Станкевич: «Постреляли людей — так хоть дайте родным возможность получить информацию»

Уже много лет Игорь Станкевич помогает людям искать данные об их репрессированных родственниках и возвращает из небытия истории целых семей. За это время он узнал правду и о своей семье, где не менее 30 человек были расстреляны или сосланы в лагеря.

В рамках спецпроекта «Жертвы и палачи» координатор инициативы «Кобыляки. Расстреляны в Орше» и общественной кампании «Забітыя, але не забытыя» рассказал в интервью «Салідарнасці» о том, как искать сведения о родных и что можно обнаружить в архивах.

«Удивляюсь, как вообще кто-то остался жив?»

— Что подтолкнуло заняться поиском своих корней?

— У меня есть семейный альбом со старинными фотографиями — самые ранние из них 1892 года. Даже мама не знала, кто на некоторых снимках. Как-то к нам приехала в гости тетушка из Питера. Она 1925 года рождения, раньше жила в Орше. Благодаря ей я смог узнать о многих родственниках на фотографиях, услышал их истории. В том числе про аресты. 

Тетушкиного родного дядьку прямо у нее на глазах арестовали в их доме. Помнит, как родители говорили: «Галя, вот там, под потолком за фанерой, деньги. Имей в виду, если за нами придут». 

Я стал записывать эти рассказы. Подписал все фотографии. И тогда у меня появился первый эскиз родословного древа. 

Прабабушка Игоря Станкевича — Анна Каменская (справа) с родной сестрой Викторией. 1910-е

Начал искать документы, сведения. Обнаружил у тетушки письма на польском языке 50-х годов. Сама она по-польски не читала. В письмах были визитки. 

Так я нашел родственников в Польше. Приехал, познакомился. Они мне рассказали, что у нас был родовой герб. Узнал, что двоюродные братья моей прабабушки Каменские воевали в царской армии. Когда пришли большевики, они ушли в Польшу и стали там польскими офицерами. Один из братьев был также скульптором. Его скульптуры до сих пор стоят в Варшаве. Я нашел их, и, конечно, был очень горд.

— Я так понимаю, что причиной репрессий вашей семьи было как раз происхождение?

— Еще c конца 1920-х годов моих предков начали буквально терроризировать: арестовывать, ссылать в лагеря, расстреливать. В 1927-м году двух братьев моей прабабушки и мужа ее сестры арестовали по подозрению в сотрудничестве с польскими разведорганами. Тогда за неимением достоверных сведений их отпустили. 

А в 1930-м их семью раскулачили и выслали в Котлас. Даже не посмотрели, что родителям было по 72 года.  

Иосифу и Марии Каменским (прапрадеду и прапрабабушке Игоря Станкевича) было 72 года, когда их в 1930-м выслали в Котлас. На фото они с детьми: Анной (слева, прабабушка Игоря), Викторией, Петром и младшим сыном Антоном

Знаю, что брат прабабушки Антон Каменский с их отцом Иосифом и двоюродным братом Николаем бежали из ссылки. Прапрадед Иосиф трагически погиб во время этого побега. Братья же добрались до Москвы. Родственники помогли, сделали документы. Но через год Каменских нашли и отправили в ссылку на Урал, в Свердловскую область. 

Весной 1937 года Антон Каменский вернулся в Оршу — бежал уже из уральской ссылки. Родительского дома не было: большевики отобрали его еще во время раскулачивания. Какое-то время Антон жил в доме у родной сестры — моей прабабушки. Потом у другой. А летом его арестовали. 

Антон Каменский с женой Бэтой. 1930-е

Вскоре пришли и за другими родственниками. Мою прабабушку Анну взяли вместе с мужем Захарием Ходевцевым и расстреляли в Орше с разницей в один день. 

Не расстреляли только двоюродного брата Николая Каменского, потому что он в то время отбывал ссылку в Нижнем Тагиле. За участие в контрреволюционной группе ему накинули 10 лет лагерей и отправили в Тайшетлаг, где его след окончательно затерялся.

На сегодняшний день у меня набралось уже под 30 родственников, которые были репрессированы. 

Родные и двоюродные сестры и брат бабушки (третья слева). В этом кругу они больше не соберутся. 1937 год

— Сколько было бабушке, когда расстреляли родителей? 

— Бабушке Рене было восемнадцать. Она была самой старшей из троих детей. Яне было 16, младшему Жоржику тогда исполнилось 13. Есть фотография, где они запечатлены вскоре после расстрела родителей. Это последний совместный снимок в фамильном альбоме. В 1943-м бабушкин брат ушел в партизанский отряд, откуда уже не вернулся. 

