«Я перепугалась, что мой ребенок не дышит»
Еще одно важное свидетельство о том самом обстреле роддома в Мариуполе. Интервью с Еленой Потаповой, которая пережила авиаудар со своим новорожденным сыном.
![](/uploads/2022/05/mar0205-11.jpg)
Авиаудар по мариупольскому роддому № 3 — один из самых известных и хорошо задокументированных эпизодов украинской войны.
Тем не менее российские власти и прокремлевские СМИ продолжают распространять противоречивые заявления, цель которых — убедить как можно большее число людей в том, что «правду узнать невозможно» (и это типичная информационная стратегия Кремля).
Специально для Медузы журналисты проекта Astra поговорили с жительницей Мариуполя Еленой Потаповой, которая родила сына Мишу в том самом роддоме незадолго до авианалета — они оба смогли спастись.
Начало войны
— Расскажите, как вы узнали, что началось вторжение.
— 24 февраля меня рано утром разбудила мама — с паникой: «Лена, война началась». Я ей не поверила, спросила: «Что за бред несешь?» Уже потом мы с мужем начали в интернете смотреть — но кроме выступления Путина там еще ничего не было.
Насколько мне известно, у нас в Мариуполе тогда обстреляли два микрорайона, Восточный и Черемушки (мариупольский горсовет 24 февраля сообщал о разрушениях и пострадавших от «вражеского обстрела» микрорайона Восточный; об обстреле Черемушек на другом конце города не сообщалось, — прим. «Медузы»). Но мы там не жили, у нас все было тихо-спокойно.
Я [на момент начала вторжения] была в декрете, по работе уже все дела передала — и думала готовиться [к родам], докупать вещи, которые мне были нужны. Позвонил брат, сказал: «Сходи, купи памперсы».
Я вообще планировала родить сначала спокойно, а потом уже вещи покупать по мере необходимости. Но он меня уверял: «Сходи, купи памперсы и детское питание, потому что мало ли — потом ничего не будет».
Мы с мужем поехали купить продукты. Честно, я не думала, что так у нас будет все… Что надо делать запасы продуктов. Я была немного к этому всему не готова.
Первые три дня люди стояли в очереди в магазины, все разгребали. Я помню только, что в аптеку пошла — меня пропустили без очереди из-за того, что живот был. Люди делали все запасы, а я — по минимуму, потому что у меня был настрой, что мы в случае чего сядем в машину и уедем.
Когда уже начали обстреливать не с восточной стороны, а с другого конца города, и когда уже никого не выпускали, дней через три-пять после 24 февраля, — выключили свет, пропала связь, вода. Единственное, что было — это газ.
Но у нас все было электрическое, и тут у нас начались проблемы. Мне стала свекровь раз в день приносить еду, горячее. Когда пропал свет, магазины перестали работать. А дальше уже шло [обстрелы] все к нам, ближе и ближе.
У нас в городе был комендантский час, и муж боялся: если у меня начнутся схватки, что со мной делать и куда меня везти. Там и днем было страшно ехать на машине, а если бы еще и ночью… Поэтому 3 марта меня соседи отвезли в роддом.
![](/uploads/2022/05/mar0205-21.jpg)
У нас в городе три роддома: один на Левом берегу [реки Кальмиус], один на «Пентагоне» (народное название одного из районов Мариуполя, — прим. «Медузы») и один [роддом № 3] в городе. Когда началась война, роддом на Левом берегу сразу обстреляли, они уже через три дня были без воды, без света, без ничего, там постоянно обстрелы шли.
Там повыбивало окна, и у всех рожениц принимали роды в подвале. На тот момент, когда я ложилась в больницу, его уже закрыли, всех оттуда перенаправляли [в другие больницы]. В тот роддом, который на «Пентагоне», заехали, как говорят, военные на верхний этаж, и там тоже начались постоянные обстрелы.
