Учителя и ученики: как примирить два лагеря?

До чего же мучительная, до чего же сложная эта история, которую вторую неделю обсуждают на форумах, в соцсетях, на остановках, в кафе и на лавочках у подъездов — и о которой нам так немного известно.

Итак, мы знаем: ученик одной из минских гимназий нанес ножом тяжелые множественные ранения учительнице — в грудь и в шею.

По ходу история обросла всякими слухами — вплоть до самых причудливых. А единственный доподлинно известный факт таков: следствие работает с подозреваемым — мальчиком-девятиклассником. Имени я называть не буду, как и имени учительницы, хоть они давно разнесены по свету сарафанным и медийным радио. Что поражает, когда ты читаешь отзывы? То, что лейтмотив обсуждений и на форумах, и в соцсетях — осуждение учительницы. Дескать, была строга, (наверное) унижала мальчика, (наверное) довела... «Наверное» — потому что точно никто ничего не знает. Не знают, но уверены: довела.

Беда в том, что для того, чтобы стать жертвой, «доводить» вовсе не обязательно. Год назад московский школьник Сережа Гордеев шел убивать свою учительницу литературы, но опоздал на урок: литература закончилась. Началась география. Против учителя Андрея Кириллова Сережа не имел ничего. Более того, и учительницу литературы он, скорее, любил: просто хотел доказать ей, что мир по природе зол, тогда как она утверждала, что добр. Убийство как аргумент в метафизическом споре. Шел к одной, уничтожил другого, который его уж точно не «доводил». И молодого милиционера — попутно. Ружье, висящее на сцене в первом акте, выстрелило...

Но вернемся к нам, в Минск, к реакции общества: «сама виновата», «училки — они все такие», «что, вы не знаете, какие у нас школы»... Поразило то, что взрослые люди стригут всех учителей под одну гребенку.

Я знала, что учителя наша школьная система и в грош не ставит, но и не догадывалась о степени ненависти к нему множества учеников и родителей. И вот она выплеснулась в полную силу.

И вот я пишу эту статью, хотя много уже по этому поводу написано. Я имею на это двойное право. В разное время мне довелось побывать в обеих ролях — и в роли жертвы травли со стороны учителей, и в роли педагога, в которой нахожусь до сих пор, хоть и работаю не в школе, а в вузе.

А еще потому, что когда я писала статью о московском «школьном стрелке» — Сереже Гордееве, я опасалась, что поветрие это докатится и до нас. Докатилось — и быстро, за год с небольшим.

Личный опыт учительской травли

Итак, дано: учительница и ученик. Очень может быть, что учитель строг, суров к ученику и, более того, регулярно оскорбляет его и унижает, как это делала со мною учительница математики, незабвенная Евдокия Адольфовна (имя и отчество изменены), прекрасно преподававшая свой предмет, которого я, по совести говоря, и вправду не знала. У меня не было шансов его выучить: в детстве я много болела, пропуская школу месяцами, а в больницах математику не преподавали. Все было очень запущенно — слишком, чтоб наверстать за год в восьмом классе. В предыдущей школе об этой проблеме знали, и моя оценка колебалась между тройкой и четверкой. В новой, на порядок выше по требованиям, я мгновенно скатилась на двойки. Примечательно, что Е. А. приписывала это совсем иным причинам — высокому росту и рано оформившейся фигуре. Вследствие этого она считала, что мои интересы — мальчики вкупе с гормонами, что и излагала всему классу в самом цветистом виде. О том, что моими интересами тогда были исключительно книги, в основном поэзия, она не догадывалась: так силен был стереотип, сложившийся у нее в голове. Попытка вытащить из-под ногтя болючую занозу интерпретировалась ею так: «Все дело в том, что ногти у тебя на первом месте. За ручками ухаживаешь? Чтоб мальчику было приятно?». (Честно говоря, в вопросах секса в свои четырнадцать я была столь невежественна, что не понимала, о чем она говорит. Понимала лишь: о чем-то плохом.) Следом шло «два». Без объяснений. Я стала прогуливать ее уроки, ситуация усугублялась — и все бы сложилось неизвестно как, не попади я по скорой в больницу прямо из школьной раздевалки: последним уроком была — по странному совпадению — математика.