Ирена (бабушка Игоря Станкевича), ее сестра Яна и брат Жорж. Орша. Начало 1938 года 

Моя бабушка так и прожила с этим клеймом дочери «врага народа» до конца своих дней. Вся ее жизнь – какая-то сплошная катастрофа. Она родилась в Симбирске, куда из Орши бежали ее родители в первую мировую войну. Период разрухи, город постоянно обстреливался то красными, то белыми. Потом на Поволжье начался голод — бежали на родину в Оршу. Потом первый арест родного и двоюродного дядей, раскулачивание и высылка бабушки и дедушки, второй арест, родителей убили, война, дом сгорел...

Пришли в дом к свекру — отобрали власти, свекор в ожидании ареста повесился. Погиб на фронте брат мужа, а вскоре умерла его жена. Взяли на воспитание их детей. Ушли в дом родного брата мужа — их и оттуда выселили. Из-за постоянного голода сын родился с рахитом ног — пришлось пережить несколько тяжелых операций. Потом муж заболел раком, умер в 1960-м. А бабушка не могла даже устроиться на работу — никуда не брали аж до 1964 года.

Чем она детей кормила, вообще непонятно. Потом она работала в угольном бункере на Оршанской ТЭЦ, дышала угольной пылью. Из-за этого начался силикоз легких. Одно легкое вообще не работало — она постоянно задыхалась. Умерла рано — в 64 года.

— Бабушка рассказывала что-то о своих репрессированных родителях?

— Моя мама не многое знала про своих дедушку и бабушку. Меня всегда удивляло, почему она не интересовалась их судьбой. Сейчас, узнав истории других людей, я понимаю, что психологическая травма в семьях репрессированных была настолько глубокой, что практически два поколения старались об этом не вспоминать, вычеркнуть этот эпизод.

Я когда стал все это записывать и выстраивать в хронологической последовательности, наконец понял, откуда у меня такой внутренний страх перед государством, постоянное ощущение угрозы, что завтра придут и все заберут. А когда начал пополняться список родственников, которых репрессировали, то даже удивился, как вообще кто-то остался жив?

«Такая вот судьба: бабушке поставлен памятник как автору орнамента на флаге, а дедушка лежит в бурьяне под Оршей»

— Эти данные удалось добыть именно в архивах?

— Сначала я запрашивал сведения в Национальном архиве Беларуси. А потом в 2015 году написал в Государственный архив Свердловской области — имя брата прабабушки фигурировало в «Книге памяти» этого региона, поскольку он отбывал там срок в лагерях.

Документы, которые мне прислали — это был кладезь информации: в обвинительных заключениях, в показаниях свидетелей и протоколах допросов и доносах скрупулезно задокументирована история моих предков. Там чуть ли не по месяцам расписано, когда и кого арестовали, кого куда сослали, кто, что и когда сказал про советскую власть.

Начал штудировать документы — всплыли новые имена, фамилии родственников. Список стал расширяться. Например, в одном из протоколов допроса брат моей прабабушки называет 13 родственников и степень родства с ними. Я проверил их по спискам. Практически все они расстреляны. Кто-то в Орше, кто-то в Москве, кто-то не ввернулся из ссылки. 

Наверное, единственный из них, кто, можно сказать легко отделался, это родственник, которого судили за анекдот про «сталинских бычков». Он отсидел небольшой срок и вышел на свободу.  

— А что за анекдот?

— Это уже никто не знает. Могу только рассказать, кто такие «сталинские бычки». Поскольку в те времена была голодуха, а выращивать крупный рогатый скот было долго и муторно, то пропаганда вовсю расхваливала кроликов: мол, берите парочку, они плодятся с безумной скоростью, и в итоге в конце года вы по привесу мяса получите бычка. 

Моих родных прессовали и после войны. Бывали и совершенно невероятные истории. Например, родной сын Николая Каменского (того, который пропал в Тайшетлаге) Витольд Каменский оказался в Лукишской тюрьме в Вильне за службу в 6-й Виленской партизанской бригаде Армии Крайовой. Его, как и многих бойцов АК, арестовал НКВД. В тюрьме, естественно, сильно пытали. Не веря, что когда-либо увидит родных, Витольд нацарапал на алюминиевой ложке польского орла и написал: «Тернистая дорога сына. Маме. 13.1.1945».

И так случилось, что его отправили отбывать срок в лагерь в Саратов. И там он встретил свою мать Элеонору Доманскую, которую сослали туда же, как мать врага народа. В общем, смог передать сам ей эту ложку. После освобождения из лагерей в 1948-м он вернулся в Вильню с сильно подорванным здоровьем. Только в 1956 году им разрешили уехать в Польшу как репатрантам. Дочку Витольда я нашел в Варшаве в 2016 году.

