Выступление Миланы Михалевич, зачитанное в польском Сейме

«Обыски, допросы, ремонт выбитых дверей, очередь в пункте приема передач — это повседневная жизнь нашей семьи и десятков других семей. Первый раз за 11 лет семейной жизни Рождество прошло без праздничного ужина и елочки, а вместо праздничного обеда на следующий день мы с младшей дочерью присутствовали на двух обысках», — отмечает Милана Михалевич в своем обращении, зачитанном в польском Сейме.

Полный текст ее выступления приводит katechizis.livejournal.com

«19 декабря 2010 года должно было стать праздничным днем в истории страны и в сознании людей. Логическим завершением самой свободной за последнее время предвыборной кампании, когда альтернативные кандидаты впервые за долгие годы получили доступ в прямой эфир. Однако в результате этот день стал черным, приобретя цвет спецназовских дубинок. Черным как для истории Беларуси, так и для истории нашей семьи. Всю полноту этой тьмы мы почувствовали уже на следующие сутки.

В ночь на 20 декабря сотрудники КГБ выбили дверь в нашей квартире и вывезли моего мужа, Алеся Михалевича, на тот момент еще кандидата в президенты, в неизвестном направлении.

30 часов мы не могли получить никаких сведений о том, где он находится, и только около 10-и утра во вторник мне сообщили, что мой муж в следственном изоляторе КГБ. Эти 30 часов слились в бесконечный коловорот поисков. Казалось, что это чудовищная ошибка или сон, который вот-вот закончится. Однако этот сон продолжается уже 25 дней, и каждый день приносит все более мрачные новости.

Самое мрачное — в изоляции и в неизвестности, в той сети страха и лжи, которую пытаются растянуть над нами — родными арестованных. За 25 дней мы не получили ни одного письма от Алеся (*примечание — сразу после того, как я передала это обращение, одно письмо наконец пришло, очень странное*), и то же самое происходит с большинством семей. Я знаю, что мой муж пишет только мне по три письма каждый день. Я знаю, что к нему не пропустили даже детские рисунки и поздравления с Рождеством Христовым. На этом заканчивается "я знаю" и начинается пустота.

Обыски, допросы, ремонт выбитых дверей, очередь в пункте приема передач — это повседневная жизнь нашей семьи и десятков других семей. Первый раз за 11 лет семейной жизни Рождество прошло без праздничного ужина и елочки, а вместо праздничного обеда на следующий день мы с младшей дочерью присутствовали на двух обысках. Именно день Рождества Христова сотрудники КГБ выбрали для разговора, в ходе которого мне сказали, что мой муж "неправильно себя ведет" и что хорошо было бы на него повлиять, для чего не будет проблемой организовать свидание. Я не пошла в понедельник "поговорить" и неделей позже получила официальный отказ в свидании с мужем. Наверное, кто-то решил, что у меня не получится "позитивно" на него повлиять...

Наша младшая дочь Аленка Доминика выучила слово "папа" намного раньше слова "мама". Теперь я вижу, что она его забывает. Папа для нее — это фотография, причем фотография на листовках — потому что последние семейные снимки остались в изъятом КГБ компьютере старшей дочери.

Мне задают много вопросов, на которые у меня нет ответа. Почему не разрешили свидание? Почему не изменили меру пресечения? Почему Ваш муж вообще оказался в СИЗО КГБ — он же не призывал на Площадь и физически отсутствовал на ней в момент провокации (как, кстати, и Владимир Некляев, которого избили заранее)? Алесь вернулся на место событий после разгона, чтобы помочь развезти раненых и избитых людей по больницам — разве у нас предусмотрено наказание за милосердие и оказание первой помощи? В начале этой недели я не могла найти ответа на вопрос: "Где ваш муж?"— Так как Алеся Михалевича перевели из СИЗО КГБ в другой следственный изолятор (о чем мы узнали случайно), а после вывезли и оттуда в неизвестном направлении, и на нас с детьми обрушился ужас неизвестности того самого первого дня ...

Но самый трудный вопрос из всех, которые мне задают, это: "Мама, когда папа вернется домой?"

За день до поездки в Варшаву в нашей квартире раздался звонок с уже знакомого номера КГБ. Впервые за 23 дня я услышала голос мужа. Мне обещали дать услышать его еще один раз в течение ближайшей недели, если я откажусь от поездки в Варшаву и буду молчать про этот звонок. Я ответила, что не буду молчать. Голос на той стороне трубки процедил: "Лучше молчать..."

Во время обыска гаража моя мать спросила у сотрудников КГБ: "Это что, опять 37-й год?" Ей искренне ответили: "Да нет, вы знаете, в советские времена было гораздо легче работать". Я верю в то, что они — хоть однажды за все время — были правы. Я верю, что возвращение в темноту сталинских времен невозможно. И что Польша, Евросоюз и международное сообщество используют все доступные мирные средства, чтобы добиться освобождения наших родных и всех незаконно арестованных людей.

(Я не верю этим людям и я их не боюсь, но если их угрозы исполнятся и у меня не получится самостоятельно прочитать это письмо, пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы мои дети получили ответ на вопрос, когда вернется папа)».