Тимофей Дранчук: «Я своими глазами увидел весь этот беспредел»

Сегодня из минской исправительной колонии №1 на свободу вышел политзаключенный Тимофей Дранчук. Активист кампании по наблюдению за выборами был арестован накануне президентских выборов и провел в заключении 10 месяцев.

Дранчук вышел на свободу последним из арестованных в феврале этого года общественных активистов, обвиненных в «деятельности от имени незарегистрированной организации «Партнерство»». Через месяц после ареста у политзаключенного родился сын Платон. Сегодня Тимофей говорит, что когда его сын вырастет, будет совсем другое время. И то, что происходит в Беларуси сегодня, станет историей. «Я буду делиться только позитивными воспоминаниями об этом времени. Солженицын говорил: тюрьма, спасибо, что ты у меня была. Думаю, что тюремный опыт поможет мне в будущем. Тюрьма дает возможность узнать многое о человеке. К тому же, я своими глазами увидел весь беспредел, который творится в наших тюрьмах и изоляторах. Ни один юрфак не дал бы мне таких знаний», — сказал бывший политзаключенный в интервью пресс-центру Хартии’97.

— Тимофей, тебе пришлось провести в тюрьме 10 месяцев. Наблюдение за выборами в Беларуси настолько опасное занятие?

— На самом деле в Беларуси любая политическая деятельность опасна, что и показал наш процесс, а также приговоры Александру Козулину, Змитеру Дашкевичу и другим политзаключенным. Я задержания не ожидал. Предполагал, что власти способны на такие шаги, но был убежден, что это нас не коснется. Мы действовали от имени организации «Альтернатива XXI», которая зарегистрирована в Министерстве юстиции, а в приговоре говорилось, что, работая официально от лица организации «Альтернатива XXI», мы «подразумевали» деятельность от «Партнерства». Я до сих пор не могу понять, что значит «подразумевать деятельность». Совершенно понятно, что нас арестовали только за намерение наблюдать за предстоящими президентскими выборами, и сделано это было для того, чтобы запугать наших коллег по наблюдению и всех белорусов накануне выборов.

— Как ты прокомментируешь те голословные обвинения в адрес активистов «Партнерства», которые прозвучали на пресс-конференции председателя КГБ, генерального прокурора и министра внутренних дел накануне президентских выборов?

— Это было тяжело переносить морально, потому что я знал, что это видят по телевизору мои родные и близкие. Эти страшные картинки, безумные идеи про каких-то крыс — про нас говорили как про террористов. А ведь родственники ничего не знали, адвокаты давали подписку о неразглашении. Мне было легче, чем им, потому что я знал, что нас обвиняют по совершенно другой статье — «деятельность от имени незарегистрированной организации». Зачем нужно было называть нас террористами? Чтобы всех запугать, не пустить людей на площадь после выборов. Мерзкие и понятные всем методы

— Вас захватывал спецназ, как особо опасных преступников…

— Нас захватывала служба захвата Комитета госбезопасности «Альфа». Это было страшно. Я ехал за цветами для жены, у которой в этот день был день рождения, а вернулся в сопровождении десятка людей в черных масках и с автоматами. Выглядело это как захват члена «морозовской» группировки. Приехали сотрудники КГБ сразу с заготовленными понятыми. Те при обыске даже подсказывали, где еще поискать. Установили видеокамеру. Они были хорошо подготовлены к этим мероприятиям — одновременно были схвачены Энира Броницкая, Александр Шалайко, Николай Астрейко. Я еще не понял, что происходит, как уже оказался в машине в наручниках.

— Как проходили допросы?

— Первые дни меня допрашивали сотрудники КГБ. От меня ничего особо не требовали. Мне кажется, после того, как нас задержали, им больше ничего не нужно было. Казалось, следователи КГБ не были заинтересованы в расследовании дела. Они как будто сделали свое дело — картинку для Белорусского телевидения — и все на этом. Всего в моем уголовном деле было 6 томов, но практически ни один документ в них не имел к самому делу никакого отношения. Большинство свидетелей обвинения вообще нас не знали. Когда нашим делом начала заниматься прокуратура, то мне казалось, что следователи даже не знали, как трактовать эту статью — «деятельность от имени незарегистрированной организации», как искать доказательства вины. Поэтому в суд и поступило такое «сырое» и абсолютное бездоказательное дело.

— Суд по вашему делу был закрытым. Какие у тебя впечатления от процесса?

