«Секретарь подпольного обкома хранил списки коммунистов у себя на квартире»

Готов увидеть свет 7-й том проекта Василия Сарычева «В поисках утраченного времени». Два десятка лет он ходит с диктофоном по старожилам и из осколков людских судеб пытается восстановить наше прошлое. А через него – историю Европы в зеркале одного города.

В седьмой книге путешествие во времени завело в 1944 год – конец немецкой оккупации.

Из аннотации: «Читатель пройдет фронтовыми дорогами с солдатом вермахта Эрихом Зобираем и призывником Красной армии Аркадием Бляхером, будет отчаянно рисковать с польскими «тихотемными» и мерзнуть в партизанских болотах, выживет с депортированными в казахской степи и отправится в рейх на принудительные работы».

Рассказы очевидцев событий подкреплены архивными документами и мыслями автора.  

Ознакомиться подробнее можно здесь.

Предлагаем выжимку из первых разделов книги, посвященных польскому сопротивлению, коммунистическому подполью и партизанской борьбе

*  *  *

Сопротивление в годы оккупации не могло быть исключительно советским – достаточно принять во внимание национальный и конфессиональный состав населения довоенного Бреста. Немцам, советам, а заодно и друг другу, противостояли еще как минимум две серьезные и хорошо организованные силы – польская и украинская.

Они по-разному выстраивали отношения с оккупационной властью, помимо врага видя в ней где-то ситуативного союзника, а больше силу, которую можно использовать втемную в борьбе с конкурентами.

У каждой из сторон имелась своя стратегия, свой патриотизм и свои ошибки.

*  *  *

Польское сопротивление подчинялось эмигрантскому правительству в Лондоне. Его глава генерал Владислав Сикорски придерживался стратегии борьбы с двумя врагами – рейхом и Кремлем. «Германия забирает нашу свободу, а Россия заберет нашу душу», – говорил он.

Тем удивительнее, что в 1941-м немцы активно назначали бывших брестских клерков-поляков на административные должности – в расчете на управленческий опыт и обиды на советскую власть. Они не учли польский патриотизм.

Примерно через полтора года началась не просто замена, а разоблачение, на место польской пришла украинская волна.

*  *  *

Пришедший на смену расстрелянному бургомистру Бреста Маурицию Брониковскому 49-летний Федор Малюта был ретивый служака, из кожи лез, проявляясь перед начальством. С непримиримыми к его немецким хозяевам УПА и ОУН такой деятель иметь тайных дел не мог по определению. Федор Малюта четко знал, на какого конька поставил, и разыгрывал украинскую карту строго в указанном немцами направлении, а на излете оккупации с ними и убыл, растворился на Западе.

*  *  *

Весной 1943 года на улицах оккупированного Бреста стали развешивать фотографии-афиши с мест расстрельных раскопок в Катынском лесу с соответствующими комментариями. Имена опознанных немцы сообщали родственникам. Статья про катынское преступление Сталина появилась и в брестской газете «Наше слово» за 2 мая 1943 года.

Получив щедрый подарок от противника, отделы геббельсовского ведомства отлично им воспользовались.

*  *  *

Сказать, что сопротивление антифашистского подполья, как и партизанское движение, возникли спонтанно и не регулировались, было бы натяжкой. Регулировались, и еще как. Партсовработникам в период нахождения на оккупированной территории начислялась зарплата, которую выплатили после освобождения.

Но в Бресте ситуация была особой. Первые лица убыли – если хотите, драпанули – в первое утро войны (спустя несколько дней республиканское руководство поступит так же, только более подготовленно – организованно съедет без объявления эвакуации населения), и все тяготы и риски, а заодно организационные функции легли на плечи застрявших в городе руководителей среднего и нижнего звена.

*  *  *

Первые руководители брестского подполья совершенно не знали основ конспирации. Ответственность, которую они на себя взяли, требовала иных, нежели в мирное время, умений и качеств.

Из докладной записки компетентных органов членам бюро Брестского обкома партии от 8 января 1955 года «О результатах проверки материалов по вопросу существования и работы в гор. Бресте подпольного Брестского горкома КПБ в период временной немецко-фашистской оккупации гор. Бреста»:

«[Фамилия], объявивши себя секретарем подпольного обкома и горкома партии, не соблюдал элементарных правил конспирации. Выявив в городе до 125 коммунистов, начал объединять их в партийные группы. Потребовал, чтобы коммунисты платили членские взносы. Списки коммунистов и по уплате членских взносов хранил у себя на квартире.

Проживал в центре города, против магистрата, собирал у себя днем на квартире по 10-15 человек. Ежедневно принимал по 8-10 человек. Дело доходило до того, что иногда люди стояли в очереди, чтобы попасть на прием... Когда отдельные коммунисты делали замечания и выражали возмущение такой «подпольной» работой, этих людей он обзывал трусами и выводил их из состава горкома».

