудно быть настолько же тотально детерминированным, как в 18 лет, потому что есть и какая-то личная жизнь, и интересы, которые отвлекают, — надо книжки, например, писать. Но шахматы приучают тебя к тому, что есть первое место, а все остальные — дикий провал. Когда мне говорят сейчас: представляешь, мы вчера в футбол у Македонии выиграли! — я смеюсь.

Русский футбол надо не смотреть, а читать о нем в газетах. В нем вроде бы крутится много денег, но это все отмыв. Обидно: столько сил тратится, а на результат влияют деньги и кто кому позвонит. Я всю жизнь ждал матч Спартак (Москва) — Динамо (Киев), как не знаю чего. Я спартаковец с 1976 года. А сегодня мне все равно, какой футбол смотреть, «Реал» или «Барселону», главное — чтобы он был красивый.

Подходит ко мне Анпилов, трясет газетой «Завтра» с интервью Чубайса: «Смотрите, что это такое! Как может Проханов быть с Чубайсом?» Я говорю: «Но вы же, Виктор Иванович, можете быть со мной!» Больше нет ни правых, ни левых — есть те, кого устраивает сегодняшнее положение, и те, кого не устраивает. Кто договаривается с Кремлем и кто не имеет с ним никаких отношений.

Сегодня основной конфликт разворачивается вокруг третьего срока президента. Можно ли представить, что Буш несколько раз бы сказал: я не буду баллотироваться на выборах. Ну сказал раз, два — и хватит. Путин же с какой-то настойчивостью, снова и снова повторяет эту фразу — будто с кем-то ведет диалог.

Для меня это является отражением крупнейшего противоречия. Если Путин уходит — значит нужен преемник. Но отличие двухтысячных от 1990-x состоит в том, что тогда экономическая ситуация могла только улучшаться. Сейчас цены на нефть достигли максимального уровня, а значит, экономика уже не будет работать на новую власть. Начнут, конечно, искать виновного, а виновных обычно ищут в прошлом.

Если Путин выберет этот вариант, то он приведет еще и к тому, что победитель, абсолютно по законам волчьей стаи, первым делом расправится с конкурентами. То есть на кого бы Путин ни указал — а мы видим, как власть все время ищет компромисс, — уход Путина для кого-то из элиты точно будет означать крах. Поэтому набирает силу партия, которая хочет, чтобы он остался.

Но при этом варианте возникает другая проблема — легитимности. Путин сегодня является гарантом денежных вкладов, которые находятся на Западе, — а это сотни миллиардов долларов, вывезенных российскими бюрократами. Пока они неприкосновенны, но третий срок, то есть потеря легитимности в глазах Запада, означает, что все эти огромные состояния окажутся под угрозой. Как бы то ни было — пейзаж скоро точно изменится.

Мир требует упрощений. Когда у Буша были дебаты с Керри, я как раз читал о дебатах Джефферсона с Гамильтоном. Я задумался: что же это такое? Что за деградация? А потом понял: Джефферсон и Гамильтон говорили для очень узкого круга людей, а эти-то говорят для всех.

То же — с искусством и литературой: стандарты качества определяются потребителем. Двести лет назад круг потребителей был маленький и, соответственно, запросы у них были очень высокие. Сейчас потребителем искусства, литературы является почти каждый человек. Даже если ты не можешь что-то купить, то ты, по крайней мере, можешь высказать свою точку зрения в интернете.

Это не хорошо и не плохо — это вектор развития мира. Но я вовсе не призываю жертвовать своими идеями, приспосабливаться — нет. Хочешь, чтобы люди понимали тебя, — ищи новые формы…

Основная угроза миру сегодня исходит от стран, у которых слишком много нефти. Мы же все понимаем, что Россия без нефти — это страна, которая встанет на путь демократических реформ. Шальные нефтедоллары ничего хорошего не делают: пока нефть была 10 долларов за баррель, в Иране правил умеренный Хотами, искавший компромиссы. Как стала стоить 70 долларов — пришел Махмуд Ахмадинежад.

