«Огромные затраты на провокаторов приносили свои уродливые результаты»

В конце февраля — начале марта 1917 года по всей России запылали костры, в которых горели документы охранных отделений, жандармских управлений Департамента полиции и других служб Министерства внутренних дел империи.

Пламя поглощало бесценные материалы. Разъяренные толпы петербуржцев подожгло здание Окружного суда на Литейном проспекте и старой тюрьмы — Литовского замка — у Театральной площади. Они сгорели дотла. Огонь вспыхнул в здании Департамента полиции на Фонтанке у Пантелеймоновского моста и на Мытнинской набережной, там громили и жгли столичное Охранное отделение. Но не только народное возмущение было причиной пожаров. Многие желали истребления архивов ради забвения прошлого и гарантии будущего спокойного существования.

1. Штрихи к портрету охранки

Политический сыск в России оформился в 1649 году вслед за одобрением Земским собором Уложения, содержащего первый русский кодекс государственных преступлений. Дела “про шатость и измену” были изъяты из потока “воровских и лихих” и переданы в Приказ тайных дел, где царь Алексей Михайлович сосредоточил наиболее верных ему дьяков и подьячих и наделил их исключительным правом вершить “слово и дело государевы”.

Каждый последующий преемник царя создавал свои учреждения политического сыска. Так, вслед за Приказом тайных дел появились Приказ розыскных дел, Преображенский приказ, Тайная канцелярия, Канцелярия тайных розыскных дел, Тайная экспедиция, Комиссия для рассмотрения дел по преступлениям, клонящимся к нарушению общественного спокойствия, Корпус жандармов, III Отделение Собственной его императорского величества канцелярии и, наконец, Департамент полиции.

Вслед за ликвидацией III Отделения политическая полиция ощутила падение своего влияния на действия жандармов при производстве сыска. Объяснялось это подчинением отдельного корпуса жандармов военному министерству (как военной полиции) и министру внутренних дел как его шефу. “Итак, Отдельный корпус жандармов, — писал А.А.Лопухин, — был учрежден для охраны самодержавной монархической власти, ему поручена борьба с государственными преступлениями. Он никакому надзору не подчинен, кроме надзора его начальства. Он числится по одному ведомству, а подчинен главе другого. Он имеет двух руководителей, — из них одного законного, но безвластного, другого незаконного, но наделенного властью. Для него закон и приказание начальства по своему значению тождественны”.

Министр внутренних дел, обремененный всевозможными заботами, не мог заниматься координацией действий Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов. Департаменту полиции  требовался помощник, и им стала система охранных отделений.

Первое из них было учреждено летом 1866 года при  Петербургском градоначальстве. Через год вся Россия покрылась сетью губернских жандармских управлений. Совместно с III  Отделением и Корпусом жандармов они осуществляли “политический розыск и производство дознаний по государственным преступлениям”. После ликвидации III Отделения распоряжением министра внутренних дел М.Т.Лорис-Меликова при Канцелярии московского обер-полицмейстера 1 ноября 1880 года было образовано Секретно-розыскное отделение, аналогичное учреждение появилось и при Варшавском губернском управлении. 14 августа 1882 года все три охранных отделения новый министр внутренних дел Н.П.Игнатьев подчинил Третьему делопроизводству Департамента полиции.

В период царствования Александра III охранные отделения не играли существенной роли в политическом сыске империи. Но при Николае II по инициативе начальника Особого отдела Департамента полиции С.В.Зубатова во всех крупных городах империи с 1902 года начали действовать розыскные отделения, через год переименованные в охранные отделения. В их обязанности входило обнаружение лиц, совершивших или могущих совершить противоправительственные действия, типографий, запрещенной литературы, фальшивых документов и прочего, а также наблюдение за местами скопления людей и выявление умонастроений во всех слоях российского общества.

К 1914 году количество охранных отделений на территории Российской империи достигло шестидесяти. Там же, где их не было, политический сыск производился силами местных жандармских управлений и жандармских пунктов. Подразделения Отдельного корпуса жандармов опутали территорию империи еще более густой сетью, чем политическая полиция.

Кроме того, в восьмидесяти девяти городах империи действовали сыскные отделения, имевшие целью своей деятельности “негласное расследование и производство дознаний в видах предупреждения, устранения, разоблачения и преследования преступных деяний общеуголовного характера” и обязанные всемерно содействовать службам политической полиции.

Министр внутренних дел П.А.Столыпин 9 февраля 1907 года утвердил “Положение об охранных отделениях”. Вслед за тем появились инструкции по организации наружного (филерского) и внутреннего агентурного наблюдения. Именно этот  момент специалисты считают завершающим в создании органов политического сыска Российской империи.