Всех рожениц перевезли в городской роддом [№ 3], который единственный оставался работать. Мы, беременные, лежали на втором этаже.
Врачи многие не работали, потому что транспорт уже не ходил, а те, кто рядышком жил, приходили в свои смены. Заведующий отделения — он вообще, говорят, днем и ночью там был.
У нас все было относительно спокойно: нас научили, что если происходят обстрелы, надо выходить в коридор, ложиться вниз головой, либо бежать в бомбоубежище. Но было терпимо, и я до бомбоубежища даже не спускалась. 5 марта я сходила посмотреть хотя бы, что это за подвал, чтобы в случае чего знать, куда бежать.
Роды и авианалет
— В каких условиях вы рожали?
— 6 марта начались схватки: я ночь не сплю, только в четыре утра где-то прилегла поспать. И тут открываю глаза — яркая вспышка, все резко выбегают. Что-то стало происходить, мы выбежали в коридор, и со стороны кабинетов полостью повыбивало окна.
Три кабинета остались без окон. Нас всех спустили в подвал, я еще тогда побоялась, что мне в подвале придется рожать… Но врачи походили-посмотрели, что все нормально… То есть я в итоге рожала, тьфу-тьфу, в род[ильном] зале. 6 марта я родила ребенка.
Город уже очень сильно обстреливали, и наш район тоже. Когда я родила, муж ко мне пришел, сказал: «Ты как можно дольше оставайся в роддоме». Обычно на третий день выписывают, но те, у кого была возможность, уже в первый день уезжали. А я осталась на один день позже.
9 числа — помню, что это было между тремя и четырьмя часами дня, — я сидела в палате, уже ребенка покормила. Слава богу, одела его — отопления в палате не было, было около 16 градусов. И я просто услышала, что летит самолет. Помню, мы с девочкой были вдвоем в палате, я говорю: «Самолет!»
Я надела рюкзак, ребенок был тут же на руках — [обрадовалась] что хоть одетый, что его не надо одевать. И вот только я встала с кровати, произошел сильный взрыв. Я даже не успела до коридора дойти.
И я лежу на корточках — меня, видимо, взрывной волной прибило, ребенка собой накрыла. Обернулась — там уже ни окон, ни дверей, ничего нет. Все побитое. Вышла в коридор — там тоже все в стеклах.
Люди перепуганные. Я была возле палаты, вернулась, взяла куртку и одеяло, потому что в подвале же холодно.
И тут как раз этот самолет — то ли он второй раз возвращался, то ли еще где-то бомбу сбрасывал… Нам начали говорить: «Выходите! Спускайтесь в подвал».
А я была в самом конце [этажа], у меня была предпоследняя палата, то есть надо было пол-этажа пройти. Люди все в крови… Жутко это все было. У меня была единственная цель — спуститься вниз. Кто-то босиком по всем этим стеклам…
![](/uploads/2022/05/mar0205-31.jpg)
Когда я уже в подвал спустилась, мне показалось, что у меня ребенок, наверное, от этого удара, не дышит. Он впал в какой-то сон: ты его трогаешь, а он абсолютно не реагирует.
Я перепугалась, что он не дышит, умер. После этого [то есть после этих событий] он у меня долго так засыпал, и его было очень тяжело будить. Кто-то сказал — может, там контузия какая-то.
Мы были на втором этаже, прошли все это отделение, открылся двор — [я увидела] последствия [в том месте], где упала эта бомба. Там стояли машины, как консервная банка сжатые, горели. Когда мы спустились в подвал, там уже кому-то оказывали помощь, кто сильно раненый, кто не сильно.
У меня — может, оттого что в самом конце этого здания была — только на ребенка осколки попали. Я где-то поцарапалась, но не сильно. Тьфу-тьфу, все обошлось.
В подвале я минут 20 пробыла, и сразу же приехали полицейские: сказали: «Дети, роженицы, выходите». Мы прошли через [площадку перед роддомом], где все вокруг побитое, там раненые лежали — тут же помощь оказывали.