Тогда было категорически не принято, чтобы родители выясняли отношения с учителями. Но мама пошла к директору, проведшему ее перед строем учителей. И выяснилось: у меня плохо идут математика и физика, но я не единственная такая. У физика претензий не было: он видел, что я стараюсь, но не «тяну». Зато выяснилось, что по гуманитарным дисциплинам я — в первой «пятерке», а по языкам, истории и литературе — вообще первая. Прекрасная учительница истории Нэлли Семеновна Алукер сказала: «В следующем году я беру эту девочку в свой класс. Старостой». (В старостах я долго не удержалась, проявив на почетном посту примерно те же способности, что и к математике, но катастрофа была предотвращена — и последние два года школьной жизни прошли насыщенно и интересно — с одной лишь червоточинкой, о которой ниже.) Не знаю, что они решили там у себя на педсовете, но до конца восьмого класса Е. А., кривясь, ставила мне заслуженные тройки, более не озаряя меня своим ястребиным оком. А в девятом пришла другая математичка. Выше тройки я не поднялась, но больше меня не унижали. Мы были вполне довольны друг другом. На выпускном фото эта вторая математичка обнимает меня за плечи.

Как писал классик, мораль отсюда такова: если ребенка и впрямь травят и вы уверены в этом на 100% (но только если уверены!), для начала надо пойти к директору. А для этого — по крайней мере, знать, кого и почему до паники боится твой ребенок — даже если в нем метр семьдесят роста. Прийти и добиться своего, несмотря на то, что директор будет стенать по поводу опытности учителя и того, что «сами знаете, все бегут из педагогики, мы держимся за каждого». Если эта сладостная песнь будет повторяться — что ж, есть роно, есть гороно, есть Министерство образования, есть газеты и интернет-СМИ. Но сперва, порядочности ради, все же надо объяснить ситуацию директору. Возможно, он поймет это как неприкрытый шантаж, но это уже его дело. Можно, кстати, поспрашивать своего ребенка, одного ли его травят. Если не одного — то коллективное родительское письмо в гороно или министерство будет еще доходчивее. Только «заказным», пожалуйста, и с уведомлением. А лучше посидеть на приеме и вручить самому.

Специалисты советуют делать записи о состоявшихся беседах с учителем и начальством, хранить копии всех обращений в администрацию — и письменных, и электронных, а также датировать записи разговоров и заявлений и фиксировать все фактические детали. В такие обращения можно включать цитаты из речи вашего ребенка, свидетельства очевидцев и собственные объективные наблюдения.

Есть, конечно, возможность перевести ребенка в другую школу (надо всегда держать ее в уме на худой конец), но если у него нет претензий ни к одноклассникам, ни к другим учителям, лучше эту возможность не использовать. Кстати, родителя должно насторожить, если претензии у ребенка ко всем и сразу. Возможно, именно ваше дитя не ангел, а не все вокруг — демоны? И эту вероятность надо проверить, даже если очень не хочется.

Если же дело не в унижениях, а в требованиях по предмету, которые подросток выполнить не может, — надо заняться его знаниями. Самостоятельно, с репетитором, как угодно. Словом, отдать значимый кусок личной жизни самому личному и значимому — ребенку. Увы, часто у родителей две реакции: «сам виноват» или «ты — жертва произвола». Несколькими десятилетиями ранее была популярна первая, ныне — вторая. Обе контрпродуктивны.

