Шендерович: «Нам еще до Нюрнберга шагать и шагать»

— Ничего <в истории> не повторяется буквально, можно искать аналогии, но с обязательной сноской-оговоркой, что это всего лишь аналогии, — отметил публицист Виктор Шендерович в эфире канала «Б*лсат».

— У меня аналогия не «революционная» и не «застойная», а, к сожалению, нацистская. Мне кажется, мы находимся ближе к немецкому 1944-му — надеюсь, что в начале 1945-го.

Восемь лет назад, когда я сравнил Путина с Гитлером, то прилично огреб, в том числе от либеральной публики. Но «родимые пятна» были слишком очевидны. Сегодня они вроде бы стали общим местом — это проявилось так, что невозможно уже Путину усики не пририсовать.

Мы уж точно, к сожалению, не в 90-м году. Тогда было обрушение уже совсем обветшалой идеологии, ни о каком торжестве, праздновании строителей коммунизма речи к тому времени не шло. Коммунизм был дискредитирован по самое не могу, от серпа и молота отшатывались, и все шло к развалу замшелой идеологии.

А сегодня ситуация гораздо более опасная. Потому что мы видим, как за двадцать лет Путин «намагнитил» фашистскую идеологию, видим результаты фашизации и деградации страны, и это очень серьезно.

Впрочем, полагает Виктор Шендерович, у самого Путина и его соратников нет такой идеологической сплоченности и жертвенности:

— Да и нет там идеологических никого. Вы же видели эти вымороченные лица — что на том Совбезе, где принималось критическое предвоенное решение, что сейчас. Я хотел бы их видеть вечером за стаканом водки: как они выглядят и что говорят, когда они сами с собой, как они понимают, куда их тащит двуглавый орел, в какую кровавую трясину?

«Наверху» — по большей части, циники. Но надо понимать, что эти люди слишком далеко зашли, чтобы идти назад — они должны действительно либо покончить с собой, либо убедить себя, что они честные люди и делают все на благо страны. Сейчас неоперабельный стокгольмский синдром — главная болезнь в России.

…Я лишь несколько лет назад сформулировал для себя, в чем ужас Холокоста и почему об этом так мучительно думать. Вдруг понял, что это будут делать соседи. Не какие-то пришельцы из фильма «Чужие», не злые марсиане, не другая цивилизация —  твой сосед, который вчера с тобой раскланивался, с ним можно было оставить ребенка. А завтра он перестанет с тобой раскланиваться, потому что норма не велит. А послезавтра он перейдет на другую сторону улицы. Еще через день — разобьет окно, а еще через какое-то время — сдаст в гестапо. И это будет внутри — нормой. А потом нормой будет — покаяться, и он будет каяться.

Но тут надо договориться о терминах по Декарту. Понимать: когда мы говорим «нормальное», это не значит «хорошее». В людоедском племени нормально есть ребенка на полнолуние.

…Если бы я работал сегодня на федеральном канале, я бы склеил речь Путина — и фото эксгумации из Бучи, речь вождя — и снимок пленного «азовца», напоминающий об Освенциме, «Россия — щедрая душа», наша особая духовность — и фотографии того, что мы сделали там. Но миллионы людей <не видят>, им надо это показывать.

В немецком случае им, можно сказать, повезло — уж не знаю, с кавычками или без кавычек это слово. Их положили лицом в их собственное кровавое дерьмо, и заставили съесть. Водили в кинотеатры плёнки из Бухенвальда — а на выходе давали тушенку и заварку в американском секторе.

Кто будет показывать россиянам Бучу? Маленького ребенка можно привести физически и сказать: помой ручки, возьми книжку. Но как привести нацию? После немецкого поражения 15 лет была американская оккупация. А нас никто не будет завоевывать, надо отдать себе в этом отчет. Россию просто положат вниз лицом и оставят гнить за обочиной.

Процесс нравственного осознания, немецкий путь с 1946 до 1975 года, когда Вилли Брандт преклонил колени в Аушвице и это официально стали называть освобождением, а не поражением — этот путь надо начинать. Но пока мы еще в 1944 году, нам еще до Нюрнберга шагать и шагать.