«Ответить на вопрос «Чего хочет Медведев?» заметно легче, чем на другой: «А что он реально может?»

Первый год президента Медведева принес куда меньше перемен в российской власти, чем надеялись некоторые, однако больше, чем предполагали скептики.

Произошедших с начала президентства Дмитрия Медведева изменений словно бы специально оказалось ровно столько, чтобы вопрос «Who is Mr. Medvedev?» мог по-прежнему вызывать примерно такие же споры, что и прошлой весной.

Кое-что, впрочем, за это время успело проясниться.

Отпали крайние версии, вроде «Медведев станет руководить единолично» или, наоборот, «Медведев будет подставной фигурой, готовой уйти по первому знаку Путина». Не случилось ни того, ни другого.

Хотя большинство рядовых россиян, судя по опросам, полагает, что прежний и нынешний президенты правят более или менее совместно, но слово «тандемократия», быстро вошедшее в моду, успело отчасти из нее выйти. Различия в ролях, исполняемых обоими лидерами, пусть и не радикальные, но заметные, уже устоялись. Причем ответить на вопрос «Чего хочет Медведев?» заметно легче, чем на другой: «А что он реально может?».

Иметь у нас реальную власть – это иметь власть увольнять и назначать. Революционных кадровых перемен в верхних эшелонах за прошедший год не было. Но все-таки их произошло больше, чем в конце президентства Путина. Однако о действительной роли Медведева в большинстве этих перетасовок по-настоящему осведомлены, видимо, лишь несколько человек в стране.

Впрочем, чувствуется, что в последнее время его активность в этом направлении растет. Показательная отставка шефа московского ГУВД генерал-полковника Пронина считается делом рук Медведева. И считается, видимо, справедливо. Разумеется, в правовом обществе эта отставка произошла бы просто автоматически после бойни, устроенной царицынским главой ОВД майором Евсюковым.

Но при прежнем президенте принцип: начальник, особенно силовой, за действия своих подчиненных не отвечает – соблюдался скрупулезно. Даже в самых драматических ситуациях, например, после Беслана, некоторые неизбежные передвижки в силовых структурах осуществлялись медленно и скрытно, без малейшей демонстративности.

Не исключено, что пронинская отставка вместе с несколькими другими недавними кадровыми перестановками в провинции – это первые признаки того, что новый президент овладевает рычагами реального администрирования и даже временами готов работать на контрасте с предшественником. Но не будем преувеличивать размах перемен.

На сегодня еще ни один управленец первого ряда не может сказать, что своим постом, а значит и лояльностью, он обязан именно Медведеву и только ему.

Нет пока и примет того, что хоть в одном большом экономическом решении решающее слово было за Медведевым. Кстати, и премьер Путин сейчас, кажется, тоже не стремится связывать свое имя с событиями в этой сфере, хотя она ему и подведомственна напрямую.

Российская экономическая политика, по крайней мере, в последние три – четыре месяца, – это скорее расходосберегающая политика Кудрина, Игнатьева и Шувалова, чем премьера и президента. Путин молчаливо отказался от большинства затратных обещаний, розданных в начале кризиса, и оставил за собой кураторство лишь над несколькими особо им ценимыми лоббистскими проектами. А президент выступает в привычной для себя роли человека, призывающего всех к игре по правилам и добропорядочному поведению.

До поры это, видимо, устраивает обоих. Но вероятность какой-то пробы сил на «экономическом фронте» вовсе не равна нулю и резко подскочит в момент очередного поворота экономического курса. А такие повороты случаются у нас чаще, чем раз в год.

В целом же, если программой-минимум Медведева в споре о власти было не дать превратить себя в сугубую декорацию, то эту задачу он решил. И даже с перевыполнением. Его осторожные попытки расширить свои фактические полномочия кое-что принесли. Руководящие кадры бюрократии и бизнеса не то чтобы подстроились под президентские структуры, но завели привычку оглядываться в том числе и на них. Хотя говорить тут о решающем переломе никак не приходится.