Вернусь к собственному опыту. История с математичкой канула в Лету в восьмом классе. Впереди маячила история с учительницей по химии. Она тоже прекрасно знала свой предмет — и тоже не любила меня, уж не знаю, по каким причинам, она их не озвучивала. Но тут была закавыка. Химию я знала на крепкую четверку, что не спасало от троек в четвертях. Учительница регулярно снижала на балл отметки за письменные работы, а их было много. К окончанию школы, когда встал вопрос о том, что незаслуженная тройка неизгладимо испортит аттестат, моя семья пошла в роно. Сотрудник, который нас принимал, по совпадению был химиком, и наша жалоба была уже не первой: оказалось, в других классах к учительнице тоже были вопросы. «А давайте-ка я наведаюсь на экзамены», — сказал он. И наведался. Посидел, послушал ответы. Я получила заслуженную крепкую четверку. Надеюсь, остальные тоже. Аттестат «4,5» я все же получила.

Все вступительные я сдала на пять: там не было математики и физики. Моя «троечность» навсегда рассеялась в воздухе, хотя еще долго я чувствовала себя неуверенно и постоянно боялась «не соответствовать». По зрелому размышлению — напрасно: в вузе я училась хорошо, кандидатский сдала лучше всех в группе и т.д., и т.п.

Надо ли говорить, что не храню в сердце симпатии к этим двум учительницам. Но урок был получен: в мире существует несправедливость, и с ней рано или поздно придется столкнуться. И тебе, и твоим детям.

Как защитить ребенка

Итак, надо уметь защищать права ребенка. Однако при этом надо твердо знать: а) какие страхи копятся у него в душе; б) не передергивает ли он ситуацию, что тоже может быть. Для этого полезно быть в контакте с другими родителями детей того же класса. Да и с учителями не помешало бы. А не просто: ты — жертва, которую все травят, или ты — тупой осел, не способный ни к чему.

И если сорок лет назад родители, свято верующие в школу, по крайней мере, были склонны доверять именно учителям, то теперь, когда престиж школы упал ниже плинтуса, а детей мы воспитываем куда свободнее (иногда даже более чем свободно), все чаще действует первая формула: моего ребенка истязают учителя. Нередко эти разговоры происходят при нем. Для младшеклассника это очень неполезно: у него вырабатывается претензия к несправедливому миру. Со старшеклассником можно быть более открытым, хотя постоянное уничижение учителя в его глазах тоже опасно. Подросток — особое существо, он вполне может решить, что, уничтожив Зло в виде учителя, он спасет мир Добра (именно так, если помните, думал об этом Раскольников — только в других категориях: наши же дети не столь склонны к долгим размышлениям — в кино и компьютерных играх эта проблема решается без долгих размышлений...). И даже если он не пойдет на такое брутальное искоренение «зла», то сработает эффект накопления: осознание себя постоянной жертвой злых людей и обстоятельств сыграет в его судьбе самую неблагодатную роль. Я знаю таких взрослых людей. Лейтмотив их рассуждений: «меня оскорбляли, меня унижали — и теперь я ненавижу мир и мщу». Кстати, мстит человек с таким сознанием чаще всего не тем, кто сильнее, — тем, кто слабее и зависимее. Сделается ли он от этого счастливее? Нет.

Так что стоит много раз подумать, прежде чем обсуждать с ребенком его «подлую училку», разжигая в нем праведный гнев. Кстати, прежде чем идти к директору, моя мама не обсуждала со мною математичку — о причине перемен к лучшему в моей жизни я узнала значительно позже.

Увы, но мы не всегда можем подстелить соломку ребенку: мы как родители должны помочь обрести стрессоустойчивость. Тут в подспорье и психолог, и качественная литература, и главное — родительское внимание. А еще возможность собственного выбора. Допустим, так: ты не хочешь переходить в другую школу из-за друзей и хороших учителей, но ненавидишь математичку — выбирай: или попытаться наладить с ней отношения (а то и просто перетерпеть: ведь повсюду может найтись нелюбимый учитель, не математик — так химик), или все же перевернуть эту страницу и начать заново.

И еще одно: не стоит молиться на оценку и соответственно настраивать своего ребенка. Ведь все мы знаем: в жизни его ждут куда более важные события и сильные переживания. Зачем усугублять?

