Беларусь. Совершеннолетие. Эпилог

Вот и подошел к завершению цикл «Беларусь. Совершеннолетие» — интерактивный совместный проект «Салiдарнасцi» и TUT.BY. На протяжении восемнадцати глав мы вспоминали, анализировали важнейшие, с нашей точки зрения, события из недавнего прошлого нашей страны. Эта работа натолкнула на мысль в завершающей цикл главе подвести некоторые итоги последних 18 лет. Итоги, безусловно, субъективные, и не претендующие на истину в последней инстанции. Но сегодняшняя точка, в которой находится наше общество, «стоп-кадр», сделанный невидимым фотоаппаратом, нам представляется именно так.

Предыдущие части: 1991 год, 1992 год, 1993 год, 1994 год, 1995 год, 1996 год, 1997 год, 1998 год, 1999 год, 2000 год,2001 год, 2002 год, 2003 год, 2004 год, 2005 год, 2006 год, 2007 год, 2008 год.

В.М. — И спиртное тоже.

С.О. — Верно. Только вот торопиться с этим ей не следует — возраст-то еще совсем юный. Тем более что мы и так не являемся страной трезвенников: наши люди не дураки выпить-закусить. А зачастую — и просто выпить, не обременяя себя закуской: так «забирает» быстрее и сильнее…

В.М. — Ну вот, начав со стеба, мы с тобой затронули одну из самых актуальных проблем сегодняшнего дня. Продажи алкогольных напитков растут. В деревнях молодого и трезвого найти труднее, чем белый гриб в декабрьском лесу.

А кризисный год, судя по статистике продаж спиртного, еще явственнее показал: наши люди предпочитают искать решение многих проблем на дне стакана. По данным Белстата, за 9 месяцев 2009 года алкогольной продукции и пива реализовано на сумму 3 триллиона 580 миллиардов рублей. Бешеные деньги — больше миллиарда долларов! — наши сограждане пустили на «зеленого змия».

С.О. — Еще древние римляне утверждали: «In vinum veritas» — «Истина в вине», сиречь. Правда, мне почему-то кажется, что отнюдь не истину ищут наши соотечественники. Ибо какая может быть истина, например, в «Крыжачке»?...

Впрочем, я считаю, что это нам досталось в наследство от СССР, а если копнуть глубже, — от Российской империи. Ведь во времена Великого княжества Литовского и Речи Посполитой наши пращуры крепких спиртных напитков массово не употребляли. В России же высокоградусный алкоголь издревле был в чести — задолго до изобретения Дмитрием Ивановичем Менделеевым водки.

В.М. — Вообще-то, это хорошая отмазка — во всем виновата империя, а с нас взятки гладки… Смотри: почему стали пить больше именно в период кризиса? Думаю, оттого, что в трудное время, когда накапливаются проблемы, можно или решать их, или глушить водкой. У нас происходит второе: будем пить на последние и ждать, пока проблемы разрешатся сами собой.

Вот это тревожная черта — не решать, а ждать, чем все закончится. А потом как-то адаптироваться к новым условиям.

С.О. — Почему же только ждать? В «Ваше лото», в «Суперлото» еще можно играть и, если подфартит, отхватить, на халяву квартиру в Минске, новый хороший автомобиль либо, на худой конец, несколько миллионов рублей…

А если серьезно, то значительная часть наших сограждан употребляет низкокачественное спиртное. Возможно, если бы в Беларуси запретили производство и реализацию различных плодово-ягодных — или, как их называют в народе: плодово-выгодных — вин и прочей дряни, а в магазинах продавалось бы только качественный, пускай и дорогой алкоголь, проблему удалось бы в некоторой степени нивелировать.

В.М. — В общем-то, это уже было. Вспомни попытки борьбы с пьянством времен позднего СССР — еще в брежневские времена алкоголь дорожал. Ну и что?

