«Эйфория»//Театр в ковылях

Дебютанту в кино обычно хочется сразу всего и побыстрей. Он спешит растратиться на наших глазах, прокричать отчаянно и звонко: «Вот, смотрите скорей, это я — такой интересный и неповторимый!» Естественная жажда любви оборачивается при этом восторженным косноязычием, сбивчивой речью взахлеб, поспешной демонстрацией всех освоенных приемов и заученных цитат. Хорошо в дебютанте то, что он пока не в теме, пока не матерый профессионал. И плохо в нем, как ни странно, — то же самое. Кинодебют известного российского актера и драматурга Ивана Вырыпаева «Эйфория» демонстрирует странный альянс виртуозной «картинки» и куцего сюжета.

Нынешний сезон выдает уже второй по счету киноопыт от корифеев театральной «новой драмы» — сперва «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова, теперь — «Эйфория». Впору отслеживать тенденцию. Люди театра идут в кино, когда им тесно в условном пространстве сцены. Когда хочется нового зрителя. И, самое главное, когда в наличном поле отечественного кино образуются пустоты, которые прежние авторы заполнить не способны. Театральный «десант» — закономерная реакция на кризис российского авторского кино и победный марш экранной попсы. Люди «новой драмы» привносят в кинопроцесс почти позабытое ныне свойство: делиться с публикой не визуальными трюками, а культурой мысли. Следует, однако, признать: уж очень разные вышли результаты.

Серебренников упрощает себе задачу, сняв большую часть своего фильма в закрытых помещениях, где тактика театральной режиссуры вполне применима и оправдана. Он строит кино на авансцене нашего восприятия, ориентируясь на крупные планы и афористичные диалоги. Его герои демонстративно гротескны и активно «тянут» зрительское внимание на себя. В зрителе заинтересованы, его активно вербуют в союзники. Надо ли говорить, что ничего подобного в вырыпаевском кино нет и близко?

«Эйфория» похожа на тягучий сон, прибредившийся заночевавшему где-то в донской степи театралу. Выжженные солнцем ковыли, пыльные дороги, редкие хутора на речном откосе, над которыми периодически парит взгляд кинокамеры (отдельное спасибо в титрах «летчику Владимиру Федченко»!), занимают большую часть и так недлинного (70 минут) метража ленты. Когда в этих завораживающих диких пейзажах появляются люди, то кажутся ошибкой и помехой. Впрочем, кажется, и они сами того же мнения. Действия всех героев стихийны и движимы скорее звериным чутьем, чем здравым смыслом. Неделю спустя после свадьбы уходить в кусты с местной давалкой — никаких проблем. Пырнуть разлучницу вилкой в грудь — пара пустяков. Поджечь свой дом и с двустволкой выйти на охоту за неверной женой и ее любовником — раз плюнуть. Крик души: «Нет, я, короче, не понял — чё ты на меня тогда так смотрела?» Характерный диалог: «Дальше-то как мы будем? — А я не знаю…» Призовой афоризм: «А мужа своего ты не бойся: я его убью, если что…» Быт нестоек как карточный домик. Стоит героям начать активно действовать — сперва кончается их душевный покой, а потом и сама жизнь. Пробуждение наказуемо.

Любимые авторами «новой драмы» житейский абсурд и мусор разговорной речи выглядят здесь пестрыми конфетными фантиками, которые лениво гоняет степной ветер. Природа сильнее незатейливого сюжета, операторская работа убедительнее драматургии, пара героев-любовников выглядит бабочками-однодневками — их обреченность читается с первых кадров. Серебренников профанным языком пересказал «Гамлета» — и адаптация удалась. Вырыпаев, напротив, стремился превратить взрыв чувств своих косноязычных героев чуть ли не в античную драму — а на выходе все равно вышла эстетская «бытовуха».

Что не удивительно: режиссер (по собственному признанию) выезжая на Дон делать кино, не имел представления, о чем снимать. А любая импровизация — пусть талантливая, пусть в поразительных естественных декорациях — неизбежно остается поверхностной игрой воображения. И если сравнить «Эйфорию» с более привычным для драматурга Вырыпаева продуктом — пьесой, то можно заключить: писано каллиграфически и на отличной бумаге. Да только все главные страницы напрочь потеряны.