«Условия, которые сегодня создали на Окрестина, — будто страшный квест на выживание»

— В 2010 даже милиционеры говорили: «Нам тоже это все надоело, выведите на улицы хотя бы сто тысяч человек и мы к вам присоединимся. Они жаловались на свои ужасные условия работы, — вспоминает активист и общественный деятель Олег Корбан.

Как человек, который начал борьбу с белорусским режимом еще в начале 2000-х и прошел через десятки задержаний, он до сих пор не считает, что все было напрасным.

«Маски-шоу» ворвались прямо в День рождения

— В 2001 году, когда была волна массовых протестов после очередных президентских выборов, я, будучи школьником, обратил внимание на то, что происходит, — объясняет Олег, как в 16 лет попал в «Молодой фронт». — Мои родители, как и многие аполитичные люди, наоборот, старались дистанцироваться от всего происходящего, у них была позиция, как у большинства — лишь бы не было проблем.

А мне стало интересно, почему люди выходят на протесты, что они хотят изменить. На одной акции увидел ребят из «Молодого фронта», познакомился. Потом пришел к ним в Управу на Варвашени-8.

Меня встретил Павел Северинец. Он очень много тогда мне рассказал, и мне понравилось то, о чем он говорил и как говорил. Это человек, безусловно, яркий, с харизмой, идейный, очень верующий. Он настоящий лидер.

Олег вспоминает, как близки ему оказались идеи молодежного движения — возрождение национальной культуры, белоруссизация, демократические ценности.

— Где я мог тогда видеть демократические ценности? Наверное, в зарубежных фильмах, — улыбается собеседник «Салiдарнасцi». — На самом деле в конце 90-х у нас появлялось много молодежных движений: рэперы, панки, рокеры, металлисты. Везде были какие-то концерты, сейшены. Тогда еще не было интернета, и на собрания «Молодого фронта» многие тоже приходили, как на тусовку, послушать белорусскую музыку.

Но со временем те, кто приходил только повеселиться, откололись. Оставались идейные. Некоторые принимали организацию за какую-то радикальную группировку, в которой чуть ли не обучают военному делу. Они тоже уходили разочарованными.

Потому что это было культурное сообщество, духовное, мы все много общались, обменивались мнениями, думали о будущем страны. Фронт никогда не был радикальной организацией.

Олег, вдохновленный идеями движения, провел в нем семь лет:

— Я помогал разносить листовки, газеты. Мы ходили на митинги, на акции протеста. Первый раз меня задержали в 16 лет — расклеивал листовки в своем Тракторозаводском поселке. Тогда на своем примере увидел, как в Беларуси нарушаются права человека.

Нас с другом, несовершеннолетних, забрали, не уведомив родителей, избивали, издевались, другу клеили на лоб листовки, угрожали. Но потом отпустили.

После этого родители подали жалобу в прокуратуру на действия сотрудников милиции. Нас вызвали к помощнику прокурора. Эта женщина все внимательно прочитала, сказала, что они обязательно во всем разберутся, и на этом все закончилось.

До 2020 года меня задерживали много раз, только протоколов составили штук 40! Чаще давали штрафы, но и на Окрестина отправляли не меньше десяти раз. Давали от 5 до 15 суток, — вспоминает Олег свой «боевой опыт».

Он говорит, что ни задержания, ни наказания не могли охладить энтузиазм молодых людей, объединенных идеей справедливости:

— Мы понимали, что правда на нашей стороне, и были готовы и к отчислениям с учебы, и к увольнениям с работы, и к задержаниям, и к штрафам. Все это не пугало.

В 2005 году в белорусском УК появилась статья 193-1, по которой человек мог получить реальный срок за участие в работе незарегистрированной организации. Под эту статью подпадали члены молодежных организаций «Молодой фронт» и «Зубр», которые, как считали власти, представляют для них угрозу.

В 2007-м и я получил эту статью. Задержали прямо в мой День рождения, 4 февраля. Тогда схватили многих наших ребят — мне позвонили и рассказали об этом. Мы с гостями решили, что надо пойти узнать: где парни, как они, чем помочь.

Но в десять вечера и ко мне ворвались «маски-шоу», отвезли в КГБ и продержали там трое суток. Испугаться не успел, потому что до этого уже неоднократно бывал на Окрестина.