Чего точно не стоит делать — так это сваливать на школу то, чего вы не заметили или проигнорировали сами (беспокойный сон, стойкое нежелание идти на занятия, фразы типа «математичка — сволочь» или «я не хочу жить»). Что делать? Сесть рядом, обнять, расспросить и выслушать. Даже если у вас «горит проект» или очень хочется досмотреть сериал. Ваш ребенок нужен, по большому счету, только вам: прекрасных учителей-энтузиастов по известным причинам в наших школах и вправду сейчас меньше, чем раньше. Впрочем, их достоинства не спасают их от хамства. Помню легендарного математика из моей школы: в нашем выпуске в его классе было семь медалистов. Не поступивших в вузы среди его учеников не бывало. Недавно прочла интервью с ним — и порадовалась. Он остался прежним: строгим, но корректным, в прекрасной умственной и физической форме. Сколько благодарностей от бывших учеников было тогда на форуме! А вот в соцсетях френды отметились: «старый п... н», «требует, как в вузе, придурок», «сыну ставит тройки, урод»... Вот тут как раз неча на зеркало пенять ©. И стоит задуматься: что для тебя важнее — оценка и «облизывание» твоего потомства со стороны педагога или то, чтоб ребенок реально знал предмет. Для чего вообще школа, а?

Я мать и понимаю: хочется, чтоб твое дитя благоденствовало, витая в розовых облаках. По возможности всю жизнь. И в вузе. И после оного. Не выходит.

Когда мне звонят родители дипломников справиться о дипломе их сына или дочки, я отвечаю им подробно, но в конце разговора прошу больше меня не беспокоить. Это университет, а не второй класс средней школы. И долго не могу отделаться от ощущения гадливости, когда родители выпрашивают проходной балл для их «крошки». Не должны этого делать родители студентов — совершеннолетних, часто замужних или женатых. И студенты их так ориентировать не должны. Родители могут звонить вузовскому преподавателю лишь в случае серьезной проблемы — здоровья студента или беды в семье. Тогда мы, педагоги, идем навстречу.

От вуза хотят того же, что и от школы, — чтобы он стал привилегированным детсадом.

Самый частый вопрос по делу в 74-й гимназии: а вдруг учительница лжет? Надумано это, господа. Не будет человек в шоке придумывать версии, разве что в детективе. Может быть, она, как унтер-офицерская вдова, сама себя высекла? А может быть, перепутала — из-за того же шока? На то и следствие, чтобы разобраться: тот ли ученик это сделал или другой. Это важно. Но для меня важнее, что это сделал ученик.

Но больше всего — от нас, взрослых, не знающих подробностей дела, — не вопросов, а возмущения. Не ситуацией — учительницей. Ведь учитель (особенно требовательный) все чаще воспринимается как потенциальная опасность для ребенка. Это пример удручающего перекоса, сложившегося в общественном мнении: учитель всегда не прав, школьник прав всегда. По опыту знаю, бывает и так. Но и наоборот бывает. Сейчас, когда я читаю комментарии взрослых людей в соцсетях, повсеместно натыкаюсь на слово «училка» и на неприкрытое злорадство: «Вот теперь училки знать будут!». Презумпция виновности учителя в нашей стране налицо.

Кстати, а если учитель не прав, его что, ножиком надо пырять?

Это все очень напоминает очередной поиск «козла отпущения»: когда в жизни древней или античной общины чувствовалось неблагополучие, всегда искался внутренний враг, которого приносили в жертву. В истории их было много — их находили и по социальному, и по этническому, и по внешнему принципу (рыжая с бородавкой — значит, ведьма). У нас таких «козлов» немало: вот, теперь еще и учителя. Не удивлюсь, если следующими станут врачи. Есть много плохих учителей и врачей — кто спорит? Но представители профессии осуждаются огульно: в нашей системе хороших учителей и врачей быть не может. И точка. Обобщение — всегда ошибка.

