Растаев: «Нерон, вон, сетовал под занавес карьеры: «Какой артист погибает!»

Известный журналист и поэт специально для «Салідарнасці» – об очень большом и долгом разговоре с Лукашенко.

Как причудливо порой тасуется колода.В 90-е годы я жил в Москве, учился в Литинституте. Время было лихое, голодное, так что кроме учебы я то и дело искал какие-нибудь подработки.

И вышло так, что судьба свела меня с легендарной киностудией «Союзмультфильм». Мультиков в то время там почти не снимали, но зато творческий люд умело использовал студийные мощности для прокрута собственных халтурок. Особенно преуспел в этом звуковой цех, где постоянно озвучивали какие-то рекламы или компьютерные игры. Вот в эту-то теплую компанию я и влился.

Мы много работали, но много и веселились. Однажды, во время очередного веселья, у нас родилась идея странного, но забавного проекта. Назывался он «Шура Каретный. Байки из зоны». Соль его была в том, что бывалый зэк (а на деле актер театра «Эрмитаж») шепелявым голосом пересказывал сюжеты классических произведений  «Слова о полку Игореве», «Преступления и наказания», «Руслана и Людмилы» и т.д. Пересказывал, естественно, в манере и по понятиям опытного сидельца.

Получалось жутко смешно. Поначалу мы это делали для себя – ну и друзьям давали послушать – а потом один из них предложил выпустить все это на кассете и раскидать по киоскам. Мы сомневались, будут ли эти байки кому-то интересны кроме нас – но сомневались напрасно. Проект стал мегапопулярным, шепелявый голос Шуры зазвучал из всех динамиков Москвы, ему стали подражать в народе, а любимое Шурино словечко «чих-пых» превратилось – как сказали бы сегодня – в мем.

Где-то год мы жили на творческом драйве, выпускали один альбом за другим – Шура успел пересказать не только «Преступление и наказание» Достоевского, но и «Титаник» Джеймса Кэмерона – а потом настало пресыщение. Игра превратилась в рутину и стала приедаться. То есть, нет, публика по-прежнему сметала кассеты с витрин, но сами мы начали заметно скучать. Да и понимали: слушатель тоже когда-нибудь заскучает. Чтобы сыграть на опережение, пошли творческие поиски.

Мы пытались нащупать новую фактуру – пробовали писать байки от имени алкоголика, лица кавказской национальности, и даже базарной хабалки – но выходило что-то не то: не смешно, натужно. В общем, не найдя ничего путного, мы вновь сосредоточились на «каретных» записях.

А ведь счастье было так близко!

Если бы вся эта эпопея закрутилась сегодня, мир стопудово получил бы от нас новый хит. Хотя он и так его получил – только без нашего участия. Слушая «Большой разговор» с Александром Григорьевичем, я – как и много раз до этого – не мог отделаться от ощущения, что слушаю нашего Шуру, переквалифицировавшегося из зэков в комбайнеры, перескочившего с блатных понятий на аграрные и сменившего шепелявость на фрикативное «гэ».

Разница лишь в том, что наш Шура пересказывал книги и кино, а Александр Григорьевич пересказывает саму жизнь. Нашу с вами жизнь. Пересказывает и перекурочивает по своим понятиям.

И все это тоже жутко смешно. Местами сквозь слезы. Местами сквозь ком негодования в горле. Но все равно смешно. Все эти заземляющие колхозы и итальянские баяны в библиотеке… Та сермяжная непосредственность, с какой глава европейской державы изливает душу охреневающему народцу, не каждому актеру дана. Это талант, редкий талант. Осталось лишь подложить закадровый смех, подчистить кое-какие длинноты, сделать грамотный микс– и все, проект «Шура Конкретный. Сказки из колхоза» готов к релизу.

Может, Александру Григорьевичу и правда имеет смысл попереживать втихую, да и сменить президентское поприще на актерское? Шоумен, по нынешним меркам, звучит не менее гордо, чем президент. А то Нерон, вон, сетовал под занавес карьеры: «Какой артист погибает!» Так лучше уж поздно, чем зусiм под занавес. Да и нам будет легче, полезнее будет – жизнь-то у нас все-таки одна, чих-пых.

Лукашенко нашел идеальную фразу для ответа на любой вопрос