«Сейчас тебя могут посадить за все, что угодно: за комментарий, за участие в акции, за неуплату налогов»

33-летнего программиста из Минска Алексея Ковалевского задержали в декабре прошлого года за участие в августовских акциях протеста в 2020 году – на него написала заявление бывшая жена.

После четырех месяцев в СИЗО-1 по «народной» 342 статье Уголовного кодекса его осудили к двум годам «химии» и отпустили до направления в исправительное учреждение. Алексей решил сразу уехать, но война скорректировала его планы. Сразу он думал уезжать в Украину, где жил в последнее время с женой-украинкой, но это было невозможно.

Тогда он связался с людьми, которые должны были ему помочь уехать в Литву, но и здесь ничего не вышло. Алексей попал в спецоперацию КГБ, которые занимались делом бобруйских «рельсовых партизан» и Алеси Буневич. Избиения, дорога в багажнике, допрос в лесу, изоляторы Гродно и Могилева – это то, что пережил Алексей за неудачную попытку бежать из Беларуси. Айтишник, уже находясь в безопасности, рассказал «В*сне» про четыре месяца на «Володарке», сокамерников и про то, как после освобождения он стал подозреваемым по «террористической статье».

Алексей Ковалевский

В «Желтых сливах написали, что «укрнацист приехал делать «Майдан»»

В 2020 году Алексей, как и многие белорусы, включился в борьбу за отстаивание своих прав и свобод. Один из способов – участие в акциях протеста. Так Алексей оказался на митинге 9 и 16 августа 2020 года.

После выборов программист попал в драку с сотрудниками ОМОНа в одном из минских дворов – Алексею разбили лицо. Шрам возле брови у него остался до сих пор. 

Через полгода после событий, как рассказывает Алексей, он начал выезжать в другие страны, чтобы «разгрузить голову и спокойно поработать программистом». Но он не мог навсегда покинуть Беларусь, так как здесь у него ребёнок от первого брака, с которым он периодически встречался.

Последний раз Алексей жил в Одессе с женой-украинкой. В начале декабря прошлого года программист в очередной раз приехал к ребенку. Но в этот раз ему пришлось побыть в стране подольше – его задержали.

– Как я потом понял, задержали меня по заявлению моей бывшей жены. Она везде писала заявления: в обычную милицию, КГБ, ГУБОПиК. Видео со мной потом разместили на «Желтых сливах». Из текста поста я понял, что на меня написали заявление. Там было написано, что-то вроде «укрнацист приехал делать «Майдан» в Беларуси».

Хотя в Украину я начал ездить после событий 2020 года. И под видео ещё было написано, что я «такой подлец не плачу алименты и не смотрю ребёнка». Это какая тупая женская ненависть из заявления, а «Желтые сливы» вставили это, – рассказывает Алексей.

«В ГУБОПиКе пугали электрошокером и пистолетом, что убьют»

Утром 9 декабря 2021 года Алексею позвонили в дверь – это были сотрудники ГУБОПиКа. Вечером он уже засыпал в ИВС на Окрестина.

– Они пришли ко мне спокойно – не как к некоторым приходят: со щитами, пистолетами. Показали «корочки» – там просто было написано, что милиция, не было указано, что ГУБОПиК. Так как они пришли по заявлению, они не знали, что у меня точно что-то есть. Обыска не было, но сразу забрали телефон и пароли.

Когда приехали в ГУБОПиК, то начали ковыряться в телефоне. Но к моменту задержания я уже отходил от дел: постепенно начал поменьше читать всякие ресурсы.

Я слышал, что задерживали за телеграм-каналы – это я почистил, но фото с протестов остались, так как синхронизировались с гугл-аккаунтом. Я даже не знал, что они есть на телефоне.

В ГУБОПиКе они подписали меня на разные телеграм-каналы, потому что у меня их не было. Подписали на «стандартный пакет»: канал Степана Путило и другие. Они подписывались и говорили, что я подписан на то, что я никогда не слышал раньше.

