Ольга Чекулаева: «До границы с Беларусью всего 30 километров. И я хочу оказаться там первой»

Мы встречаемся на Ратушной площади Вильнюса. В уютной кафешке, едва сняв шубу, Ольга предлагает: «А пошли ко мне! И курить можно, и никто не мешает». По пути рассказывая, что последние годы не раз слышала от близких один и тот же вопрос: «Скажи, а что говорит Павел? Он ведь умный и наверняка знает, когда это закончится?». Теперь не спрашивают.

— Ольга, в конце 2021-го вы еще жили в Беларуси и рассказывали на видео смелые вещи про то, что «горизонтальные связи — могильщик любой диктатуры», «не могу уехать, мне стыдно и надо мной пока не каплет», «в лавке кто-то должен оставаться, вот и сторожу, держу выключатель, чтобы не вырубили свет».

— Я не собиралась уезжать из Беларуси с концами. Приехала к мужу в Киев 17 февраля 2022-го.

Тогда еще были ограничения, что можно выезжать раз в полгода. У меня был план получить «посвидку», чтобы пересекать границу раз в три месяца. Думала, буду жить между Минском и Киевом.

Но случилась война, и вот мы в Вильнюсе. Началось мое волонтерство. Стало понятно, что в Минск я уже не поеду. После того, как на украинском телеканале рассказала про гуманитарную помощь, технику и лекарства для ВСУ, стало понятно, что в Беларусь больше не надо: «Оля, не лезь в петлю».

— Почему вы практически перестали писать в фейсбуке?

— Писать в фейсбуке, находясь в безопасности, смелости большой не надо. Сидя в Вильнюсе писать, что Лукашенко – мерзавец и преступник? Это и так все знают.

Моя позиция не изменилась. Ничего духоподъемного тоже пока написать не могу.

Фейсбук подкидывает посты за 2020-й. И мне даже неудобно становится за тот пафос. Сегодня жизнь стала настолько простой, настолько черно-белой... Я, как тот персонаж анекдота, расклеивавший белые листовки на Красной площади, на которых ничего не было написано.

Что писать-то? И так все понятно. Других не переубедишь. Надо что-то делать.

«Если тебе 40 — у тебя еще вся жизнь впереди»

— Строить новый мир в новом месте, желательно продав недвижимость в Беларуси?

— Мы собирались продавать квартиру в Минске. Но буквально накануне сделки вышло постановление, что доверенности, выданные в Литве, недействительны. Стало понятно, что «ну, значит, нет — не продадим».

Когда квартиру арестовали, стало совсем тоскливо. Но в такие моменты я думаю о тех, кто сидит в тюрьме в нечеловеческих условиях. И все наши проблемы — на самом деле мелкие трудности. Мы на свободе, худо-бедно легализованы, есть работа.

— Вы выставили в инстаграме опечатанную ДФР дверь своей минской квартиры. До вас официально эту информацию довели или узнали из СМИ?

— У меня же там мама... Мне кажется, сейчас легче двум категориям беларусов: условным 20-летним, у которых все равно еще ничего нет, и нам, 60-летним.

Мы уже пожили. У меня уже был прекрасный дом на озере, была большая хорошая квартира. Я уже это попробовала.

Ты понимаешь, что не в этом смысл жизни. Это не страшно. У меня есть друзья-приятели, которые только купили в Минске квартиру, только залили фундамент дома, и им пришлось уехать.

Но опять же — это все материальное и ерунда. Если тебе 40, у тебя еще вся жизнь впереди.

Я никогда не думала про возраст, эти условности мне всегда были до лампочки. Сорок, пятьдесят. А вот когда мне стукнуло 60, я вдруг поняла: «Обождите, секундочку. А мне вообще-то не очень много осталось жить». Могу и не дождаться...

— И какие мысли следом?

— Следить за своим здоровьем. Надо бросить курить, например. Наверное, мы должны как-то быть здоровее, чем Лукашенко, чтобы все-таки его пережить.     

«Мы живем в мире без границ»

— Вы как-то сказали, что «беларусы построят свою маленькую Беларусь в любой точке мира». У вас легко получилось? 

— Весной 2022-го мы болтали с Володей Максимковым. Я говорила: «...вот мы вернемся— и всё». А он отвечал: «Ты надеешься, что мы вернемся?». И я дала лаг примерно в 10 лет, а не то, что мы вернемся через год.

Потом началась война, я верила в контрнаступление, может, Москву разобьют.

Но сейчас понимаю, что мы реально здесь на очень долго.  И приходит осознание, что пора обрастать связями и нормальными условиями уже в новой реальности. Да, мы будем жить здесь.

— И как начинать строить эту новую жизнь? В Беларуси вы были светской персоной...

— Я и тут могу быть светской персоной (улыбается).  Здесь тоже худо-бедно квартира есть или бар «1863».