*  *  *

Молодых обвенчали. Вечером было веселье, на какое сошлось полдеревни. И явились три немца из гарнизона, стоявшего по соседству в деревне Достоево. На свадьбе рады любым гостям, а если и не рады, все равно садят за стол. Немцы выпили, вместе со всеми кричали: «Горко!» – а потом двое пошли с молодежью в дом напротив, где начинались танцы.

На беду, в ту ночь через Застружье шли партизаны и, узнав, что фрицы гуляют, решили наказать. Оставили изувеченные трупы и пошли дальше. А под утро деревню оцепили…

Сегодня на месте расстрела свадьбы стоит памятник – символ безумия войны.

Не знаю, пережили ли войну партизаны, что походя не немцев умертвили – половину села. И если да, как со всем этим жили дальше, глядя на обелиск с девяноста восемью фамилиями...

*  *  *

В советское время героика лесного сопротивления считалась скрепой партизанской республики. Спорить с таким клише было себе дороже. После распада СССР маятник, как часто бывает, качнулся в другую сторону. Партизан стали часто подавать как лесных беспредельщиков.

Правда – не всегда среднее арифметическое, и найти ее непросто. Да и есть ли она единая и негрешимая, когда у каждого своя память, свои семейные тайны, родовые штрихи?

*  *  *

Брестчанину Федору Жминько, сыну партизана, запал случай из детства. В 60-е это было – собирали с отцом грибы между Закием и Семисоснами и набрели на осыпавшиеся землянки. Отец нарвал цветов и положил у сосны. Сын удивленно заметил: «Кладешь, как на могилу...»

– Здесь двое лежат, нехорошие, но люди. Из отряда – один семисосенский, другой россиянин. Грабили население, забирали одежду, хлеб. Чернак узнал, приказал расстрелять.

А потом Чернак погиб. Тоже из отцовского рассказа: был бой под Старым Селом, пошли в атаку, и кто-то закричал: «Чернака убили!» Когда бой закончился, оттащили тело, а пули в спине: видать, кто-то сзади...

«Батька говорил, Чернак комиссаров не чтил, в спорах брал сторону местных».

*  *  *

Николай Козич из Старого Села – тоже о том, что человеческие качества не зависят от национальности: «Немцы разные были. Кто супа даст, а кто издевался. Ночью являлись партизаны – есть надо, одеться. Тетка хустку сховает в церковь идти – на портянку вытянут...»

«При Чернаке не так было, – дополнила мужа Надежда Тимофеевна. – Возьмут хлеба, портянку какую – и уйдут. А когда Чернака забили, всё тянуть стали».

«Чернак из нашей деревни, – снова Козич. – До войны председатель сельсовета, при Польше занимался политическим делом, его сестру забили и мать забили (уже при немцах. – В.С.). Окруженцы его приметили: людей знает, местность... А потом, когда в войне пошел перелом – они там в лесу слушали фронт, – между собой заговорили, что какой-то деревенский командует... При случае сзади и рубанули, так в деревне у нас говорили».

*  *  *

Отношения с населением по сей день остаются для стариков острым углом партизанской темы. Первый год лесные отряды состояли главным образом из окруженцев и выбравшихся из-за проволоки военнопленных, которым некуда было деться. Для многих из них здесь был край с ненадежными людьми. Еще в 39-м на пути в Западную Белоруссию бойцов инструктировали: из колодцев не пить, в разговоры не вступать, в хатах не останавливаться. В последующие полтора года ощущение скрытой угрозы если и развеялось, то не окончательно: слишком разнился здешний менталитет с русской душой нараспашку. Им и в мирное время было не понять, что у местных на уме, и, когда встал вопрос выживания, с населением не церемонились.

*  *  *

У партизан были свои аргументы, у немцев – свои, а жители деревень оказывались меж огней. Наличие партизан в окрестном лесу несло деревням большую опасность и часто воспринималось как бедствие.

В лес уходили и местные. Каждым двигала своя причина: юнцами – романтика, потерявшими близких – месть, кого-то припирали обстоятельства. Хватало и таких, кого влекла вольница наводить страх и безнаказанно грабить. В лесу обосновалось много мелких групп, почти в каждой шло брожение, и идейным было непросто.

*  *  *

Надежда Павловна Сапежук, в оккупацию жительница деревни Подлесье:

«Немцы особо не спрашивали, забирали продукты. Партизанам в лесу тоже есть надо, одеваться – придут и возьмут. Никто из хозяев слова не скажет, стоим молчим – главное не встрять. Немцы узнают, что партизанам тут помогли, – спалят деревню, а если поймают партизана и он скажет, в какой хате дали продукты, – перебьют семью. И немцев боишься, и партизан боишься, те и другие хозяину – беда».

*  *  *

Немцы не учли одного: противник не больно радел о головах невоюющих жителей. В ставке советского командования понимали, что резерв кроется не в словесной пропаганде, возможности которой на оккупированной территории сильно уступали немецким, – а в науке ненависти. Население следовало стравить с оккупантами, любыми путями вбить клин в их нейтральное сосуществование, чем отчасти и занялись засылаемые в тыл группы…

Поддержать проект и стать обладателем книги можно здесь. До конца краудфандинговой кампании остается менее суток.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 4.9(41)