Нас стали в полицейские машины рассаживать, сказали, что перевезут в другую больницу, но на тот момент уже все больницы были побитые-пострелянные.
Я села в машину, где было свободное место, нас сзади три девочки с детьми сидели, впереди [одна] и полицейский. Нам сказали, что повезут на 17-й микрорайон в больницу, но мы стали проситься по домам. У меня родственники рядышком жили, я попросила, чтоб меня к ним отвезли.
Вещи у меня все остались в роддоме. Мы договаривались с мужем, что он на следующий день в 12 придет меня забирать. И вот я подумала: муж придет, увидит, что роддома уже нет, куда он? На следующий день мой муж прибежал [в роддом] в восемь утра.
Он по радио услышал, что сбросили бомбу, но не знал, что на роддом, подумал — где-то рядом. Я ему перед этим адрес сказала, где мои родственники живут, он их нашел. Ну, и меня тоже.
На следующий день мы попытались вещи из роддома забрать, но там уже все, конечно, смотрелось гораздо страшнее. Уже все осыпалось. То здание, где беременные находились, было более разрушенным.
![](/uploads/2022/05/mar0205-41.jpg)
Их, наверное, позже забрали [чем тех, кто уже родил]. Мы, когда потом уже выехали [за пределы Мариуполя], где была связь, я посмотрела и видео, и интервью [Марианны Вышемирской]. Потом в инстаграм посмотрела…
У тех девочек еще была возможность хотя бы за вещами сходить, а у меня нет. Я только через месяц смогла получить свидетельство на ребенка, мне пришлось на территории Украины проходить комиссии.
— Сколько человек находилось в роддоме в момент авианалета?
— Много, он был полностью забит. В это же здание за неделю [до авиаудара] начали детей раненных привозить, потому что ничего уже не работало. На третьем этаже лежали раненные детки. В подвале семьями люди приходили — кто рядом живет, кому уже некуда было идти…
Людей было много. Нас кормили, готовили на костре, волонтеры что-то приносили. Какой-то супчик варили раз в день, печеньку давали, воду кипятили. В основном мужчины готовили, и говорят, что [в момент удара] были люди возле костра.
Военных там не было. Я знаю, что они привозили еду и топливо — потому что для работы генератора нужен был бензин. Мы его периодически включали. Вот они привозили, помогали больнице. А чтоб они там сидели — такого не было.
— После взрыва насколько быстро вы спустились в подвал — и когда приехала полиция?
— Думаю, мы спустились в течение 10 минут, особо никто не рассусоливался, мы сразу же начали спускаться. А где-то минут через 15 уже полиция была. Я одна из первых и ушла оттуда.
— А фотографы, репортеры позже пришли?
— Они пришли уже позже, да.
— Другая роженица Марианна Вышемирская рассказывала, что они чуть ли не сразу там появились.
![](/uploads/2022/05/mar0205-51.jpg)
— Беременных [которые попали в объективы репортеров] чуть позже выводили. И мы, и они были на втором этаже, но там посередине здания лестница, они с одной стороны, мы с другой. Я с ребенком быстрее проскочила, чтобы побыстрее быть в безопасности.
Одна половина — это были те, кто уже родил, с детьми, вторая половина — беременные, со всего города туда приезжали. На третьем этаже лежали недоношенные детки и раненые. Рядом со мной лежала девочка, она ходила без ребенка, у нее ребенок был на третьем этаже.
Я слышала, что после этого всего в драмтеатре роды принимали. Может быть, потом туда раненых перевезли. Слышала, что там были и беременные, и новорожденные.
— Но потом и драмтеатр разбомбили.
— Театр да, 16 числа. Мы уехали 15 марта, как только у нас появилась возможность. Доехали до Бердянска (тогда уже находившегося под российским контролем, — прим. «Медузы»), а потом уже до Запорожья. Мы только выехали за город, у нас поломалась машина. Нас подобрали, и до Бердянска мы добирались на попутках.