Все кинулись вспоминать своих плохих учителей... Я хочу назвать имена своих хороших — тех, кто удержался в памяти: учительница начальных классов Любовь Николаевна Скурко (2-я школа), учительница математики Людмила Борисовна Кучинская (118-я школа), учительница русского языка и литературы Мария Михайловна Субоч (118-я школа), учительница истории Нэлли Семеновна Алукер (19-я школа), учительница русского языка и литературы Вера Петровна Шевелева (19-я школа), учительница белорусского языка и литературы Евгения Викторовна Агиевич (19-я школа), учитель физики Вадим Лазоревич Тройчанский (19-я школа), учительница труда Ася Борисовна (увы, забыла фамилию)... Кстати, у Тройчанского я получала тройки, а Ася Борисовна была добра даже к тем, кто никак не мог освоить кройку и шитье. Большинства из них уже нет на земле. Царствие им небесное — и всех благ живущим!

Просьба к тем, кто пишет о «подлых училках», составьте для себя такой список — хотя бы в уме.

Отцы и дети

Те, кто не гнобит учительницу, озлобленно гнобят семью мальчика. Семья не заметила страдания (или странности в поведении) ребенка! Во-первых, пока идет следствие и мальчик не осужден, мы вообще не имеем права делать утверждения о чьей-то конкретной вине. Во-вторых: а вдруг их не было, странностей? Дети многое скрывают от нас — и весьма умело. Это следствие социокультурной ситуации, которая сложилась в нынешнем мире: мы все меньше знаем своих детей. Свои проблемы они обсуждают в соцсетях, а ценности воспринимают с дисплеев. Разрыв между «еще теми» родителями, выросшими до эпохи гаджетов, и «уже этими» детьми — не обычный конфликт поколений. Как писала антрополог Маргарет Мид: «Еще совсем недавно старшие могли говорить: «Послушай, я был молодым, а ты никогда не был старым». Но сегодня молодые могут им ответить: «Ты никогда не был молодым в мире, где молод я, и никогда им не будешь». На дворе время, когда среда пересиливает семью: реальная, подростковая или виртуальная. Мы мало что можем сделать — вот о чем надо бить в колокола вместо того, чтоб всем миром бросаться на израненную учительницу!

Подруга хочет поехать с сыном в трудное, но заманчивое путешествие — он отказывается: ему и с планшетом хорошо. Друг в ужасе от того, что, увидев беспомощного старика, сын-подросток говорит: «Он сам виноват, нечего ему доживать до 90 лет. Я бы давно повесился». Студенты в лифте вуза матерно обсуждают преподавателя, нимало не смущаясь тем, что его коллега стоит рядом. Девочка кричит матери: «Н...ть мне на твои идеалы: я в Европу хочу, а ты меня даже в Турцию не свозишь!» Я каждый день вижу нищего — и частенько наблюдаю, как парнишка — то один, то другой — для смеха ногой пинает его шапку с жалкими деньгами. И смех срабатывает: вся компания весельчака хохочет — и мальчики, и девочки. Это так, навскидку, то, что запомнилось за последнее время.

В фильмах, которые смотрят наши дети, добро побеждает зло именно такими путями. Добро там с кулаками пудовыми: и никто не хочет быть проигравшим. Лузер — это отстой, «нищеброд». А главное: учителя для них — тоже лузеры и нищеброды, их в этом просветили те, кто постарше, часто — родители. Учителя получают копейки, потому что они тупые. Будь они поспособнее — в бизнесе бы крутились. Такова логика многих и многих, передаваемая детям (особенно в обеспеченных семьях). А каково это, знать, что тупой лузер оказался перед тобой в привилегированной позиции: что это еще за «нищебродское начальство»? Ненависть мешается с презрением. А ненависть подростков — это страшно. Вспомните «Чучело».

И еще. Нынешняя культура говорит: мир создан для молодых. Потому так трудно найти сейчас немолодежную комедию, немолодежную вечеринку... А устаревший мир ставит перед ними препоны: учителей, например. И я, всегда бывшая на стороне молодых (помня, какой беззащитной чувствовала себя в юности), горой стоявшая за школьников и студентов, теперь в растерянности. На стороне вот этих, для которых старый и нищий — унтерменш, я быть не хочу.

