«В чем главная проблема большого террора? В том, что для большинства это маленький террор»

Накануне Московский городской суд приговорил политика и публициста к 25 годам колонии строгого режима, признав виновным в распространении «фейков» про российскую армию, а также в сотрудничестве с нежелательной организацией и госизмене.

– В чем главная проблема большого террора? В том, что для большинства это маленький террор, – пишет Баунов. – В большой советский террор казнили семьсот тысяч человек и в два раза больше посадили, вместе это дало около двух процентов населения страны.

Четыре-пять процентов, если с семьями. У 95 процентов населения оставалась возможность говорить, что живем нормально, как обычно, а то и лучше. И даже стратегия пересидеть террор оправдала себя для 95% населения, в том числе для тех, кто был против него.

Поэтому, воронки по ночам и песни веселых девичьих компаний на рассвете над Москвой рекой — это правдивая картина, такая комбинация существовала в действительности.

Чтобы проникнуться ужасом большого, да, собственно, и любого террора, нужно иметь развитые горизонтальные механизмы сочувствия, понимания чужого текста чужого тела и дела, как возможного своего, а они в дефиците.

25 лет колонии строгого режима – это очень много для самого осужденного, для его семьи и друзей, для всех, кто способен себя с ним хоть как-то сравнить. Но огромное большинство граждан никак не способны себя сравнить с Владимиром Кара-Мурзой.

Всё, что он делал и всё, что с ним происходит для них далеко и непонятно, искажено и извращено. Огромное количество людей, как известно, не могут понять и пересказать незнакомый несложный текст, даже художественный. А тут целый незнакомый человек другого рода деятельности.

А вот то, что делает судья, —  более доступно и понятно. Судья наказывает врага власти. «Были бы властью, начальниками, сами бы наказывали своих врагов», — думают люди.

Наказание видится большинству заведомо более легитимным, чем сопротивление, наказание понятно, сопротивление непонятно. Интересно, что народ, который всячески старались воспитывать на героических примерах прошлого и прочих мушкетерах, совершенно на эмоциональном уровне не разделяет этику героического, он массово антигероичен.

Это расстраивает противников власти, но даже больше злит сторонников войны. Само начало войны представляется им актом исправления негероического народа.

Героическое при этом они представляют себе узконаправленным, как студийный микрофон — в виде самоотверженного исполнение начальственного приказа. Отгоняя саму мысль о существовании героического неисполнения.

Между тем настоящее героическое по природе (в том числе древнего слова, которое заимствовали все западные языки, не найдя аналогов) объемно, оно целостно и связано со свободой. Архетипический герой всех времен Геракл не просто совершал подвиги по приказу ничтожного царя Еврисфея, но и загнал царя в глиняную бочку.

Сторонникам неразрывной связи лояльности и героизма хочется, чтобы героическое проявлялось только в форме покорности. Но это очевидно не так, и никогда не было так.

И на двух отечественных войнах прошлого, — и это хорошо известно — подвиги в равном, если не превосходящем числе совершали те, кто с удовольствием загнал бы собственного царя в бочку (и даже делали попытки), и отсюда все послевоенные царские страхи.