— Вышемирская на видео, опубликованном 2 апреля, говорит, что не слышала звука приближающегося самолета. А вы?
— Я слышала самолет. Я даже девочке, с которой лежала, сказала: «Самолет». Люди стали в коридор выходить: если самолет летит, мы всегда в коридор выходили.
Но я даже отойти не успела. Только стала с кровати вставать, сказала девочке «Самолет» — пора выходить. А девочка та еще после кесарева была, еле ходила.
— А что стало с пострадавшими после этих событий? Куда их потом отвезли?
— Нам [полицейские] предлагали на 17-й [микрорайон] в больницу [№ 2]. Пока я еще лежала в [роддоме], к нам приходил заведующий, сказал, что у него есть неприятные новости, что там попали в хирургию и есть врачи погибшие.
Это было еще до 9 марта. Кого куда развозили, я не знаю. Муж говорит, когда он пришел на следующий день [в роддом], увидел это все разбомбленное, там были нацгвардейцы — и они сказали, что всех перевезли на Левый берег.
Эвакуация из Мариуполя
— У меня мама и сестра с шестилетним ребенком остались в Мариуполе. Неделю назад я с ними созванивалась, а так — больше месяца о них не было никакой информации. Я когда им позвонила, спросила: «Еду дают?», она расплакалась. Еды очень мало. Сестра пообещала, что они будут выезжать.
— В [самопровозглашенную] ДНР или в Россию?
— В Украину сейчас очень тяжело выехать, коридоры не открывают, они без машины, а автобусы не пускают — ни разу не пустили. Буквально только 70 человек вывезли. Поэтому они будут через Россию выезжать.
— Министерство обороны России постоянно заявляет, что гуманитарные коридоры постоянно обстреливаются Украиной, что оттуда не выпускают людей?
— Мы когда там [в Мариуполе] были, нам наоборот говорили. То есть у нас выезд через [торговый центр] «Порт-сити», там выезд на Запорожье — в первый день [вторжения], кто был умный, тот смог и выехал, а потом уже не выпускали.
Потому что оттуда шла российская армия. Нас свои никто не обстреливал. Тактика такая, что там с одной стороны стреляют — сюда прилетает. Свои нас никогда не обстреливали.
Мы уехали в Бердянск, а с Бердянска нам было очень тяжело выехать. Мы приехали туда 15 марта, а выехали только 20. И до Запорожья была дорога очень страшная, вот там как раз было впечатление, что тебя обстреливают, пока ты едешь.
— Это как раз там, где наступала российская армия?
— Да, это та серая зона между российской и украинской сторонами. Блокпосты [российские] мы проезжали. Чем ближе к линии разграничения, тем было более неприятно на блокпостах. Чеченцы [на блокпосту] у мужа сигареты просили. Ну, я была с ребенком двухнедельным, поэтому ко мне [нормально отнеслись]. Перед нами люди ехали — они у них какую-то бутылку коньяка забрали.
— А вы сами из Мариуполя?
— Да, я здесь родилась, жила. Квартиру там оставили. Увидели фотографии нашего дома — он без пятого этажа стоит. Больше половины подъезда выгорело. Наша квартира стоит, но ее же сейчас всю разворуют. Муж сказал: «Я туда не вернусь». Может когда-то и придем, но даже возвращаться не хочется.
Просто у меня там еще мама и сестра, переживаю. Брат у меня с женой и двумя детьми через Россию выехали в Германию на машине. Он потратил день на границе [на въезде в Россию], полтора часа на допрос ФСБ на границе. Раздевали, все вот это. Не очень ему понравилось. Потом Латвия, Литва, в Германии их очень хорошо принимают, в центрах для беженцев очень хорошо кормят.
