Валерий Панюшкин: Лечить, учить, щадить

Если из десяти заповедей надо выбрать две, то я бы выбрал «не убивать» в первую очередь. А во вторую – «не судить».

О, я хочу перемен! Я так давно их хочу, что даже уже привык хотеть, а перемены все никак не наступают.

Мой список желательных перемен простой и самоочевидный. Мне кажется, любому здравомыслящему человеку естественно хотеть того же, чего хочу я. Но люди часто хотят какой-то непонятной ерунды, и мне трудно договориться с ними.

Я не понимаю, почему из десяти заповедей люди выбирают две — «не врать» и «не воровать» — и хотят, чтобы именно эти две заповеди соблюдались. А как же остальные восемь? Трудно запомнить? Но даже если так ничтожно мала оперативная память, даже если из десяти заповедей надо выбрать две, то я бы выбрал «не убивать» в первую очередь. А во вторую — «не судить».

Да, я хочу перемен. Но мой список перемен не замешан на зависти и мести, не предполагает никого расстрелять или посадить в тюрьму. И потому, полагаю, никогда не будет популярным.

Тем не менее вот он, этот список.

1. Я хочу, чтобы ко всем больным людям, наконец уже, приходил врач. Ко всем, понимаете? К бедным, к безнадежным, к глупым и не умеющим устроиться. К незаконным мигрантам. К таджикам. К нацболам и активистам движения «Наши». К заключенным. К бездомным. К террористам. К православным. К геям. Ко всем, понимаете? И особенно к детям.

Я знаю, что никого нельзя спасти. Но первая и главная реформа, которой я хочу в России, — это чтобы засуществовала опять самая отчаянная профессия — врач.

Наивная мечта, но я хотел бы, чтобы государственный бюджет строился исходя из нужд здравоохранения. Чтобы министерство финансов давало денег на здравоохранение столько, сколько нужно, а на все остальное — по остаточному принципу.

При этом мне не очень нужна демократия. Парламент, президент, вече, царь, святейший синод — мне все равно, кто будет содержать больницы. Я, пожалуй, верю в то, что демократические режимы заботятся о здравоохранении лучше тоталитарных. Но в истории известны тираны, исправно лечившие народ. И известны парламенты, разорявшие свой народ и истреблявшие его бессмысленными войнами.

2. Еще я хочу, чтобы все дети ходили в школу. Все, понимаете? Дети богатых. Дети бедных. Дети мигрантов. Дети-инвалиды. Я хочу, чтобы как можно больше молодых людей знали, что Земля круглая. Что гиря и перышко в вакууме падают одинаково, а электрон, если на него не смотреть, пролетает одновременно через две дырки. Что Волга впадает в Каспийское море. Что Цицерон был римлянином, а Кирилл и Мефодий были греками и придумали вовсе не кириллицу, а глаголицу. Что «Божественную комедию» написал Данте, а «Евгения Онегина» — Пушкин. И что такое Большой взрыв.

И чем отличаются заповеди, данные Христом, от заповедей, данных Моисеем. И что некоторые люди Моисея зовут Муса, а Иисуса — Иса. И что гласит второй закон термодинамики. И почему Али не стал вторым имамом. И почему частей у сонаты бывает три, а бывает четыре. И какие именно четыре благородные истины сформулировал принц Сидхартха, покинув дворец. И какую рукопись, покидая Поднебесную, Старый Учитель оставил начальнику стражи.

Все это кажется мне важнее, чем, например, независимость суда. Всякий раз, когда меня судили, меня судили несправедливо не потому, что судья был зависим, а потому, что судья был дурак. Зачем мне нужен независимый безграмотный дурак в мантии?

3. Наконец, я хочу, чтобы старики умирали без боли. Чтобы все умирающие умирали без боли. Боли так много, что нет на Земле случая, когда ее не следовало бы уменьшить. Нет человека, которому следовало бы причинить боль, вдобавок к той, которую он уже испытывает. И нет человека, которого нельзя было бы хоть как-нибудь пощадить.

Вот вам и вся моя политическая программа. И я не знаю лидера, который предлагал бы ее. Я не видал плаката, на котором было бы написано: лечить, учить и щадить.