Кроме прочего, от нашего изгнания мы получили бонус. Мы живем в мире без границ. Я сажусь в машину и еду в Варшаву, Ригу или Таллинн, где встречаюсь с друзьями. Куда угодно, насколько азарта хватит. И это тоже дает другое ощущение жизни.

— Да, цепляемся за сиюминутные дела, встречи, общение. Но вот этот момент, когда вечером ложимся спать и накрывают мысли и страхи. Что было самое ужасное в голове?

— У меня мама 87 лет в Минске, это болит. Она молодец, отлично держится, приезжала в гости. Сама покупает билеты на автобус, потому что однажды я выбрала ей не то место.

Но я понимаю, что 87 лет — возраст, когда в любой момент может что-то случиться. Со всем остальным я разобралась.

— Многие потеряли не только дом, Родину, но и работу. У вас не было этой потери работы. Легче ли?

— У меня потерялся круг общения, работа была общественная. Я организовывала концерты, ивенты, много чего…

Но когда начинаю думать про свои потери — вспоминаю одиноких девчонок, которые приехали сюда с маленькими детьми. Без работы, без поддержки, без денег — вот кому тяжело. А мне-то что? Иди на языковые курсы, на курсы кройки и шитья, изучай Литву. Если тебе не нужно зарабатывать деньги — есть масса занятий.

Надо думать о том, чтобы сохранить беларускость, свою идентичность. По большому счету, мы стали осознавать себя беларусами, гордиться тем, что мы беларусы, показали миру, какие мы крутые, только в 2020-м.

Потому что всегда было: «... ну, какие-то беларусы... кто они, что они, где они?». Ни языка своего, ни культуры, ни музыки... Оказалось, что и музыка у нас такая, что Троицкий в восторге, и Купаловский театр — просто герои. Они герои, а то, что театра не стало — национальная катастрофа.

У нас во власти – необразованные дикие люди. Которые ни книжек не читали, ни кино, наверное, не смотрели. Которые вообще не понимают, что такое театр, культура. «На чорта?»

«Мы прожили колоссальный кусок прекрасной мирной жизни»

— Получилось, что я уехала из Беларуси практически случайно. Потому что война, и все закрутилось. Война стала таким потрясением, на фоне которого эмиграция и все стенания по этому поводу ушли на задворки сознания.

— Когда накрывает, за что держаться?

— Надо держаться за своих, за тех беларусов, которые в тюрьме. В Вильнюсе есть «Цэнтр беларускай супольнасці і культуры», где проводят массу мероприятий. Сейчас они делают гигантскую программу по женскому предпринимательству. С лекциями и всей возможной помощью. Если ты умеешь, условно, делать елочные игрушки — тебе помогут оформить это в бизнес. У нас есть прекрасные Паша Аракелян и Леша Крышталь, которые почти каждый вечер где-то играют.

В Беларуси мы прожили колоссальный кусок прекрасной мирной жизни, начиная с 1945-го.

В какой-то момент, до 2020-го, возникла надежда, что еще чуть-чуть, и мы победим. Отползаем от России, либерализация, с Европой худо-бедно, но налаживались отношения. «Еще чуток — и все будет классно!»

Другой вопрос, что люди не могли не выйти в 2020-м, это было невозможно. Если еще по поводу 2010-го можно рассуждать, что, если не было бы Плошчы — не было бы санкций, и Лукашенко повернулся бы лицом к Европе...

Возможно. Но в 2020-м эта уже была стихия, цунами — остановить невозможно. И говорить, что это были какие-то провокации, спецоперация Москвы... Никакая спецоперация не будет иметь никакого успеха, если общество не захочет этих перемен.

«Еще хочу посидеть на даче под Минском с бокалом игристого»

— С литовцами языкового конфликта не возникает?

— Лишь однажды кассирша в «Rimi» на чистом русском мне сказала, что она по-русски не разговаривает и не понимает. В остальном на бытовом уровне литовцы совершенно спокойно к нам относятся при нашем минимально приличном здесь поведении.

Мое поколение литовцев практически все знают русский. Я учу литовский, но это небыстрый процесс.

— Вы называли центром беларуской эмиграции Варшаву, где постоянно что-то происходит. Но сами живете в Вильнюсе.

— В Вильнюсе мужу удобнее, здесь ЕГУ, где Павел открывает факультет. Но когда мне совсем уже становится тоскливо, я сажусь в машину и еду в Варшаву. Где первым делом мы идем бухать с Дудинским, Горячим, Костей Кавериным, с Пугачем. Со всей этой бандой.

Но Вильнюс еще и потому, что до границы с Беларусью всего 30 километров. И я хочу оказаться там первой.

— Дудинский рассказывал мне, что какая бы фигня в жизни не происходила, она не имеет отношения к его внутреннему настрою. А с ним у него все отлично. У вас есть свои секреты — как настроить себя на такое?

— Думаю, скажу лишь банальные вещи...

— Из них же и состоит жизнь.

— Нам нужно дождаться перемен, нам нужно дождаться возможности вернуться на Родину. Значит, нужно следить за своим здоровьем, физическим и психическим.