Нефть — источник политической нестабильности, от нее надо отказываться. А есть еще фактор экологии. Как только в Америке закончится правление нефтяного президента, следующим президентом, думаю, будет человек с гораздо более широким кругозором. Многие страны уже сейчас отказываются от нефти, но для окончательного выбора требуется решение руководства самой мощной экономики мира.

Деньги сегодня в России текут в одном направлении: снизу вверх, но не сверху вниз. Я вообще многого не понимаю: зачем, например, нужно наполнять стабилизационный фонд — разве у нас остальные фланги закрыты: медицинское обслуживание, образование?

Раздражает безыдейность власти. Вокруг столько разных вызовов: Китай, радикальный ислам, Америка, Европа. А кто мы в этом мире? Куда мы идем? Власть не то что не отвечает на вопрос — она даже боится его ставить.

В мире все просто помешались на идее конца истории и войне цивилизаций. Если посмотреть на последние крупнейшие философские откровения, Фукуяму и Хантингтона, то в большом ходу апокалиптическое мышление: все кончится плохо, потому что слишком много неконтролируемых факторов. А где позитивное мышление? Хотелось бы услышать ответ на вопрос: а что бы нам сделать, чтобы была альтернатива?

Но я, кажется, понял, почему у них заела пластинка. Про конец времени любят поговорить те, кто постарше меня, кто привык к определенному ритму 1960-80-x годов: холодная война, устоявшаяся система координат. Никто ведь не был готов к концу холодной войны, в том числе и победители. Где этот мир? Куда он делся? И никто не ожидал, что станет очевидцем третьей мировой революции.

В истории, как мне кажется, было три принципиальных момента, связанных с изменениями массового сознания. Первый — появление алфавита, что позволило сохранять информацию. Второй — книгопечатание, результатом чего было создание культурного слоя. Третий момент — возникновение интернета, когда информация стала всеобщей. Мы неожиданно оказались соучастниками интернетовской революции. Даже Билл Гейтс в 1995-м году говорил: а-а, интернет, да это — так. Никто не был к ней готов. Поэтому сегодня мы имеем явное несоответствие формы и содержания: понятно, что и Microsoft не лучший продукт, который был на рынке, что и Google быстро устаревает.

Скорость изменений, миллиарды сайтов и, главное, количество людей, у которых есть мобильные телефоны, компьютеры, камеры, — все это и приводит к апокалиптическому мышлению. Моя мысль: раньше ощущение апокалипсиса приходило от незнания, сегодня — от избыточности знания. Что нам нужно — так это научиться философски осмысливать себя в этом мире. Как великая философия XVIII и XIX веков осмысливала Ренессанс — благодаря чему появилось много концепций, в том числе и марксизм, — так и мы должны сегодня понять, что с нами произошло и куда мы идем…

Самый важный человек для меня — Черчилль. Единственный политик современности, который был в состоянии противостоять общественному мнению. Трижды ему приходилось выступать против общественного мнения, и трижды история доказывала, что он был прав. После большевистского переворота 1917 года он говорил, что надо уничтожить большевиков, но никто его не послушал. В 1930-e он говорил, что надо договариваться со Сталиным, потому что Гитлер опаснее. В 1946-м он предупреждал о том, что ООН может превратиться в выхолощенный бюрократический орган — на пятьдесят лет вперед заглянул.

Большое количество событий, происходящих в мире, и внешне, может быть, не связанных, не имеют решения, потому что отсутствует единая понятная цель. Во времена холодной войны было ясно: вот один лагерь, вот другой. Важно снова найти цель, которая мобилизовала бы людей. Рывок в американской промышленности в 1960-x во многом был связан с их желанием быстрее русских высадиться на Луне. Сегодня целью может быть что угодно: желание полететь на Марс, желание построить что-то на Луне. Всю эту огромную энергию надо куда-то бросить. Иначе с ума можно сойти.

Стратегия в шахматах — возможность делать какие-то прогнозы, но для этого надо хоть как-то контролировать ситуацию. С политикой по-другому: слишком много неизвестных. Единственная моя стратегия в политике — тактика выживания.

Не понимаю этого истерического крика: русскому человеку свобода не нужна, для русских власть — что погода. Кажется, Локк еще говорил, что свобода нужна немногим, и их задача — обмануть остальных, сказав, что она нужна всем.