— Помимо поиска своих родных ты как инициатор общественной инициативы «Кобыляки. Расстреляны в Орше» помогаешь еще и другим находить сведения о родственниках. 

— Часто сталкиваюсь с такими удивительными судьбами. На меня однажды вышла Дина Прокопьевна Кацер — внучка расстрелянного в Орше Алексея Маркевича. Мы поехали к ее матери. Записали рассказ. В принципе, стандартная история: папу, как и у многих, расстреляли. 

А потом оказалось, что бабушка Дины Прокопьевны — автор орнамента на белорусском флаге Матрена Маркевич. Причем мама помнит, как забирали ее папу. Привязали к коню, а дети бежали за ним вслед. Рассказывала, как потом приходили соседи, работники сельсовета и все выметали из дому: продукты, одежду — все вынесли. Оставили семью без еды и кормильца: кто-то умер потом от голодухи. 

Такая вот судьба: бабушке в Сенно открыт памятник, а дедушка лежит в бурьяне на Кобыляцкой горе под Оршей.

Матрена Маркевич с мужем Алексеем и сыном Михаилом

А другая история женщины, которая сейчас живет в Италии. Ее дед Станислав Корженевский работал вместе с отцом Ефима Шифрина в Швейпромсоюзе в Орше. Отца Шифрина забрали в 1938-м году, бросили в оршанскую тюрьму, пытали, но не расстреляли — сослали в Калыму на 10 лет лагерей. А Корженевкого как поляка расстреляли еще в 1937-м.

После войны его сын пытался искать правду об отце и был настолько настойчив, что советские власти упекли его в психушку. Семья после войны уехала в Италию и сейчас пытается получить хоть какие-то документы из архива Витебского УКГБ. Пока, насколько мне известно, безуспешно. Процедура выдачи копий материалов архивных дел КГБ иностранным гражданам очень усложнена.

— А насколько белорусы заинтересованы в поиске сведений о репрессированных родных?

— Интерес однозначно есть. Причем, часто это молодые люди, у которых были репрессированы прадедушки, прабабушки. Они приезжают на места расстрелов, ставят таблички. А первые два поколения — словно замороженные, закрытые, не хотят про это говорить. 

С оршанскими активистами в рамках инициативы мы сейчас ухаживаем за одним из мест массовых расстрелов в лесу на Кобыляцкой горе, ищем потомков репрессированных. В декабре начали широкую общественную кампанию «Забітыя, але не забытыя». Хотим создать интерактивную карту мест возможных расстрелов и захоронений жертв коммунистического террора, пополняем базу данных репрессированных, оказываем помощь потомкам в получении документов из архивов МВД и КГБ, а также Национального архива.

«После требования Лукашенко открыть архивы, они стали еще более закрытые»

— Многие из тех, кто хотел бы найти сведения о репрессированных родственниках, не знают, что делать и с чего начать.

— По нашей просьбе Белорусский Хельсинкский Комитет подготовил памятку с алгоритмом действий. Там есть также форма запроса в архивы КГБ. Очень важно правильно оформить запрос, потому что если человек просто попросит ознакомить его с делом, то гэбисты могут сказать: хорошо, приезжайте, и в итоге будут два часа читать дело на слух и даже не дадут в руки. Поэтому важно запрашивать именно архивные копии.

Но каждый архив областного КГБ работает по-своему. Например, Витебский УКГБ дает копии основных документов дела: анкету арестованного, протокол допроса, обвинительное заключение, постановления об аресте, вынесении приговора и реабилитации, акт о приведении приговора в исполнение. А гомельский — только анкеты репрессированных, мотивируя, что по закону нельзя разглашать сведения о других лицах.

Многое зависит от воли начальника управления КГБ: захочет нотариально заверенные документы о родстве — придется еще и выложить деньги за каждую подпись нотариуса.

— Сложно вообще получить доступ к делам? Какие документы необходимо предоставить?

— В архивах КГБ и МВД необходимо подтвердить родство с репрессированным — всю цепочку. И это самая главная проблема. 

До недавнего времени единственным архивом, где можно было получить какие-то сведения, не подтверждая родства, являлся Национальный архив Республики Беларусь. У них есть база данных «Сведения о необоснованно репрессированных гражданах Белоруссии». В ней 180 951 человек.

До 2018 года достаточно было просто отправить в архив запрос и вам предоставляли сведения: где родился, когда и кем арестован, где расстрелян и т.д.

— А что изменилось? 

— В конце 2018 года их просто перестали давать. Нацархив издал внутренний документ, на основании которого эта база теперь используется только для служебных целей. Теперь в лучшем случае это будут сведения, в каких архивах КГБ или МВД находится само дело: например, дело хранится в УКГБ по Витебской области – обращайтесь туда. А могут и вовсе написать, что данные в базе отсутствуют.