«В 2020 многие стали говорить: мы поняли, за что ты выходил»

Олег Корбан не согласен с расхожим мнением о том, что белорусы, дескать, проснулись только в 2020 году:

— Я бы не сказал, что люди всегда были аполитичными. Пожалуй, все происходило волнообразно. К каждым выборам поднималась новая волна возмущения, конечно, не такого масштаба, как в 2020-м. Но и в 2001, и в 2006, и в 2010-м выходило много людей.

В эти периоды в любой трамвай заходишь — и обязательно увидишь, как несколько человек читают «Народную Волю», «БДГ», другие газеты. Люди интересовались происходящим.

После «Молодого фронта» я вступил Объединенную гражданскую партию (возглавляемую тогда Анатолием Лебедько, — С.). Через какое-то время мне доверили ее молодежное крыло.

В 2010 году работал в команде нашего кандидата Ярослава Романчука, отвечал за работу минского штаба. И тогда мы тоже наблюдали, какие очереди выстраиваются за альтернативных кандидатов, в первую очередь, за Андрея Санникова. По настроению было видно, что люди опять ожили, — вспоминает активист. 

Он признается, что от кампании-2020 не ожидал чего-то, что разительно бы отличало ее от предыдущих выборов:

— У меня не было иллюзий, думал, что все снова пройдет с предсказуемым результатом. Но, когда увидел количество людей в очередях на этот раз, появилась надежда.  

— Не было обиды, что вы с единомышленниками столько лет пытались, но так и не смогли «разбудить» такое огромное количество народа?

— Нет, конечно. Мне кажется, что 2020 год случился, в том числе и благодаря активности таких, как я, кто из года в год долбил, долбил, долбил. Мы ведь тоже помогали доносить идеи демократии.

— Изменили ли мнение ваши близкие и знакомые, которые до этого не воспринимали вашу деятельность всерьез?

— Многие из тех, кто считал себя «вне политики», стали говорить: мы поняли, за что ты выходил, и тоже больше не хотим молчать. И до сих их взгляды не изменились. Большинство уехали из страны, остальные готовятся.  

Два года назад меня особенно радовало то, что проснулись регионы, там сформировались такие группы поддержки! Впервые появились и кандидаты не из старой оппозиции, а новые люди, с новыми амбициями.

К 2020 году Олег Корбан был лидером общественного объединения «Альтернатива», которое до самых выборов занималось   социальной и культурно-просветительской деятельностью.

— Мы вообще дистанцировались от политических тем. Однако после августовских событий в стороне оставаться не смогли, организовывали сборы помощи для пострадавших, покупали медикаменты, оплачивали потерпевшим услуги адвокатов, делали все, что могли. Конечно, я понимал, что это не останется безнаказанным, — говорит Олег.

 25 октября 2020 года его задержали сотрудники ГУБОП.

— Это было утром в воскресенье: они приехали на двух микроавтобусах, я вышел на улицу, меня сразу схватили.

Вернулись домой с обыском, а потом увезли в РУВД, где составили протокол за участие в одном из маршей. Нашли фото в соцсетях, дали 15 суток. Отбывал их сначала на Окрестина, после в Жодино.

Однако меня не выпустили, перевели на «Володарку» (СИЗО-1 в Минске — С.) и предъявили обвинение по знаменитой 342 статье (активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок), — делится бывший политзаключенный.

В неволе он провел полгода, после чего 23 апреля 2021 года его признали виновным сразу по двум пунктам 342 статьи и назначили совокупное наказание — лишение свободы на полтора года.

Однако суд впервые вынес решение предоставить отсрочку исполнения приговора сроком на один год. Сам активист свое освобождение в зале суда тогда назвал «чудом».

— Как думаете, почему такой «мягкий» приговор дали человеку с таким бэкграундом?

— Честно говоря, у меня не было надежды, что отпустят. Был уверен, что посадят. Прокурор просил два года «химии», и я думал, что это и есть мой приговор.

Когда прозвучали слова «отпустить в зале суда», не поверил своим ушам и переспросил адвоката, правильно ли понял.

Потом зачитывали длинный список моих обязательств о том, что надо отмечаться, найти какую-то работу, что мне запрещено выезжать за границу и т.д. Но я этого уже не слышал: в голове стояло только «отпустить в зале суда».