Сразу они кричали, что подписан на План «П*рамога», причем они это так утверждают, как будто они это точно знают. Это была неправда, я им сказал: «Нет, я не подписан». В ГУБОПиКе пугали электрошокером и пистолетом, что убьют.

Им очень не нравилось, что я не соглашался с тем, что я якобы подписан на План «П*рамога». Но потом все же я подписал эту бумагу. Когда на меня наставили оружие – у меня не было никакого диссонанса, я понимал, что это за люди. Я уже видел это все: ходил на митинги в 2006 и 2010 годах и знаю, что это за люди.

С большего, они несли какую-то чушь. Но когда увидели фото меня на тротуаре на акции – им этого хватило.

«Когда мы все ложились спать на пол, нам физически не хватало места»

После допроса, угроз и записи «покаяльного видео» на зеленом фоне Алексея повезли в Следственный комитет. Вечером 9 декабря 2021 года его перевели в ИВС на Окрестина.

– Сразу меня поместили в пятиместную камеру, где мне даже выдали матрас. Там меня уже ждали – бывалый зек, который пытался раскрутить и расспросить что-то.

В камеру меня заводили «ласточкой»– этот зек, когда увидел это, сам сразу напугался. Силовики пытаются пугать нас этими зеками, а получается, наоборот. И эта схема настолько очевидна: мало того, что у него матрас был, так ещё и постельное белье. Слишком палевно!

Сутки Алексей удерживался в камере с «антисоциальными»: задержанных по «наркотической статье» с ломкой, с бездомными. Следующие восемь суток он и ещё 12 «политических» содержались в двухместной камере.

– При этом, в ИВС было мест море. Когда нас выводили к адвокату, то мы видели, что возле других камер стояло мало обуви возле камер (в ИВС снимают обувь перед камерой). Было видно, что камеры не забиты. Просто нас решили собрать в одной камере и помучать.

Когда мы все ложились спать на пол, то нам физически не хватало места. Но я не понимаю этого. Вы сажаете в камеру 13 человек – это же неадекватно, это реальные пытки, но зачем тогда вы нас кормите, например? Если вы с ума сходите, то зачем тогда даете еду?

Там ты понимаешь, что интеллектуальный уровень в камере намного выше, чем за дверью. И даже с воришками телефонов, например, было больше общих тем для разговора, чем с людьми по ту сторону. Там не может работать нормальный человек и я такого ни разу не встречал. А в камере можно было пообщаться с разными людьми: бармены рассказывали, как делать коктейли, бизнесмен – про свой опыт, айтишник – про свою работу. Все люди были интересные и приятные.

«Все более-менее держатся». Сокамерники Можейко, Скурко, Головко, Кравчук

После предъявления обвинения ночью на автозаке Алексея перевезли в СИЗО-1 на Володарского.

– Тюрьма не выглядит как в кино. Там совершенно все по-другому: куча людей, у всех разные статьи и они понимают, что нужно как-то жить вместе.

За четыре месяца Алексей удерживался в двух камерах на «Володарке». В первой было 16 человек, а во второй – 15. Алексей рассказал про некоторых сокамерников – ему понадобилось время, чтобы вспомнить имена и фамилии, так как помнит всех по кличкам.

– У всех в камере есть какие-то стадии. Они примерно одинаковые у всех. Когда человек приезжает, то он еще не осознает, куда он попал и думает, что это всё скоро закончится: «Сейчас разберутся, я ни в чём не виноват». Потом все начинают лазить по Уголовному кодексу и смотреть, что им светит. А потом приходит умиротворение.

За все время, что я был в СИЗО, я не видел ни одного человека, которого бы прям сломали. Все более-менее держатся. Там у всех время от времени бывает плохое настроение, но это волнами. Дружили, не унывали.

В первой камере я был с Алексеем Гамезой – ему вменяют пять страшных статей за то, что якобы он облил краской машину прокурора.

Также к нам приезжал журналист «Комсомольской правды» Геннадий Можейко – его перевели с другой камеры. Я застал, когда он находился на первой стадии «они же разберутся, сейчас меня отпустят».