Был тогда такой стишок популярный в народе: «Если водка станет восемь, все равно мы пить не бросим. Передайте Ильичу, нам и десять по плечу. Если ж будет двадцать пять, снова Зимний будем брать…»

Потом были и андроповские, и горбачевские меры по борьбе за трезвость. Многие эксперты считают, что это и стало концом Союза — люди малость протрезвели, огляделись и ужаснулись. И СССР рухнул.

С.О. — Я слышал другое окончание стишка, появившееся как раз во времена Леха Валенсы и его «Солидарности»: «Если станет больше — сделаем, как в Польше».

Хотя ты, безусловно, прав: дешевое спиртное — хорошая возможность держать общество в узде. Много ли бытовому пьянице или запойному алкоголику надо, кроме «права» опохмелиться? Плюс деньги — и немалые — в бюджет капают…

В.М. — Знаешь, мне кажется, что проблема не столько в стоимости и доступности спиртного, сколько в возможности для людей заниматься самореализацией. Когда перед человеком открыто множество путей, ему не до пития. Ну и наоборот, крепостному остается только пить. А куда ж еще денешься?

Но проблема в том, что, по данным Всемирной организации здравоохранения, при потреблении 8 литров абсолютного алкоголя на душу населения начинается необратимое угасание этноса. А в Беларуси этот показатель превысил 12 литров…

К примеру, в Великобритании среднее число выпитого алкоголя на душу населения за январь-июнь этого года составило 3,81 литра на человека. И там бьют тревогу, всерьез рассуждая о катастрофе! А у нас, в общем-то, тишина. Ну, врачи периодически робко напоминают, что дело швах.

С.О. — Кстати, ведь в качестве показателя народного благополучия избраны продекларированные свыше пресловутые «чарка и шкварка»: есть что выпить и чем прикусить — и вот оно, счастье!

Причем, насколько я понимаю, проблема пьянства, а также упомянутые тобой сложности в самореализации личности, ведут к еще одной беде — Беларусь относится к числу государств с высоким уровнем суицидов. По статистике у нас 27,5 случаев самоубийств на 100 тысяч населения. Для сравнения: в среднем в мире — 16 случаев на 100 тысяч, в Европе — 17 случаев…

В.М. — Да, о чарке и шкварке. На опыте собственного общения с молодежью — сверстниками и приятелями моих детей, а это, кстати, поколение, выросшее при независимости: сегодня этим ребятам по 17-19 лет — сделал следующие выводы. Эта самая молодежь делится на две неравные части. Первая, побольше, ориентируется в жизни на эту самую чарку и шкварку. Любая профессия, какой-то заработок, предел мечтаний — собственная квартира и подержанная иномарка. Не «Бентли», конечно, а гораздо проще.

Вторая категория, что малочисленнее первой, ставит перед собой гораздо более амбициозные цели и задачи — престижная и высокооплачиваемая работа, свой дом, шикарное авто… Они понимают, что для этого нужно хорошее образование, знания. И они готовы тратить силы на их получение. Однако проблема в том, что представители этой самой второй категории зачастую не связывают реализацию своих планов с нашей страной — они стремятся уехать получать образование за рубеж, а по возможности там и остаться.

Это очень тревожный знак. Выходит, что люди, имеющие большой заряд созидательной энергии, не видят возможности для самореализации в наших условиях.

С.О. — Пожалуй. Причем это касается не только молодежи — немало людей нашего возраста уехали в другие страны. Взять мой курс на химфаке — очень многие из тех, кто действительно подавал большие надежды в науке, теперь работают за границей — в США, Канаде, Западной Европе, России.

В.М. — И это очень тревожный симптом и печальный итог восемнадцати лет, за которые так и не удалось сократить утечку мозгов. Причем карательными методами эту проблему не решить — надо, чтобы людям действительно было выгодно и интересно оставаться здесь. А пока все остается как есть — не так давно на портале TUT.BY проводился опрос «Я бы уехал из Беларуси…». Более 40 процентов принявших в нем участие заявили, что уехали бы «…как только появилась возможность».

