Тиньков: «Ненавидит гейропу и топит за Путина, а я должен на свои оставшиеся деньги его спасать»

– Я сам думаю и рефлексирую очень сильно, потому что, с одной стороны, есть такая тема, что люди не виноваты, ты им должен помогать. Но, с другой стороны, я из-за Путина и этой власти потерял 8 миллиардов, – рассказывает в большом интервью Елизавете Осетинской Олег Тиньков. – 23 февраля эти деньги были, а теперь их нет.

У меня уже был готов эндаумент на 200 миллионов долларов, я хотел продать на эту сумму акций и его сделать, но не успел.

А сейчас, да, у меня остались деньги, но их 10% от моего состояния, которое когда-то было на пике. Это все я потерял из-за этой войны, из-за Путина и людей, которые его поддерживают, – подчеркивает бизнесмен, фонд которого финансирует лечение больных раком крови в России.

И продолжает:

– И эти люди, когда я вышел и сказал, что нельзя просто так убивать на ровном месте соседний народ, в массе своей, 80%, написали, что я козел, предатель, подонок и далее по списку.

Во всех соцсетях меня облили грязью, писали «ты предатель, не возвращайся, сдохни от рака» и так далее. У нас же русский народ добрый.

А представим, что человек, который это кричал, завтра заболеет лейкемией, его привезут в Новосибирск и поймут, что там нет ни черта (в оригинале было более сильное слово – С.).

И получается, что я должен за свои оставшиеся деньги его спасать и привозить западные лекарства из гейропы, которую он ненавидит. То есть, он их ненавидит, топит за Путина на концерте и говорит, какая мы великая Россия. А я должен на оставшиеся – это ключевое слово – деньги его там спасать. Что мне делать?

И я пока не нашел ответа на этот вопрос, но активно на эту тему рефлексирую.

И меня зачастую берет злость, – признается бизнесмен, – что ты говоришь людям, что это белое, а это красное, а они тебе «нет, там все гейропа».

Вы же проснулись и пьете кофе, а кофе-машина иностранная. Если ребенок пошел в школу, то рюкзак тоже иностранный. У вас в жизни с утра до вечера нет ничего российского. Ничего не придумали, ничего не изобрели и ничего не сделали.

С утра до вечера пользуемся благами цивилизации и тут же плюем на эту цивилизацию, говоря, что там они все продажные, а у нас душа. Но, что вы сделали? Это очень странно.

Тогда прекратите носить итальянские костюмы, ходите в ателье номер 22. Мне нравится, когда какой-нибудь депутат орет, какие гады в Европе в микрофон, где написано «Бош», и ходит в итальянском костюме.

Олег Тиньков, анализируя свою жизнь в России, соглашается с тем, что жил в очень комфортном московском пузыре, а то, какой он увидел Россию после 24 февраля, стало для него открытием:

– Мое заблуждение было в том, что я жил в некой аберрации. Прилетая в Россию и находясь 180 дней там, я жил в прекрасном коттеджном поселке в центре Москвы.

Я выезжал из него на своем роллс-ройсе, приезжал в офис, поднимался и видел молодых, свободных, красивых, офигенных людей с цветными волосами. Геев, лесбиянок и кого угодно.

У нас была суперлиберальная атмосфера. Кто-то говорил «привет, Олег», кто-то не говорил. Поэтому мы и в итоге всех обскакали, «Тиньков» – это лучший банк в России и с этим трудно спорить.

А все благодаря этой обстановке, правильным нарративам, хорошему управлению и благодаря тому, что это была маленькая Америка.

Бизнесмен убежден, что успех его бизнеса был в том, что работники его банка жили с ощущением, будто бы у них нет начальника.

– У нас не было паттерна «я начальник, ты дурак». Со мной могли спорить и не одну и не две из моих идей отодвинули, не два или три продукта не стали делать, из тех, которые я предложил. Потому что у нас была такая свобода.

Тиньков продолжает:

– Потом я шел в спортзал, крутил велик, плавал, ехал домой, у меня прекрасная семья, дети ходили в американскую школу, я ехал в ресторан в субботу-воскресенье, вокруг прекрасные люди и прочее.

То есть, с той Z-Россией я за это время не сталкивался. С теми, которые рвут на себе рубаху и говорят, что они за Путина, а хохлов расстрелять.

Только после начала войны я понял, что я эту Россию не знаю, я с ней не знаком, хотя я сам из деревни. Мне казалось, что с 1988 года, когда я оттуда уехал, там все поменялось, но на поверку не изменилось ничего.