Нам нужно думать о тех друзьях и товарищах, которые сейчас сидят в тюрьме. Если вам совсем станет хреново — включите «Малину» и послушайте прекрасного блогера Олю Токарчук, которой пришлось с отцом экстренно покинуть Беларусь, когда арестовали ее маму. И сразу станет в 100 раз легче.

— Вы сказали про «дождаться». Виктор Франкл считал такой посыл опасным. Первыми, как он думал, в концлагере погибали те, кто верил, что это никогда не закончится или закончится быстро...

— Мы не должны каждую минуту сидеть и только ждать, когда уже вернемся. Мы должны четко понимать, что это надолго, мы здесь на годы.

Но лично я, например, еще хочу выпить бокал игристого на своей даче под Минском. И сходить на могилу Лукашенко. Даже цветы готова принести, лишь бы он только в ней лежал. 

— Вы добрая.

— Я хочу, чтобы мы были цивилизованными людьми. Не хочу топтать его могилу. Не хочу рвать красно-зеленый флаг. С главного флагштока страны он будет сниматься торжественно, с почетным караулом. Будет красиво снят, сложен и дальше жить в музее.

Мы не будем, как Титенков, раздирать его на клочки и топтать ногами. Нет, это был кусок нашей жизни и истории нашей страны. Да, она жила под этим флагом.

«Это громадный пласт беларуского общества. Мы ж его не выселим на Луну?»

— Многие сейчас отгораживаются от новостей и соцсетей из-за передоза негатива.

— Нет, я себе этого не позволяю, даже не отписываюсь ни от каких уродов. Я должна это читать, чтобы понимать и такую сторону жизни. Это громадный пласт беларуского общества. Мы ж его не выселим на Луну? Мы же все равно все вместе в одной стране будем жить. И это очень хорошая тренировочка нервов. 

— Знаю, что вы дружите с Владимиром Цеслером. Кто больше поддерживает в эмиграции: вы его или он вас?

— На Кипре гигантская беларуская суполка, поддержки Цеслеру хватает. Понятно, что периодически и ему очень тяжело и тоскливо. Еще год назад он очень хотел уехать. Но у него там прекрасная мастерская, он там и живет, и творит.

— Многие вспоминают рассказы Цеслера про Комаровку, как он выбирал там самые спелые помидоры, варил борщ, начинял голубцы.

— Когда мне кто-то начинает говорить, что не хватает глазированных сырков, черного хлеба или сгущенки... Хотя и мне из Минска привозят концентрированное молоко в банках. Но не будет у меня этого молока — ну и черт с ним. Обойдусь.

Приятель пару раз привозил беларуский хлеб. Я, конечно, тронута, спасибо, но я и литовский нормально ем. Тут выбор и качество продуктов такие, что ностальгии по беларуским магазинам не возникает точно.

— Это ж, скорее, не про продукты, а про рефлексию? Грусть по Родине?

— Забыть, поставить блок, не надо это вспоминать. Вернемся —все будет снова и еще лучше.

Чего мне реально не хватает в бытовой жизни, поскольку я жила в соседнем доме с ГУМом — мне не хватает ГУМа. Нужна лампочка — я шла в ГУМ. Порошок стиральный, резинка, гвоздь — все туда. По большому счету, даже не знаю, где все это в Минске продается, кроме ГУМа. А в Вильнюсе — тем более. 

«Сейчас нужно придерживаться теории «маленьких дел»

— Когда мне литовцы говорят: «Вы не дожали! Надо было силовое сопротивление. Вот мы в 91-м со всей Литвы ехали защищать парламент!» – я отвечаю: «Ребят, вы ехали его защищать. А нам даже защищать нечего. Ни одна из ветвей власти не перешла на сторону народа...»

Сейчас нужно придерживаться теории «маленьких дел». Очень важно разговаривать на беларуском, литовцы отличают русский от беларуского.

Мы находимся в ситуации, когда русский язык стал токсичным. И когда общение даже с хорошими русскими — токсично. Мне их очень жаль. Я понимаю, что там есть нормальные люди, которые попали в абсолютно дикую ситуацию, но мы находимся в центре цунами, и нам нужно думать о том, как спастись.

— Но по аналогии для западного человека, в частности, литовца, общение с «хорошими беларусами» тоже токсично?

— Нет, они находятся в своем праве, в своей стране, со своими литовскими паспортами.

Существует определенная прослойка граждан Литвы, которая очень даже за «русский мир». Они имеют право эти мысли высказывать. А попробуй какой беларус такое скажи — его тут же вышвырнут из страны.

Литовцы в безопасности, и от нас не заразятся. Хотят — общаются, не хотят — не общаются. Достаточно литовцев, которые общаются с беларусами, и понимают, что мы нормальные люди, поддерживают.

Поэтому наша задача сейчас, каждого на своем уровне – доносить максимальную информацию про трагедию Беларуси и беларусов.