С.О. — Замечу, интернет-аудиторию составляют, как правило, самые продвинутые люди: образованные, с нестандартным мышлением, инициативные и т.д. и т.п.

В.М. — Вот-вот. Значит, людей знающих и умеющих действительно здесь что-то не устраивает, раз они стремятся реализовать себя где-то в другом месте…

Если вспомнить об известной теории Льва Гумилева, то мы имеем дело с ситуацией, когда пассионарии — то есть люди, обладающие способностью абсорбировать из внешней среды энергии больше, чем это требуется только для личного и видового самосохранения, и выдавать эту энергию в виде целенаправленной работы по видоизменению окружающей их среды — выдавливаются из общества. По Гумилеву, противоположность пассионариев — это субпассионарии. Или «жизнелюбы». Они говорят: «Мы на все согласны, только кормите нас и на водку давайте. А если не дадите, то мы на троих скинемся».

Замечу, это не я придумал, это цитата из Гумилева! Которая, на мой взгляд, очень красочно подчеркивает то, о чем мы с тобой говорили выше. Гумилев писал, что, когда субпассионарии составляют большинство, они начинают тормозить духовных и политических вождей, твердя им «как бы чего не вышло».

Поэтому-то люди с избыточной энергией и не находят себе места в таком обществе, уезжая в другие страны.

С.О. — Общество склонно равнять всех под некий стандарт — свой средний уровень. И, если какая-то голова сильно высовывается, она, образно говоря, рискует быть срубленной.

Ну а дальше — по нарастающей. В замечательном романе братьев Стругацких «Трудно быть Богом» есть шикарная, на мой взгляд, фраза: «в мире, где господствует серость, к власти приходят черные».

В.М. — Впрочем, говорят, что надежда есть. Недавно в дайджесте публикаций о белорусской истории «Деды», который я, пользуясь случаем, хотел бы слегка прорекламировать и посоветовать тем, кто интересуется прошлым нашей страны, была интересная публикация Максима Петрова «О толерантности белорусов».

Суть статьи сводилась к тому, что, в итоге войны 1812 года на нашу землю была принесена пассионарность французской революции, в результате чего родился новый этнос, «матерью» которого стал белорусский этнос, ранее называвшийся литвинским, а «отцом» — французский.

Пока старый этнос численно преобладает. Но, согласно той же теории Гумилева, в 2012 году новый белорусский этнос станет «совершеннолетним». В общем, автор утверждает, что благодаря этому, а также ряду сопутствующих факторов наступит фаза подъема молодого этноса, который заявит о себе «во весь голос». Ну а пресловутая «памяркоўнасць» белорусов уйдет в небытие. Тогда, может, пассионарии смогут найти себе место здесь, а не вкладывать свою энергию в развитие других этносов.

С.О. — «Памяркоўнасцi» не жалко. Для меня «памяркоўнасць» — синоним «абыякавасцi». То есть равнодушия.

Есть, правда, одна опасность в этой теории: чтобы старый этнос не сожрал новый, как щука малька.

Мне кажется, в том, что мы живем в таком сером и «абыякавым» обществе в немалой степени виновата и власть, которая всеми силами стремится сохранить прежнее положение вещей, опасаясь и избегая свежих идей. Думаю, причина в том, что независимость Беларуси далась легко, и мы не научились ее ценить.

В.М. — А на мой взгляд, ты путаешь причину со следствием. Ведь власть — не причина, а следствие. В нашем обществе она не могла быть другой. Потому что общество было не готово к переменам. Поэтому не стоит демонизировать отдельные персоналии — власть такая, какой ее хочет видеть большинство.

Считаю, ни один эксперт не станет возражать, что при любой системе голосования, при любом контроле, свои 50 процентов плюс один голос действующий глава государства всегда получал. И, думаю, получит вновь. А значит, обществу нужна именно такая власть и такие правила игры.

