Васисуалий Лоханкин объявил бойкот

...Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил бойкот.

Он лежал на клеенчатом диване, отвернувшись от всего западного мира, лицом к выпуклой диванной спинке. Побойкотиовав минут двадцать в таком положении, Лоханкин застонал, перевернулся на другой бок и посмотрел на Европу. Европа бросала в крашеный дорожный мешок свое добро: методички по наблюдению за выборами, три антикризисные программы и одно приглашение на саммит Восточного партнёрства на две персоны.

– Европа! – сказал Лоханкин в нос. Та молчала, громко дыша.

– Еэс! – повторил он. – Неужели ты в самом деле уходишь от меня к этому официальному Минску?

– Да, – ответила Европа. – Я ухожу. Так надо.

– Но почему же, почему? – сказал Лоханкин с коровьей страстностью. Его и без того крупные ноздри горестно раздулись. – А я как же?

– Васисуалий! Я еще вчера поставила тебя в известность. Я тебя больше не люблю, в тебя не верю.

– Но я. Я же чту европейские ценности!

– Это твое частное неполитическое дело, Васисуалий. Я ухожу. Так надо. И вообще перестань дурить, Васисуалий.

– В таком случае я продолжаю бойкот! – закричал несчастный – Я буду бойкотировать до тех пор, покуда ты не вернешься. День. Неделю. Год буду! До президентских выборов!

Лоханкин снова перевернулся и уткнул нос в скользкую холодную клеенку. – Ты работаешь на спецслужбы, Европа, – тягуче заныл он. – Ты поддерживаешь этот режим!

– Васисуалий, ты дурак! – спокойно ответила Европа.

– Волчица ты, – продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. – Тебя я презираю. К последней диктатуре уходишь от меня. Ты авторитаризма похоти предаться хочешь с ним!

– Васисуалий! Перестань паясничать, – сказала волчица, застегивая мешок. – Посмотри, на кого ты похож. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Да, твой годовой шенген я оставляю на столе.

И Европа пошла к двери. Увидев, что заклинания не помогли, Лоханкин живо вскочил с дивана, подбежал к столу и с криком: "Спасите!"–порвал шенген. Европа испугалась. Ей представился Васисуалий, отлучённый от Вильнюсов и Варшав, с затихшими пульсами и холодными конечностями.

– Что ты сделал? – сказала она. – Ты не смеешь так бойкотировать!

– Буду! – упрямо заявил Лоханкин.

– Это глупо, Васисуалий. Это бунт индивидуальности.

– И этим я горжусь, – ответил Лоханкин подозрительным по ямбу тоном. – Ты недооцениваешь значения индивидуальности и вообще интеллигенции.

– Но ведь мировая общественность тебя осудит.

– Пусть осудит, – решительно сказал Васисуалий и снова повалился на диван.

Европа молча швырнула мешок на пол и, бормоча: "тиран", "собственник", торопливо поставила в паспорт еще один шенген. Протянула паспорт Васисуалию.

– Оставь меня, – сказал Лоханкин, отводя руку.

– Выезжай прямо в этот уик энд! – в отчаянии крикнула Европа, тыча шенгеном. – В Вильнюсе прекрасная погода!

Но Лоханкин отводил лицо и отрицательно мычал. Через несколько минут разгоряченная Европа отступила. Она села на свой мешок и заплакала ледяными слезами.

Лоханкин бросил на Европу осторожный, косой взгляд и затих на своем диване. Ему очень не хотелось расставаться с Вильнюсом. Наряду с множеством недостатков y Европы были два существенных достижения: акрополисы и конференции. Сам Васисуалий никогда не работал. Он боролся. Прочее помешало бы ему думать о значении интеллигенции, к каковой социальной прослойке он причислял и себя. Таким образом, продолжительные думы Лоханкина сводились к приятной и близкой теме: "Васисуалий Лоханкин и его значение", "Лоханкин и трагедия Либерализма", "Лоханки и его роль в сетевой революции". Обо всем этом было легко и покойно думать в фейсбуках и прочих интернетах.

Подолгу зависал Васисуалий на форумах, кликая мышкой по сайтам. "Рядом с этой сокровищницей мысли, – неторопливо думал Васисуалий, – делаешься чище, как-то духовно растешь".

С уходом Европы исчезла бы и материальная база, на которой покоилось благополучие достойнейшего представителя мыслящего человечества.

Европа снова схватила со стола шенген и подступила к бойкотирующему парламентские выборы и акрополисы. Лоханкин защищался с таким отчаянием, словно бы его собирались записать в говори правду.

На другой день, бойкотирующему стало хуже.

– Вот уже и рези в политической позиции начались, – сообщил он удовлетворенно, – а там цынга на почве недошоппинга и недотренинга по стратегии Восточного партнерства. Ему было очень жалко себя. Европа почувствовала к нему жалость.

"Из-за меня страдает, – размышляла она с гордостью, – какая все-таки страсть к демократическим ценностям. Способен ли Минск на такое высокое чувство?" И даже один раз она назвала Васисуалия "бедненьким".

Ночью Европе приснился страшный сон. Иссохший от высокого чувства Васисуалий идёт на парламентские выборы и… выигрывает их.

Европа проснулась в поту. Клеенчатый диван был пуст. Она повела очами и увидела Васисуалия. Он стоял на границе, в очереди на въезд в Беларусь со стороны Литвы.

– Лоханкин! – сказала она ужасным голосом. От испуга бойкотирующий едва ни направился в красный коридор.

Она молча и быстро одевалась.

– Европа! – сказал Лоханкин в нос. – Неужели ты, в самом деле, уходишь от меня?

Ответа не было….