Можно понять сетования родителей на школу: ее нынешнее положение и впрямь плачевно. И то, что родители хотят быть со своими детьми заодно, тоже ясно: дети — это наше все. И да, воспитывать их по-советски, ставя на них клеймо, — преступление. Ребенку нельзя говорить: «Ты плохой». Но можно: «Ты плохо поступил». И искать выход вместе. Чтобы не носил с собой нож. И старикову шапку с милостыней ногой не подбрасывал.

Наших детей можно понять. Они хотят, чтобы было легко, как в кино. А учиться в школе трудно и временами противно. Они хотят, чтобы было радостно и весело. А мы не учим их: надо, чтобы бывало и грустно, и больно, и трудно. Не учим тому, что обязательный этап в жизни личности — пройти свою и чужую боль, хоть по книжкам: из этого рождается сопереживание. Эмпатия — то, о необходимости чего многие наши подростки не подозревают. Так, в страдании и сострадании, душа вырастает, как крылья.

В массовом масштабе получается наоборот. Детский запрос на позитив просочился в наши взрослые ряды. И у нас культ молодости. И внешне мы стремимся походить на юных красавиц и красавцев. И душой мы «помолодели», пожертвовав глубиной эмоций в пользу их положительности. Боль и страх мы предпочитаем испытывать только в кино, да и то — «невзаправду». Может быть, мальчик, ранивший учительницу, видел ситуацию с этой странной, виртуальной стороны: это не я, это не она, это не реальность? Можно перезагрузить — и все пойдет иначе... Возможно, речь о приступе невменяемости, который вовсе не обязательно был спровоцирован жертвой? Свидетели говорят о том, что он был в хорошем настроении, но что случилось за четыре минуты и откуда взялся нож? Вспомним Сережу Гордеева: шел убивать литераторшу, а убил географа и милиционера. В том случае речь шла о болезни. В этом — не знаю: дело расследуется, и не мне туда лезть. Потому давайте не делать скоропалительных выводов.

За эти дни я много прочитала об этой истории. Мне писали письма люди, знающие семью подозреваемого и его самого. Все отзывы исключительно положительные. И бывшие ученики женщины пишут — о том, что она всегда была строгой, но справедливой — и очень квалифицированной. Что у нее прекрасное чувство юмора. Что с ней они много путешествовали — и другие классы им завидовали. Что она плакала на выпускном, когда ученики посвятили ей отдельный номер. Что благодаря ей многие выбрали любимую профессию. Что она проводила интересные уроки — но требовала внимания к выполнению заданий. Не надо требовать? А что надо? Кормить карамелью? Или требование выучить уроки ныне само по себе воспринимается как унижение?

Впрочем, речь не об учителе, родителях и даже не о мальчике. Речь о нас. Почему кинулись ругать учительницу? Не потому ли, что страшно произнести главное: в Беларуси появился первый «школьный мститель», и с этим надо что-то делать. А мы злорадствуем: так им и надо, училкам. Вот теперь перетрухнут! Или валим все на родителей. Впрочем, в основном на «училку» все же.

Школьный мститель: каков он?

Здесь будут повторения, поскольку я уже писала о школьных мстителях. Но «повторение — мать учения», как говаривали наши строгие и часто справедливые учителя.

Еще в 1999 году ФБР провело исследование образа «школьного мстителя» (The Classroom Avenger). Как правило, это мальчик. «Мститель» не относится к этническим меньшинствам: его не травят за цвет кожи или разрез глаз. Его интеллект выше среднего, часто — гораздо выше. Ему около 16 лет. Друзей у него немного, даже френдов в интернете.

Еще американские ученые пишут: парадоксально, но в обыденной жизни будущий мститель неагрессивен. Глядя на него, невозможно поверить в то, что он способен на насилие. И это притом, что он занимается спортом — часто контактным: борьбой, боксом и т.п.