Это было одно из первых дел по этой статье. К тому же на суде я пообещал, что больше не буду заниматься общественно-политической деятельностью: это означало, что моя организация прекратит свое существование. Возможно, это сыграло роль.

Само заседание суда сделали закрытым, присутствовали только адвокат, свидетели и жена. Конечно, она была рада, но понимала, что как-либо выражать эмоции нельзя — хлопать в ладоши или что-то вроде. Мы вышли из суда и сразу пошли в кафе. Там я добрался до ноутбука и бросился читать. Больше всего за решеткой не хватало новостей со свободы.    

Позже против меня и еще группы людей в суд подал иск Минсктранс, который, естественно, дело выиграл, присудив нам штраф в 37 тысяч рублей. Пока не представляю, как его выплатить, — озадачен собеседник.

В марте этого года его снова задержали по надуманной причине. После освобождения активист понял, что, несмотря на показавшуюся «лояльность», в покое его не оставят, и покинул страну.  

— Я снимал природу недалеко от Минского моря в районе проспекта Победителей. Оказалось, что в то время там должен был проезжать кортеж Лукашенко, и кругом появилось много силовиков.

Меня остановили, отвезли в РУВД, составили протокол о том, что я «ругался матом и оказывал сопротивление», и дали 15 суток. Я снова отправился на Окрестина, — делится он.

«Омоновцам, как и сейчас, внушали, что мы не люди, а отморозки и наемники»

Олег сравнивает условия содержания политических заключенных раньше и теперь:

— Еще 10-15 лет назад нам казались условия на Окрестина бесчеловечными. Но тогда не держали в переполненных камерах и по ночам не поднимали.  

До Чемпионата мира по хоккею (2014 год — С.) на Окрестина не было ремонта, вместо нар там были деревянные настилы, но места хватало всем. Всегда разрешались передачи, можно было передавать еду, лекарства, газеты, теплые вещи, спальники, сигареты. Разрешали встречаться с адвокатом, выписывать прессу, и она доставлялась.

Когда «политические» попадали в камеру, все остальные — алкоголики, хулиганы и бомжи — были довольны. Они знали, что будет много вкусного — о нас заботились и родные, и правозащитники.  

После ремонта на Окрестина поставили железные нары, но стали выдавать матрасы и постельное белье. Давали мыло и туалетную бумагу.

С 2020 года все изменилось. В одну четырехместную камеру, куда я попал, загнали 18 человек. Реально не было чем дышать, любые лишние движения исключались. Спали на полу — и поворачиваться приходилось всем вместе, потому что одному это невозможно было сделать из-за нехватки места. И при этом по ночам нас будили один-два раза.

Условия, которые сегодня создали на Окрестина и в других похожих местах, равносильны концлагерю, если ориентироваться на то, что мы знаем из литературы и истории. Выдержать там несколько суток (а многие сидят месяцами!) очень тяжело. Как будто какой-то страшный квест на выживание.

Это ужасно, что люди радуются, когда их переводят на «Володарку», где разрешены какие-то передачи, есть кипятильник, можно бриться, чистить зубы и выдают туалетную бумагу. Где иногда выводят на прогулки, и не всем, но передают письма.

— Изменилось ли отношение силовиков?

— В РУВД и местах содержания, как ни странно, раньше большинство относились к нам с пониманием. Такой, как сейчас, ожесточенности, дикости, садизма не было. Наоборот, политзаключенному могли разрешить лишнюю передачу, могли дополнительно отвести в душ. В целом, относились нормально.  

Более того, часть сотрудников нас откровенно поддерживали. Они совершенно искренне спрашивали «ну когда вы уже его скинете?», сами с интересом читали «Народную волю», которую нам передавали. Могли пошутить, но без издевки: «Жыве ваша Беларусь, ребята, давайте, продолжайте».

А вот ОМОН и другие спецподразделения, которые нас задерживали, были такими же жестокими. Особенно ощущалось, что перед акциями и митингами их натаскивали, что мы не люди, а какие-то отморозки, что мы хотим на них напасть, причинить вред, что мы наемники, нам платят деньги и т.д.

Им это внушали, и они, соответственно, бросались на нас со звериной яростью. Что и происходит массово с 2020 года.

Собеседник «Салідарнасці» не считает, что сторонники перемен проиграли битву с режимом. Наоборот — уверен, что эта схватка станет последней.

На вопрос о возвращении он, не задумываясь, отвечает: «При первой же возможности».