О дальнейшем остается гадать. А вот о том, что конкретно Медведев сделал бы, если бы все решал сам, можно сказать куда яснее.

За год не обнаружилось ни малейших признаков того, что новый президент – скрытый демократ, поборник народоправства. Его неоднократные скептические отзывы о местном самоуправлении подтверждают, что подписанные им на днях поправки в профильный закон, позволяющие без хлопот смещать мэров, последних руководителей, формально еще избираемых напрямую, лежат вполне в русле подлинных его предпочтений.

Медведев – явный сторонник властной вертикали, протянутой от Кремля и до мельчайшего поселка, и стремится лишь обновить ее, поставив подготовку и выдвижение чиновников на современную ногу, а их самих подчинить правовым нормам.

Это безусловно было бы лучше чем то, что есть сейчас. Но при одном условии: если оставить за скобками то обстоятельство, что доставшаяся Медведеву в наследство путинская мечта о суперцентрализации – это утопия и останется таковой в любом модифицированном виде.

Вместе с тем Медведев гораздо спокойнее, чем его предшественник, склонен выслушивать альтернативные мнения и даже, не будем исключать, иногда просто-таки хочет их послушать. В том числе и на это нацелены его проекты дать в Думе представительство одному-двум ораторам от небольших партий, а также недавние намеки, надо сказать, довольно туманные, на возможность снижения проходного барьера.

Что же до собственного общения с рядовыми гражданами, то президент вроде бы понимает его ценность, но больше полагается на технику, чем на политику. Это касается и обновляемого сейчас кремлевского сайта, и открытия дневника в Живом Журнале, и ежемесячных телебесед.

Говорить с народом в том же стиле, что и с чиновниками, лишая себя тем самым возможности быстро и эффективно набрать политические очки – это, пожалуй, самый крупный из упущенных Медведевым за год шансов. Не зря, по данным Фонда «Общественное мнение», аудитория президентских телеинтервью от раза к разу плавно снижается.

Остается гораздо более медленный и замысловатый путь: набирать очки наверху, будь-то аппаратные, дипломатические или любые прочие. Президент откровенно любит внешние контакты и успел побывать в десятках стран. С одной стороны, протокольные преимущества первого лица помогают ему отстаивать свой статус и дома, а с другой он, вероятно, и в самом деле хочет прекратить хотя бы часть международных ссор, инициированных его предшественником.

Но нет видимых признаков того, что может. Не зря кадровые новации совсем не коснулись дипломатического ведомства, хотя оно формально подчинено именно президенту. Что же до собственных медведевских действий и риторики во время и после августовской войны на Кавказе, то они несут мало информации: тут уж его коридор возможностей наверняка узок до предела.

Предположения о том что Медведев предпочитает смягчить последствия репрессивных мероприятий недавних лет выглядят правдоподобно, а теперь и подкрепляются неоспоримым фактом – освобождением Светланы Бахминой. Но главная проверка его возможностей и доброй воли впереди. Новое дело Ходорковского – Лебедева в любом случае будет для него знаковым, как первое их дело навечно стало фирменным знаком президентства Путина.

Образ умеренного администратора, назначенного чтобы продолжить прежний курс и готового именно это и сделать, слегка этот курс обновив и избавив от компрометирующих крайностей, тот образ, который сложился к моменту вступления в высшую должность, вполне подтверждается и первым годом президентства.

Если Медведев и стремится к перелому во власти, добиваясь для себя первого места, то вовсе не для того, чтобы осуществить перелом в политике. Вряд ли его планы заходят дальше того чтобы ее модернизировать, упорядочить и смягчить.

Это был бы шаг вперед, хотя и явно недостаточный чтобы привести, наконец, страну из прошлого века в двадцать первый. Но даже и этот шаг все никак не получается сделать.