Как правило, «мститель» учится в хорошей школе и растет в благополучной семье. Чаще — в полной и обеспеченной. Иногда после совершения преступления он искренне говорит: «Я этого не делал!». Возможно, он и правда не помнит.

Автор многих работ на эту тему — профессор Д. Корнелл из Университета Вирджинии — утверждает, что феномен школьного мщения часто является попыткой подражания видеоиграм или кинофильмам, герои которых обходят здание и убивают тех, кто под руку попадется...

Между ощущением отчаяния «мстителя» и фигурой жертвы может не быть прямой связи. Легко производится перенос — с реального обидчика на другого человека. Реальной причиной агрессии может стать все что угодно: ссора с другом, измена девушки, страх экзаменов, перенапряжение. И жертвой может стать любой — «садистка-учительница», «гад-одноклассник», противный парень, которого встретил на улице. И недовольство учительницы в один день воспринимается как неприятная мелочь, а в другой (в какой? если б знать...) — как чудовищное унижение. Просто возникает ощущение: мир несправедлив. Глаза застит тьма.

Кто из людей, особенно подростков, застрахован от такого срыва? Особенно в век, когда реальное и виртуальное настолько смешаны?

А теперь толика позитива: рядом с нами есть прекрасные ребята — и это тоже наши дети. Волонтеры, создатели проектов, поэты, художники, фантазеры, умники и трудяги. Они живут в этой — земной, богатой и полной — жизни. Но для среднего подростка соблазн кино и гаджета, страшилки и стрелялки очень силен: часто причина этому — недальновидность родителей — мол, посиди-поиграй, только мне не мешай. Путаясь в виртуальном и реальном мире, он уверен, что все «невзаправду» и что старшие — учителя и родители — ничего не понимают. А книг, которые раньше протягивали нить связи между поколениями, наши дети, увы, как правило, не читают. Может быть, не случайно жертвой оказалась именно учительница литературы? Как и та, к которой шел Сережа Гордеев.

Один знакомый взял за правило: с малых лет и до последнего класса он читает сыну вслух. Недавно написал: «Читаем „Трех товарищей“, финал. Оба хлюпаем носами». Рада за обоих.

Мы не в силах преодолеть соблазн массовой культуры — большей частью безмозглой и бездушной. Что же мы можем? Читать вслух с трех лет и до того времени, пока ребенок не станет взрослым. Водить на выставки и в театр. Брать с собой в путешествия: не обязательно в Испанию или в Таиланд — хотя бы по Беларуси. Расспрашивать про его день и рассказывать про свой — и это должно стать привычкой. Быть ему другом — и добиваться этого с кровью и трудом, с твоей — не с его. Приветствовать его друзей — и постараться стать для них нечужими: кроме всего прочего, они смогут проговориться о тревожных симптомах в поведении твоего собственного ребенка. Говорить с ним на равных, не давя старшинством и всеведением. Не стелить соломку, а если стелешь — делать так, чтоб он об этом не знал. А главное — неустанно объяснять: даже когда ты, сынок, чувствуешь себя беспомощным и загнанным, камень или пистолет, кулак или нож — не выход.

Мало? Что ж, сколько можем.

В интервью журналисту «Народнай волі» раненая учительница сказала: «Я хочу сказать одно: у меня нет злости на того, кто это сделал...». И рассказала историю: «Одного мальчика школьник столкнул с лестницы. Перелом. Все педагоги сразу испугались: сейчас придет мама пострадавшего ученика и учинит скандал. Но мама всем нам преподнесла урок. Она пришла и сказала: „Дайте мне фамилию мальчика, который это сделал, я хочу его вместе с родителями пригласить к нам домой на чай. Не хочу, чтобы дети выросли врагами“. Вот это — умнейшая мама! Так что детьми нужно заниматься, уделять им внимание... И тогда все у нас будет хорошо». Вот она — эмпатия, установка на прощение.

Учительница верит, что все еще может быть хорошо. Я — надеюсь. А письма от ее благодарных учеников все идут и идут мне в «личку».