Информационную карточку из Национального архива РБ на прабабушку Анну Ходевцеву Игорь Станкевич получил еще до 2018 года 

— Так, может, их и правда нет. 

— А до 2018-го были? Я дважды запрашивал справку на своего прадеда. В 2014-м получил, а в 2019-м уже «сведений нет».

База данных репрессированных формировалась с начала 90-х годов. Ее передали в Национальный архив в 2007 году, чтобы потомки могли узнать сведения о своих несправедливо репрессированных родственниках. Эта наиболее полный реестр репрессированных. В открытых источниках, например, на сайтах российского «Мемориала», «Открытого списка» или в «Картатэцы Сталіна» всего 60-80 тысяч имен, то есть в три раза меньше.

До конца 2018 года база Нацархива была единственным источником, из которого потомки могли получать сведения на своих предков без подтверждения родства. Теперь это невозможно. Остаются архивы КГБ, где надо доказывать родство. А как, если, например, документов нет: хата сгорела, многочисленные переезды, другие фамилии? Я, например, уже третье поколение тех, кого репрессировали.

Можно попробовать доказать родство через суд. Но ведь не каждый пойдет в суд. Это время, это деньги, даже психологический барьер. И сделано так целенаправленно, чтобы убить в людях желание искать.

— Я была в архиве КГБ, когда готовила книгу «Дневники сотрудника НКВД» и знаю, как непросто туда попасть. Как раз в 2018 году Лукашенко потребовал сделать архивы более доступными. Мол, что мы там прячем, открывайте людям?! 

— Только они с тех пор стали еще более закрытые. Вот Национальный архив хвастается: мы создаем базу партизан, участников ВОВ. Молодцы! А с репрессированными-то что не так? Этот кусок вообще вырван из истории. 

Даже в ФСБшной России Путин дал распоряжение создать два реестра: мест захоронений и имен репрессированных. А сколько у нас известных мест захоронений жертв репрессий? Куропаты? И то уже начинают ставить под сомнение.

— Получается, если твой родственник отбывал ссылку где-то в России, то найти на него информацию там будет проще, чем в Беларуси.

— Я не работал со всеми российскими архивами, но тот же Свердловский архив ни разу не спрашивал у меня ни родства, ни чего-то другого. Я просто платил им деньги за высланные документы. Два дела в 2015 году мне обошлись в 1400 российских рублей – примерно 30 долларов, сейчас и того меньше. 

При этом ситуация с архивом КГБ Беларуси такая: для свободного пользования дела могут передаваться только через 75 лет с момента последней бумажки, положенной в материалы дела. То есть, какой-нибудь чекист может открыть дело, написать «просмотрено» — и опять придется ждать 75 лет. Или, например, твоего родственника расстреляли в 1937 году, и, казалось бы, прошло уже 83 года, но поскольку реабилитировали его в 1989-м, то отсчитывать надо с 89-го.

— И с чем ты связываешь такую закрытость белорусских архивов?

— Понятно, что решение о закрытии базы данных репрессированных было принято на более высоком уровне. Формальный повод — что в базе якобы много ошибок, неточностей. Но, позвольте, работа над базой велась много лет, над ней трудились люди, тратились государственные деньги — и все для того, чтобы сделать некачественный продукт и спрятать его? Кто-то несет за это ответственность?

В неформальных беседах нам говорят, что причина закрытия базы данных в «карте поляка» — мол, люди начали активно обращаться, хотят получить справку, где указано, что их репрессированный предок — поляк. Но, слушайте, неужели вы думаете, что таким образом остановите трудовую экономическую миграцию? А во-вторых, причем здесь репрессированные?

Вот сейчас я сужусь с Национальным архивом за доступ к базе данных. Один суд мы уже проиграли, поэтому не особо обольщаюсь. Но, считаю, что мы должны поднимать этот вопрос и требовать открыть доступ.

Постреляли людей — так хоть дайте родным возможность получить информацию. Хотя бы так компенсируйте за все то, что с ними сделали. Пока получается, расстреляли людей, теперь хотят расстрелять память о них...

В ближайшие дни мы расскажем, как начать поиск своих репрессированных родных. Также ответим на самые часто задаваемые вопросы по работе с архивами.

***

Спецпроект «Жертвы и палачи» посвящен истории репрессий в Беларуси в 20-50-е годы. Мы покажем уникальные, ранее не опубликованные документы и свидетельства, представим экспертное мнение, познакомим с историями людей, которые были репрессированы, а также их палачей.

Вы тоже можете поделиться историей своей семьи. Пишите нам (nz13.by@gmail.com), и мы расскажем о ней на страницах «Салідарнасці».