Знаешь, можно долго рассуждать на тему, какой неудачный у нас народ, но это — тупиковый путь…

С.О. — То есть ты считаешь, что древние римляне были правы, когда говорили, что каждый народ имеет такого правителя, которого заслуживает? Правда, в советские времена острословы несколько перефразировали это изречение: «Каждый народ имеет того правителя, который его, этот самый народ, имеет».

В.М. — Не отвлекайся. В таком выборе есть и «заслуга» наших демократов, которые в начале 90-х годов прошлого века умудрились сделать многое для того, чтобы отпугнуть от себя людей. К сожалению, очень часто телега ставилась впереди лошади. Впрочем, не будем повторяться, об этом мы уже немало говорили.

Тот путь, по которому пошла независимая Беларусь, абсолютно объясним. Потому что общество не хотело нести никаких издержек, связанных с тяжелым по определению переходным периодом.

Ну вот на дворе 1991 год. Жрать нечего, пустые полки в магазинах, Беларусь — сборочный цех бывшего СССР, и никто нас не ждет на западных рынках с нашими МАЗами и «Горизонтами». Газ и нефть в России.

И, несмотря на все визиты западных лидеров сюда и сказанные ими теплые слова, никто на Западе не торопился закупать в России газ для суверенной Беларуси, которую якобы так ждали в Европе. Да, они и не обязаны были это делать. Но и наше общество не хотело терпеть лишения и неудобства.

С.О. — По-моему, кроме Билла Клинтона никто из лидеров стран с устоявшейся демократией в 90-х годах прошлого столетия в Беларусь не приезжал…

В.М. — Да дело не в количестве, а в сути. Так что очень просто сказать: у нас свой флаг и гимн, и мы теперь живем сами так, как хотим. Но вопрос — за счет чего мы живем так, как хотим? В итоге пришлось подлизываться к России, создавая все эти союзные государства и так далее.

И от всего этого Беларусь получала и по сей день получает определенные бонусы.

С.О. — Все, о чем ты сказал, опять выводит нас к тезису про чарку и шкварку. Но ведь даже при подобном повороте событий все бонусы, которые Беларусь получила от России, можно было пустить на модернизацию собственной экономики, на техперевооружение старых производств и создание новых. Однако мы их элементарно проедали…

В.М. — Тут тоже не все так просто. Смотри: в 1990 году Минский тракторный завод выпускал 110 тысяч тракторов в год, в 1996-м — 25 тысяч штук, сейчас — примерно 70 тысяч. То есть такое же количество рабочих, как и в 1990 году, заводу уже явно не нужно. Но куда девать людей? Уволить? А с других заводов? Тоже выбросить на улицу? Представляешь, что началось бы в стране?..

Поэтому ресурсы шли на сохранение статус-кво. На то, чтобы каждый получал, допустим, по триста долларов. А не так, что один пятьсот, а другой -- ничего.

С.О. — Но такая уравниловка ведет в тупик! У проблемы же должно быть решение. Надо приглашать квалифицированных топ-менеджеров, профессионалов. А у нас зачастую профессионализм подменяется личной преданностью. И это тоже, ИМХО, огромная проблема, которая за время суверенитета стала еще более острой.

В.М. — Понятно, что есть менеджеры, которые с помощью определенного набора действий смогут превратить предприятие N в некий идеальный инструмент для получения прибыли. Понятно и то, что среди этих действий будут сокращения, сброс с плеч предприятия всей «социалки», всех форм участия предприятия в том, что непосредственно не связано с производством — скажем, помощи городским властям, строительства инфраструктуры, оплаты части расходов населения за тот же газ и т.д. и т.п.

Но при таком раскладе в масштабах страны нужно ощутимо затягивать пояса. Снижать пенсии, зарплаты бюджетникам, по крайней мере, на первом этапе, делать платной медицину, повышать цены на коммуналку. То есть внедрять все крайне непопулярные у населения «прелести» переходного периода.