— Заседание было закрытым только потому, что на процессе было очевидно, что обвинения против нас — надуманные и бездоказательные. Обвинения даже не смогли толком сформулировать. В деле фигурировали какие-то бумажки, подброшенные нам в офис — «результаты» выборов, которые мы будто бы фальсифицировали. Надо отдать должное, суд этот эпизод исключил из дела, и нас не судили за «посягательства на права граждан». Уголовное дело было заведено по заявлению 6 активистов «Партнерства», и можно только догадываться о причинах, которые их заставили так поступить. Не сомневаюсь, что на этих людей серьезно давили. Потому никто из них не пришел на суд, а остальные свидетели отказались от показаний, заявив, что на них оказывалось давление со стороны следствия.

— Как принял приговор?

— Приговор был слишком строгим, хотя он не мог быть другим, ведь нужно было довести дело до конца. С юридической точки зрения вынесенный приговор — это полное попрание всех норм закона. Нарушение статьи 193 ч.1 УК РБ не представляет никакой общественной опасности, у меня родился сын, но никто не учел этого — все равно меня приговорили к году колонии. Судья и не скрывал, что ему «заказали» эти сроки. В кулуарных разговорах он говорил, что от него на этом процессе ничего не зависит.

— Тебе пришлось сидеть в следственных изоляторах КГБ, ГУВД Мингорисполкома и минской исправительной колонии №1. Где было тяжелей всего?

— Тяжелей всего было в колонии. Не в бытовом плане, а в моральном. Я увидел, наконец,
место, о котором много слышал. Это страшное место. При первой встрече со мной начальник оперативного отдела ИК-1 сказал, что это «государство в государстве». Его слова оказались правдой. Люди, которые на свободе занимали серьезные должности, там унижаются перед начальством, чтобы выбить себе условия получше. Многие пишут доносы друг на друга, чтобы получить передачу или встретиться с родственниками. Личность там уничтожается полностью. С другой стороны я встретил много достойных людей. Очень многие сидят ни за что. Например, познакомился с 60-летним председателем колхоза, ветераном труда, которого обвинили в получении взятки, хотя на самом деле он просто «перешел кому-то дорогу». Многие сидят за то, что были камнем преткновения в борьбе между властными структурами.

— Ты сидел он в одной колонии с лидером предпринимателей Николаем Автуховичем?

— Я с ним общался в тюрьме. Мы встречались на концертах в клубе и в столовой. В колонии на него оказывается определенное давление. Знаю, что на него составляют рапорты на пустом месте — якобы он нарушал режим. Пока его предупредили, но могут в скором будущем наказать. За ним пристально наблюдают, в колонию к нему подсылают представителей спецслужб. Не дают жить даже в заключении. Правозащитникам нужно обратить внимание на дело Автуховича.

— Поступала информация, что в заключении у тебя серьезно испортилось зрение.

— Да, зрение стало хуже из-за скотских условий в СИЗО на Володарского. В камере сидели по 25 человек, нет дневного света, нечем дышать, тараканы… Я же в заключении продолжал заочно учиться в Европейском гуманитарном университете, писал контрольные, и зрение, конечно, пострадало.

— Как сложились отношения с сокамерниками?

— С людьми мне очень везло. В СИЗО КГБ сидел с хорошими людьми, умными, интересными, со многими были общие взгляды, идеи. На «володарке» похуже — много наркоманов, алкоголиков, которых нужно не сажать, а лечить. Сейчас идет «борьба» с наркотиками, но на самом деле сажают не дилеров, а тех, кто употребляет наркотики.

Минская колония №1 — очень интересное место. Там представлены все слои общества. Много чиновников разных рангов, сотрудников милиции и спецслужб. И там сильные оппозиционные настроения: эти люди хорошо знают о преступлениях, совершенных властью.

— К чему обязывает условно-досрочное освобождение?

— Никаких особых ограничений нет. Должен зарегистрироваться в районном управлении внутренних дел и уведомлять милицию, если буду уезжать из города.

— Пока ты был тюрьме, у тебя родился сын. Что ты ему расскажешь об этом времени, когда он вырастет?

— Когда Платон вырастет, будет совсем другое время. И то, что происходит сегодня в Беларуси, станет историей. Я буду делиться только позитивными воспоминаниями об этом времени. Солженицын говорил: тюрьма, спасибо, что ты у меня была. Думаю, что тюремный опыт поможет в будущем. Тюрьма дает возможность узнать многое о человеке. К тому же, я своими глазами увидел весь беспредел, который творится в наших тюрьмах и изоляторах. Ни один юрфак не дал бы мне таких знаний.