Это добрый и искренний человек, иногда даже как ребенок. Он очень сильно надеялся, что за него вступится русская часть газеты и его освободят, но было видно, что этого не будет, судя по статьям, которые ему вменяли, и по резонансности дела. 

Геннадий рассказывал нам, как его задержали. Он поехал в Москву и хотел оттуда вылететь куда-то. Его задержали сотрудники ФСБ в аэропорту в Москве. Потом завезли на белорусскую границу и передали КГБ Беларуси. Россияне тут сотрудничали без всяких процедур.

Журналист говорил, что его ждали уже в Москве. Ещё до паспортного контроля, по словам Геннадия, к нему подходили какие-то люди и шушукались. На паспортном контроле его взяли под руки и все. Вот он такой наивный...

Хотя все мы так попали – никто не думал, что настолько все серьезно, тупо и наступает 1937-й год. Сейчас тебя могут посадить за все, что угодно: за комментарий, за участие в акции, за фото на проезжей части, за неуплату налогов.

Я рассказываю друзьям сейчас это, исходя из своего опыта, а они не верят в то, что настолько все плохо. Если к тебе приходит ГУБОПиК, если они потратили на тебя свое время, то ты должен сесть: если нужно, то подбросят тебе флаг, подпишут на телеграм-каналы и все.

Со мной сидел Алексей Головко. Это маленький наивный ребенок – какой он руководитель анархо-ячейки? При мне он пил успокоительные таблетки, которые ему выписывали там, поэтому он был совсем как овощ. Его сокамерники, которые с ним давно сидят, рассказывали, что он начитанный парень с интересными мыслями.

Также я сидел в камере с дальнобойщиком Денисом Кравчуком. Его дело – вообще смех! Он говорил, что впервые увидел своих так называемых «подельников», когда их на допрос вели. Денис как-то написал в письме родным: «Тут нормально, но в СИЗО КГБ кормят лучше». Цензор вернул это письмо и не пропустил на свободу.

Во второй камере я был в камере с Андреем Скурко из «Н*шей Нивы». Он все время говорил на белорусском. Держался нормально.

«Если прилетит бомба, то твоя решетка пошатнется»

Про войну Алексей и его сокамерники узнали сразу – утром 24 февраля из новостей по телевизору.

– Было сложно. У меня жена из Украины, мы там жили, у нас там хозяйство. Но мне было спокойнее, зная, что она была в Минске – она помогала мне. И для нас было очевидно, что когда я выйду, то буду бежать туда. Но потом все стало сложнее, выяснилось, что у меня заблокировали все счета там – появилось куча нюансов еще.

Все в камере прилипали к телевизору и смотрели новости. Мы не смотрели картинку, мы читали бегущую строку – в ней более все информативно. Все понимали, что всё однозначно: есть агрессор – абсолютное зло – оно напало на Украину. Теперь только пожелать терпения и сил этой стране. Дальше начинается диванная аналитика в камере.

На вопрос, не было ли страха, что в Беларуси может начаться война, а он в заключении, Алексей ответил так:

– Когда ты сидишь в тюрьме, особенно по «политической статье», то ты воспринимаешь, это все позитивно. Большинство «политических», особенно с большими сроками, сидят с такими мыслями, что они не будут сидеть это всё время в тюрьме.

Они понимают, что посидят два-три-пять лет, но не все 10-20. Они на это надеются. Поэтому новости о введении санкций и обвале рубля воспринимаются аплодисментами. Там сидишь и думаешь, если прилетит бомба, то твоя решетка пошатнется, и многие восприняли это позитивно.

«Суд проходил максимально формально и глупо»

Алексея осудили 31 марта по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса (участие в действиях, которые грубо нарушают общественный порядок) за участие в акциях протеста 9 и 16 августа 2020 года к двум годам ограничения свободы с направлением в учреждение открытого типа («химии»). Дело вел судья Дмитрий Остапенко.