Но, как мы уже отмечали, общество к этому не готово. Оно боится. Оно предпочитает государство, которое будет делить поровну. Которое даст всем. Пусть понемногу, зато каждому.

Вот и было выбрано решение, при котором никто не останется обиженным. Помнишь, когда во времена СССР стояла километровая очередь за сосисками, задние начинали кричать: «давайте только по полкило в одни руки!»

С.О. — Извини, что перебиваю: так было в столице Белорусской ССР, в Вильнюсе, к примеру, и в советские времена ажиотажа вокруг сосисок не наблюдалось.

В.М. — Не знаю, я в Вильнюс за сосисками не ездил. Так вот, это — психология: дайте мне хоть три сосиски, а не так, что кому-то десять, а мне — ни одной. И не аргумент, что три сосиски не решают стратегически проблемы обеспечения семьи продовольствием. Зато поделено поровну!

С.О. — И к чему ты клонишь?

В.М. — Да к тому, что глупо делать власть виноватой в наших бедах. Любой политолог тебе скажет, что власть не в состоянии долгое время игнорировать мнение большинства граждан страны. Поскольку в противном случае она перестанет быть властью.

И у нас власть делает то, чего от нее ждет большинство. А вот мы с тобой, к сожалению, наверное, принадлежим к меньшинству.

С.О. — Хорошо, что не к сексуальному.

Возвращаясь же к сказанному тобой, хочу возразить: в итоге все наши проблемы все равно остаются с нами. Оборудование и технологии устаревают, производство с каждым годом становится все более энергоемким, следовательно, продукция дорожает.

Недавно видел цифры, которые приводил доктор экономических наук, заведующий кафедры финансового кредита Минского института управления Борис Желиба: в целом в промышленности износ активной части основных средств достигает 70-80 процентов! В итоге нас потихоньку выпихнут со всех рынков, и мы все равно останемся с носом!

В.М. —Ну да, наши проблемы оказались просто отложенными.

С.О. — Значит, выбранный Беларусью путь «рыночного социализма» был, на мой взгляд, ошибочным.

В.М. — Вполне вероятно. Даже скорее всего. Но инициативы решать эти проблемы со стороны общества нет! Большинство не хочет искать выход, предпочитая оставить все, как есть. Почему? Видимо, и на этот вопрос есть ответ.

Недавно вычитал про так называемый эффект Селигмана. Этот американский исследователь обнаружил свойство живого организма, которое он назвал «обученной беспомощностью». Его опыты сводились к следующему: крыс подвергали ударам тока при полной невозможности для них избавиться от этих ударов. В результате животные впадали в пассивное состояние и переставали искать спасения от беды. И если после этого их помещали в условия, где спастись от ударов тока было возможно, то они уже не искали выход. Они просто терпели!

Сколько же наше общество, образно говоря, били током! И при империи, и при СССР, и потом. Вот обученная беспомощность и стала доминантой.

С.О. — И до сих пор бьют током! Возьми хотя бы частный сектор экономики, предпринимателей. Я вообще удивляюсь, как они еще работают…

Не думаю, что сложившееся в нашей стране положение вещей способствует открытию собственного дела, популяризации бизнеса. А ведь именно развитие частной инициативы, на мой взгляд, способно решить немало проблем переходного периода. Этим путем прошли страны Восточной Европы. А ты констатируешь, власть, дескать, не виновата в том, что реформы не идут.

В.М. — Ну да, для развития бизнеса нужно создать реально равные условия для всех форм собственности. Не задекларировать, а именно создать. Но ведь я говорил не о виновности-невиновности, а о причинах, по которым мы пошли по нынешнему пути. И стремился пояснить ошибочность тезиса о том, что развитие нашего прогрессивного общества тормозит власть. Тормозит само общество.

