«Я не сразу обнаружила и в себе запасы крысиного яда»

Татьяна Замировская из-за океана разбирается со знаменитой белорусской толерантностью.

Трансформация понятия толерантности случилась резко и навсегда. Я впервые в жизни пожила за пределами Беларуси, уехав учиться в американскую магистратуру — и вначале казалось, что на расстоянии приоткроется тайна. Раздастся гром, сменится оптика, иначе узришь белорусов как нацию и себя как ее часть.

Все сломано: такая получилась правда. Оказалось, мы — изломанные, странные, будто выплывшие из глубин мертвых озер, надышавшись черной водой и гарью: выжили, но помним, как жгло в легких, когда тонули. И убьем каждого, кто скажет: вы сломанные. Это ты — слабый человек и лишняя всему деталь, а мы — цари природы и праздник урожая, мы справились, выжили. Хорошо, ответствую я, склонив голову, моим эмигрировавшим соотечественникам — это лишь мои симптомы, моя черная озерная вода беспамятства. Вот моя толерантность — смесь жертвенности, беспомощности и высокомерия, куда же без него.

Так я обнаружила в себе толерантного белоруса. Моя знакомая пишет заметки про Нью-Йорк на tut.by, я нетерпеливо проглатываю их и, пища от предвкушения, мчу читать комментарии. «Я не читаю их вообще!» — говорит она. «Ты железный человек и черный рыцарь, — отвечаю я. — Я тебе сделаю тематическую выжимку самых злобных, чтобы развеять иллюзии, подсыпать демону ностальгии крысиного яду».

Ужасаясь тому, какими нетолерантными оказались белорусы на расстоянии, я не сразу обнаружила и в себе запасы крысиного яда. В нашей арт-магистратуре мы как-то играли в волка — это то же самое, что «Мафия», только вместо мафии в деревне просыпаются волки-оборотни, в которых превращаются добропорядочные крестьяне. Мои американские сокурсники — улыбчивые музыканты и художники — провалили эксперимент (игра в волка как перформанс была необходима для проекта немецкой девушке, пытающейся сделать реконструкцию давнего травматичного события ее семейной истории, связанного с ночным анонимным убийством в деревне).

Вы играли когда-нибудь в мафию? Помните, как мы обвиняем, защищаемся, доказываем с пеной у рта, что это не мы? Американские студенты никого не могли обвинить — им казалось, что они обидят сокурсников. Я же играла так, чтобы получалось азартно.

Ужасаясь тому, какими нетолерантными оказались белорусы на расстоянии, я не сразу обнаружила и в себе запасы крысиного яда.

Только после того, как из-за меня несправедливо убили Сюзанн, Шарлотту, Эрика, Киллиана и Клару, я заметила на себе ряд мрачных взглядов. Кристиана, ведущая игры, подняла большой палец (позже ее видеопрезентация проекта будет включать исключительно мои выступления на тему: «Давайте убьем нахрен Эрика!»).

«Ты такая жестокая! — восхищенно вспоминал Эрик. — Кто бы мог подумать! Я вот, кстати, сразу понял, что ты суровая, что с тобой лучше не зарубаться. Хотя вначале все думали: тихая девочка из Восточной Европы».

Игра в волка разоблачила меня. Рассказываю про придуманную с белорусскими друзьями шутку про наш стиль общения: offend and apologize! Мы вначале ненамеренно оскорбляем людей, а потом паникуем из-за того, что они подумают о нас плохо, и извиняемся.

Круг offend-apologize — наше коммуникационное колесо сансары. У меня не получается быть резкой: под замком в Facebook я цинично пишу, что господь карает моих врагов дислексией, но в учебном контексте белорусская воинственная толерантность отнимается у меня, как язык. Чего можно ожидать в сообществе, где самое страшное оскорбление чьего-то творчества — сравнение его с фильмами Веса Андерсона (слишком симметрично, слишком мило).

«Вес Андерсон! Тьфу! Ты хоть раз разозлишься? — сердится мой друг-белорус. — Давай, скажи им! Тебе же не нравятся эти разговоры про привилегированных белых людей! Ты ведь тоже считаешь, что речь об американцах — а мы, иностранные студенты из Восточной Европы, не можем переживать чужие травмы, потому что еще не выбрались из своего постколониального ада! Как ты это все терпишь!»

Это у меня толерантность, отвечаю я. Границы терпимости моей не имеют границ.

Со временем я понимаю, что путала толерантность с терпеливостью даже, не с терпимостью. С извечным «прыцярпеўся». Наш белорусский коммуникационный принцип — осуждение и неучастие. Американский — участие (причем активное) и не-осуждение.

Белорусы суровы, как воспитанники Снежной Королевы: будто каждому в глаз попала колючая зимняя льдинка, превращающая все вокруг в нестерпимое, разбивающее сердце вопиющее уродство. Самые агрессивные на моей памяти комментарии к своему тексту я получила от фейсбук-коммьюнити эмигрировавших белорусов, умудрившихся прочитать мой репортаж о концерте Войтюшкевича в Нью-Йорке.

Не так давно коммьюнити затеяло дискуссию на тему «Чему вас научила жизнь в Нью-Йорке». Все, как один, отвечали: «Нью-Йорк научил меня внимательно относиться к тому, что все люди разные», «Научил терпимости к не таким, как мы». Терпимости! Хотелось полить чертово сообщество напалмом. В целом, конечно, Нью-Йорк действительно является лабораторией и мастер-классом по принятию и уважению Другого. Увы, пока ты сам не Отсюда, ты помнишь об этом. Но как только становишься Отсюда — прочь из моего города!

Наш белорусский коммуникационный принцип — осуждение и неучастие. Американский — участие (причем активное) и не-осуждение.

Терпимость, которой научил белорусов Нью-Йорк, зафонтанировала из сообщества осенью, когда одна кинодокументалистка поинтересовалась, есть ли среди «натурализированных» белорусов те, кто будет голосовать за Хиллари: необходимы были респонденты для репортажа. «Почему не за Трампа?» — возмутились белорусы. Посыпались доводы в пользу Трампа.

«Я, идя (sic!) к доктору, плачу, вы, посылая ребенка в школу, платите, а деньги уходят на нелегалов и бездельников! Никто не спорит, что надо менять многое! Просто деньги наши должны тратиться с умом и целенаправленно! Пускать арабов сюда? Нет!!! Мне бездельников и террористов не надо!» «Трамп ведет себя эпатажно (sic!), но с очень многими пунктами его программы я согласен. Очередного срока демократов нам тут не надо». Дальше просто шла перепись: «Я за Трампа», «Я за Трампа».

Все не так. Наша толерантность — это «эпатажно, но согласен». Переезд не работает. Нам нужно изначально улучшиться, добиться гигантского внутреннего преодоления пределов, чтобы хоть что-то понять. Ну, или не понять — но улучшиться все равно нужно. Иначе останемся там же — вначале выбрали себе Лукашенко, потом уехали в Америку и выбираем себе Трампа.

Снова обобщила. Но я стану лучше, обещаю, я стану толерантнее, я всему научусь.