– Я примерно понимал, что меня ждет «химия». Все время, что я там сидел, я прорабатывал план и обдумывал, как я буду убегать. Но психологически я себя всё равно настраивал на «лагерь». Суд проходил максимально формально и глупо. Судья был какой-то невыспавшийся и агрессивный.

«Нас везут в багажнике в лес, там достают и избивают, в том числе бьют электрошокером»

Когда Алексея выпустили после приговора до направления на «химию», он решил сразу же покинуть Беларусь и начал искать выходы. На следующий день он уже был в Гродно для выезда из страны, но это попытка закончилась жестким задержанием:

– Но почему-то человек, который мне помогал, решил организовать группу, чтобы я перебегал границу не один, а с другими людьми. В итоге мы должны были пересекать границу втроем. И вот я сажусь в машину к людям, с которыми должны были переходить границу.

Мы только отъезжаем от Гродно – нас сразу максимально жестко принимает КГБ. Машину только останавливает ГАИ, водитель не успел затянуть ручник, уже открывается дверь и мне прилетает удар по челюсти и люди стоят тыкают пистолетами. Сразу – «мордой в пол» и куча ударов, которые уже не сосчитать.

Потом нас с водителем везут в багажнике в лес, там достают и избивают, в том числе бьют электрошокером. В лесу проводят допрос с пистолетами. Сотрудники были по гражданке.

Как оказалось, в моей группе должны были пересекать границу «рельсовые партизаны» из Бобруйска. Их задержали задолго до этого, а наше задержание было инсценировкой. Люди из нашей машины, которые якобы должны с нами перебегать границу, были подставные сотрудники. Я это понял сразу.

Когда нас задерживали, то эти держали меня за руки в самой машине. Вот у меня «подельники» – держат, когда меня задерживают!» Все тупо, по-идиотски и непрофессионально. Потом они разыгрывали сценку с простреленными коленями. Кричали, что и нам прострелят тоже. Били так, чтобы как будто потерял сознание, но меня же допрашивают – максимально странно это было. Вся эта спецоперация была, чтобы поймать человека, который помогает с переходом границы. К нам в лес на допрос потом привезли Алесю Буневич.

КГБ и ИВС Гродно

Алексей рассказывает, что тогда он чувствовал обиду за неудавшуюся попытку сбежать, а также было непонимание ситуации. Только в лесу на допросе он узнал, в связи с чем его задержали. Полвечера Алексей пролежал на полу в машине в лесу. Только вечером его увезли в КГБ Гродно на допрос:

– Там тоже своя специфика допросов: пять часов с тобой разговаривают ни о чем, а параллельно какой-то начальник вбегает и начинает криками допрашивать по делу. Орать и убегать.

На двое суток Алексея перевели в ИВС Гродно, где его ждал «подсадной заключенный»:

– Ему принесли чай, матрац, постельное. Схема везде одинаковая. Но я уже тоже бывалый – могу на его языке разговаривать. Пытается что-то выведать, а я ему: «Неприлично зеку такие вещи спрашивать».

А он понимает, что действительно неприлично и у него начинается диссонанс: его послали выведать, а он и лицо своё сохранить не может и узнать ничего не может".

«В ИВС Могилева в наручниках и трусах выбегаешь в коридор, и они металлоискателем по 15 минут все сканируют»

Затем Алексея, водителя и Алесю Буневич перевозят в Могилев, так как дело бобруйских «рельсовых партизан» ведет могилевское КГБ. В дороге сотрудники тоже устраивали допросы. После этапа всех троих сразу повезли на допрос в КГБ – их адвокаты физически не могли даже приехать.

Только там Алексей узнал статьи, которые ему инкриминируют – пособничество в терроризме (ч. 6 ст. 16, ч. 2 ст. 289 УК), и что ему угрожает. После этого программиста поместили в ИВС Могилева на восемь суток.

– Допрос проходил в стиле «добрый-злой полицейский»: один говорит, что все будет делать по закону, а другой врывается, кричит и угрожает.