С.О. — Опыт про крыс, конечно, показателен, но мне ближе известная с детства притча о двух лягушках, попавших в кувшин с молоком. Одна сложила лапки и пошла ко дну, а вторая, усиленно барахтаясь, взбила молоко до состояния масла и выбралась наружу.

В.М. — Пожалуй. Но мы возвращаемся опять к теме пассионарности и востребованности таких людей в обществе — наши «лягушки» предпочитают взбивать молоко в других краях.

При всем при этом, власти удалось не допустить сползания наиболее беззащитной части общества — тех же стариков — в совсем уж беспросветную нищету. Я тебе скажу, что в Латвии, например, пенсионерам живется ой как непросто. Да и в российской глубинке можно много на что насмотреться.

Так что, с одной стороны, уравниловка, конечно, мешает прогрессу, с другой — позволяет более или менее справедливо делить ограниченные ресурсы. А с тем, что они ограничены, пожалуй, спорить никто не станет.

Но я целиком и полностью согласен с тезисом, что Беларусь все же не нашла решения для всех актуальных задач, которые последнее двадцатилетие поставило перед нашей страной. Скорее всего, просто отсрочила решение большинства проблем. И случившийся кризис лишний раз показал — оставлять все как есть невозможно.

С.О. — Вот именно! И мне кажется, понимание этого уже присутствует и в высших эшелонах власти. Иначе не было бы и «Восточного партнерства», под знаком которого прошел уходящий год, и всех этих разговоров о либерализации. Ведь какая-никакая, а либерализация все-таки идет. Вопрос лишь в том, почему этого не произошло раньше.

В.М: — Как раз это мы с тобой и пытаемся осмыслить. Потому что довольно просто констатировать, развешивая ярлыки — вот так было бы здорово, а это все дерьмо. Важнее найти ответ на вопрос: «Почему это происходит?». А ответив на него, уже можно двигаться дальше.

Что касается либерализации, то пока разговоров больше, чем реальных дел. Можно, конечно, радоваться и тому, что сама тема либерализации поднимается. Но мне кажется, что власть не может решиться на либерализацию даже не потому, что сама ее опасается, а потому, что опасается не найти понимания у значительной части общества, которая по-прежнему боится перемен как огня. Вот и идет у нас такая пошаговая либерализация для того, чтобы не спугнуть «жизнелюбцев».

С.О. — Я все-таки назвал бы их «жизнеприспособленцами». А по поводу либерализации… Знаешь, в определенной степени эти процессы могут форсировать внешние факторы: цена на газ, создание свободной экономической зоны с Евросоюзом или Единого экономического пространства в рамках «тройки».

В.М. — Да, и мы опять перекладываем надежды и ответственность на внешние факторы. Вспомни, сколько надежд в свое время было связано с экспортом демократии из России, из Украины и еще откуда-то. Думаю, все же наши проблемы нам предстоит решать самим.

Причем внешние факторы тут играют не за нас, а против нас. Потому что когда, как говорится, жареный петух клюнет, никто нам много не даст за наше «фамильное серебро» — так принято у нас называть ведущие белорусские предприятия.

С.О. — В общем-то, круг замкнулся. Произошло то, что произошло. Совершеннолетие, скажем прямо, невеселое получилось. Причины, возможно, мы указали и правильные, но от этого не легче…

В итогах нашего проекта я поначалу хотел чего-то о спорте сказать, где Беларусь за годы суверенитета добилась определенных успехов. Это и победы на Олимпиадах, и прорыв БАТЭ на евроарене, и четвертое место хоккейной сборной в Солт-Лейк-Сити, и участие наших «молодежек» в 2004 и 2009 годах в финальных турнирах чемпионата Европы, и бронза женской баскетбольной команды первенства континента. Но теперь передумал. Во-первых, оттого, что мы об этом говорили в рамках нашего проекта, но главное — не до песен, когда страна живет по принципу «моя хата с краю». Грустно все это…

В.М. — Знаешь, я и сам удивлен тем, к какому невеселому выводу мы пришли… Хотя с тем, что «не до песен», я не соглашусь. Поскольку, как мне кажется, в нашей культуре и истории — наша последняя надежда.