![](/uploads/2022/05/mar0205-61.jpg)
— В России рассказывают, что восемь лет Донбасс обстреливала Украина, а дончане просили освободить их, ждали прихода российских войск. Вы сами как к этому относитесь?
— В 2014 году Мариуполь месяц под ДНР был, потом они сами ушли, когда пришли «азовцы». Нас все устраивало, что мы Украина. Очень много у нас жило людей, которые переехали из Донецка, которые уже работали здесь и бизнесы открывали. Я ходила на фитнес к девочке из Донецка.
Люди жили, все всем нравилось. Кто хотел в Россию — те уехали. Никто нас никогда в языке не притеснял. Мы месяц в Черкассах прожили, сейчас в Житомирской области — вокруг все на украинском разговаривают, но никто нас не притесняет. Все с нами очень добродушно общаются.
— Многие россияне, судя по комментариям в соцсетях, рассуждают так: «Почему нам должно быть вас жалко, если вы не жалели детей на Донбассе, которых восемь лет убивали?»
— Что значит убивали? У нас же тоже Восточный обстреливали. На них же никто не наступал. Есть линия разграничения: украинская сторона и ДНР. Мы до 2017 года жили как раз на Левом берегу — где Восточный. Даже в 2017 году, когда я приезжала с работы, было слышно, как там стреляют. И я наоборот бы сказала, что с той стороны больше обстреливали.
Наши ответку давали, когда это было разрешено. Поэтому они сами провоцировали. Каких там детей восемь лет обстреливали? Пусть конкретно скажут.
У нас люди продолжали жить. Все уже поняли, что ДНР — это банановые республики, где ничего хорошего нет. Кто смог, уехал оттуда. Кому там нравилось — те остались. А так, даже настроения возвращать их назад Украине [не наблюдалось]…
Никому они не нужны уже были. Как государству — да, территории свои вернуть. Но однозначно не военным путем. Ни Крым, ни это.
Мы в Бердянске были — там тоже российские войска стоят. Местные — там, где мы жили — сидели-дергались, что делать: уезжать ли сейчас в Украину? Просто уехать-то некуда. А если здесь оставаться, потом не выпустят. «Мы не хотим в России жить», — говорили. То есть такие настроения у людей: никто не хочет.
— Если Мариуполь освободят от российских войск, начнут город отстраивать, вернетесь?
— Я не знаю. У меня муж не хочет возвращаться. В Украине мы точно будем жить. Но нам все равно нужно новое жилье, все заново зарабатывать, потому что мы в одних трусах уехали. Я как в халате была, так и поехала. Бегать за вещами под обстрелами — ну, было не до этого. Ребенку памперсы взяли, и все.
![](/uploads/2022/05/mar0205-71.jpg)
— В российских государственных СМИ часто публикуют интервью мариупольцев, которые рассказывают, что на самом деле их обстреливал «Азов».
— Я тоже это все смотрю. Ну, у нас был процент людей, которых мы «ватниками» называли. Правда, многие из них, после того, как их начали обстреливать, поменяли свое мнение. Поняли, кто обстреливает. Я верю, что там такие остались.
Но они [пропагандисты] же не всех берут: некоторые отворачиваются, не хотят говорить. Я вообще думаю, что могли и актеров привезти. Реально, когда такое слушаешь… Вот там школу [в Мариуполе] открыли.
Я не понимаю, как дети, которые два месяца не купались, без воды, без света… Им школу открыли. Как? Не знаю. Мне в это все не верится.
— То есть людей, искренне радующихся «освобождению», нет?
— Может, и будет там какой-то процент. Люди у нас без связи, у нас сотрудница выехала оттуда с семьей, сейчас они в Безыменном, [селе] на территории ДНР. Ну, все едут в Европу, Грузию. Кто-то в России остается, если есть родственники. Но все стараются выехать, как только появляется возможность.
Оцените статью
1 2 3 4 5Читайте еще
Избранное