Потом нас запихивают в ИВС Могилева. Это место даже по сравнению с ИВС на Окрестина показалось мне каким-то адом. Там такая атмосфера, что ты как будто приговорен к смертной казни.

Каждый день меня перекидывали в другую камеру. В двухместной я всегда был один, а в одноместной иногда попадался сокамерник – «утка». Без матрасов и круглосуточно включенным светом. В одиночных камерах иногда не было воды – или она у них не работала, или они специально выключали ее. Воды давали мало – по полкружки два раза в день.

Также очень сильно вонял туалет. У меня забрали свитер и куртку – я остался в одной майке. Наверное, как «рецидивисту» не положено было. Мне было очень холодно, поэтому спал в обнимку с батареей.

Будили по два раза на ночь – я должен был назвать свою статью, а я её до сих пор нормально не выучил. Три раза в день делали шмон: в наручниках и трусах выбегаешь в коридор, вещи все с собой, снимаешь трусы, и они металлоискателем по 15 минут все сканируют.

Я уже думал, что в конце они реально что-то найдут у меня там. В этом ИВС у сотрудников с психикой большие проблемы – на коридоре были слышны их истерические разговоры.

Мне говорили, что водителя и Алесю отпустят, а меня точно на 20 лет посадят. Адвокат сразу ко мне попасть не мог, а когда наконец пробился, то на встрече сотрудник просто стоял и смотрел в окошко на нас – он даже не скрывал, что он смотрит и слушает.

«Так уж и быть, не будем тебе переквалифицировать «химию» на колонию»

Как рассказывает Алексей, в ИВС Могилева у него было только две мысли: или расстреляют, или отпустят, но как бежать дальше.

– От первого варианта я пытался уходить, и это было легко. Если мне вешают эту статью (289 УК), то дают 20 лет или расстреливают, то зачем про нее уже думать? Пытался думать о второй мысли: почему не удалось бежать в первый раз, что исправить и как это изменить.

Единственное, что я наделся, что они не будут вообще так фальсифицировать, потому что они не могли приписать мне то, что я не мог совершить физически: когда жгли релейные шкафы и задерживали тех ребят я еще сидел в СИЗО в Минске.

Они еще как-то пытаются играть в законность, а здесь совсем чушь. Боялся, что они сделают группу… Хотя они так и сделали, судя по фильму, но без меня.

Алексей остается подозреваемым по ч. 6 ст. 16, ч. 2 ст. 289 Уголовного кодекса. У него взяли подписку о неразглашении и о невыезде – уже вторую.

– В последний час десяти суток в ИВС пришел следователь КГБ. Как обычно пугает, чтобы я никому ничего не говорил, никуда не бежал, а ехал отбывать свою «химию». Говорит, что «так уж и быть, не будем тебе переквалифицировать «химию» на колонию». Но побега никакого и не было: я даже до границы не доехал.

Второй раз Алексей выехал через официальный пункт пропуска в России после пятичасового допроса ФСБ.

«Наверное, это патриотизм»

– Сейчас мы с женой не до конца понимаем, где и как мы будем жить. В Украине у нас осталось все хозяйство: кот, мотоцикл и другое. Жена мечтает вернуться в Украине, но я вижу, что это все затягивается.

Хочу ли я потом вернуться в Беларусь? Пока я не рассматриваю такую опцию. Очень сложно это смоделировать. Мне больше нравилось в Одессе, чем в Минске, отбрасывая даже политическое. Сложно сказать что-то однозначно.

Если бы меня кто-то спросил в 2019 году, буду ли я участвовать в митингах, то я бы сказал: «Нет, зачем мне ерундой заниматься, мне это неинтересно». Но, как показала практика, просто что-то стреляет в голове, и ты идешь.

И я не знаю, как это работает. Хотя, когда я шел на митинг 9 августа 2020 года, то я понимал, что будет жестко: будет сопротивление – будут стрелять. Я не питал иллюзий – я не первый раз это все видел. Но я все равно встал и пошел. Наверное, это патриотизм.