С.О. — То есть на французов, про которых ты говорил ранее, надежды нет?!

В.М. — Вот, ты говоришь «не до песен», а сам снова стебаешься…

С.О. — Не мной сказано: «мир выжил, потому что смеялся».

В.М. — Французы французами, но и самим действовать нужно. Для преодоления всех наших трудностей, на мой взгляд, надо начинать сначала — с самоидентификации. Кто мы и что мы тут делаем, на этой части суши в это время? Вообще, нации с такой историей, как у литвинов-белорусов грех впадать в уныние. И, мне кажется, что там, в прошлом, можно почерпнуть силы для дня сегодняшнего.

С.О. — Особенно учитывая то, как мы знаем историю своего государства и как ее преподают в школах. Какие у нас нынче герб и флаг? Правильно, несколько модернизированные с советских времен. А ведь еще в 1739 году известный российский, замечу, историк, географ, экономист и государственный деятель Василий Татищев писал: «Герб Белыя Руси издревле был всадник белый в красном поле саблею имеюсчий перед собой…»

В.М. — А при чем тут школы? Мы живем в информационном обществе. Набери в Google запрос «история Беларуси» — и столько всего найдешь!

Сейчас не наши молодые времена, когда самиздат какой-то по рукам ходил, перепечатанный на пишущей машинке под копирку! Сегодня даже с дивана вставать не надо, чтобы руку протянуть.

С.О. — И что, многие свою руку к истории тянут? Белорусский институт стратегических исследований опубликовал данные, согласно которым молодежь — группа с наименьшим желанием разговаривать по-белорусски.

В.М. — Ну вот с этого и надо начинать. С себя. С осознания своих корней и с привязки себя, любимого, к этой географической территории, которая называется Беларусь. Исходить не из того, что в случае чего слиняю отсюда, а из того, что при любом раскладе остаюсь. И делаю то, что велит совесть.

Это долгий и непростой путь. Но другого я не вижу. Хотя, может, он и есть. Может, кто-то умный укажет нам на него, и мы гораздо быстрее придем к искомому результату — к независимой, богатой, прогрессирующей стране, в которую, а не из которой бегут люди.

Вот, например, следующий год — год 600-летнего юбилея Грюнвальдской битвы. Что-то я не вижу приготовлений к празднику. Более того, боюсь, что выйди и спроси сейчас — а что мы в следующем году празднуем? — многие ли ответят? А о каком настоящем можно говорить без прошлого?

С.О. — То есть речь идет о народе, который будет нацией не по принципу совместного проживания на одной территории, а по самоощущению. Но для этого надо хотя бы национальные герб с флагом вернуть!

В.М. — Да нет же! Герб с флагом вернутся тогда, когда это произойдет. Помнишь — ни одна власть не в состоянии игнорировать мнение большинства! Что-то может измениться только тогда, когда изменятся запросы и потребности самого общества.

С.О. — Это невозможно сделать быстро! А сие означает, что, по крайней мере, при нашей жизни ничего не изменится…

В.М. — Скорее всего, да. Но это не значит, что мы уже ни к чему не причастны.

С.О. — Коль ты предлагаешь вернуться к истокам, то тогда давай и Грюнвальдскую битву называть так, как ее называли наши предки — бiтва пад Дуброўнай.

Но наверняка ты прав — во многом надо начинать сначала: о чем-то задумываться, что-то менять. Но для меня неизменно одно — надежда на то, что Беларусь рано или поздно все же станет страной, которой живущие в ней поколения будут гордиться.

В.М. — И это поколение напишет новейшую историю нашего государства. Может, она будет более оптимистичной? А люди, которые будут жить в Беларуси, будут счастливы…