Охранные отделения состояли из канцелярии, отдела наружного наблюдения и агентурного отдела (внутреннего наблюдения). Канцелярия ведала картотечным алфавитом на всех лиц, проходивших по политическому сыску. На синие карточки заносились социал-демократы, на красные — эсеры, на зеленые — анархисты, на белые — кадеты, на желтые — студенты. В алфавите Московского охранного отделения к Февралю 1917 года насчитывалось около трехсот карточек. Кроме того, Департамент полиции регулярно рассылал во все канцелярии охранных отделений империи списки, содержание которых служило основанием для производства всероссийского политического сыска.

Участковые надзиратели наводили справки об интересовавших охранку лицах и поддерживали связь с филерами. Вокзальные надзиратели присутствовали при прибытии и отправлении поездов и в случае необходимости задерживали выслеженных филерами лиц.

Набирать филеров охранники предпочитали из отставных унтер-офицеров. Им выдавались специальные удостоверения с вымышленной фамилией-кличкой и фотокарточкой. В удостоверении должность филера называлась “агент наружного наблюдения”. Им запрещалось входить в дома, приближаться к наблюдаемым объектам, вступать с ними в контакт. Филеры часами рыскали по городу, сутками на морозе простаивали в подворотнях, наблюдая за лицами, указанными им начальством, и обычно не знали, с какой целью производится слежка. Иногда они следили за своими агентами, иногда по нескольку человек наблюдали за одним и тем же лицом: начальство любило получать информацию из двух независимых источников.

Филеры сообщали, куда и когда ходил субъект наблюдения, с кем встречался, во что был одет, что брал с собою, при каких обстоятельствах исчез из-под наблюдения. При умелой постановке дела филеры доставляли ценные сведения для внутреннего наблюдения и, наоборот, проверяли информацию секретных агентов. В составе знаменитой московской школы филеров, возглавлявшейся Е.П.Медниковым, были сыщики, которые распознавали в толпе неизвестных лиц, причастных к противоправительственным выступлениям, и почти никогда не ошибались. Но такие филеры были редкостью, большинство же — “гороховые пальто”, как прозвал их М.Е.Салтыков-Щедрин, — представляли жалкие существа. Платили им гроши, иногда натурой — полушубок, валенки, шапка; заставляли сутками трястись у подъездов, унижали и даже били. Среди “гороховых пальто” была особая категория бестолковых филеров — бандеры или михрютки. Их выпускали следить, когда требовалось кого-нибудь спугнуть.

Главным подразделением Охранного отделения считался Агентурный отдел внутреннего наблюдения. Канцелярия и Отдел наружного наблюдения осуществляли его обслуживание. Наряду с результатами перлюстрации корреспонденции и, если это удавалось, “негласными” обысками жилищ эти два подразделения помогали агентурному отделу напасть на след лиц, входивших в “противоправительственные сообщества”. Последующие аресты и допросы давали новые материалы, уточняющие уже известные факты.

Агентурный отряд состоял из начальника, его помощника, жандармских офицеров и секретных сотрудников, занимавшихся внутренним наблюдением. Каждый офицер имел по нескольку секретных сотрудников. Знаток закулисных дел Департамента полиции историк П.Е.Щеголев утверждал: “Главным занятием жандармского поручика или ротмистра при Охранном отделении или Жандармском управлении было приобретение секретных сотрудников и руководство ими. Количество и качество насажденной жандармским офицером секретной агентуры обеспечивало его служебные успехи”.

2. Плод жандармского гения

Все действия агентурного отдела регламентировались Инструкцией по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях, утвержденной в 1907 и вновь выпущенной в 1914 году. Она была столь секретна, что штатные сотрудники не имели права выносить ее за порог кабинета начальника Охранного отделения. “Эта инструкция, — писал Щеголев, — замечательный памятник жандармского творчества, своеобразный психологический итог жандармской работы по уловению душ. Инструкция свидетельствует о растлении ее авторов, о величайшей их безнравственности и о пределах того нравственного развращения, которое несли они в население. Русскому обществу надлежит ознакомиться с этой инструкцией по причинам особенного характера: перечитав плод жандармского гения, читатель проникнется чувством крайнего омерзения, и этого чувства он не забудет никогда”.

Инструкция учила приемам вербовки секретных сотрудников, продвижения завербованных агентов в руководство революционных партий путем “создания вакансий”, то есть ареста сильных соперников, общению офицеров с агентами, соблюдению конспирации. Она кокетливо запрещала пользоваться услугами провокаторов, но все причастные к политическому сыску знали, что без них не обойтись. Сыск включает “Действия по установлению или обнаружению неизвестных или скрывающихся преступников”, в том числе мероприятия “не столько по обнаружению, сколько по предотвращению преступления”. Чтобы предотвратить преступное деяние, необходимо иметь своего секретного агента в “обследуемой среде”.

Тайный агент, если он эффективно работает на сыск, не может быть пассивным членом “преступного сообщества” иначе ему нечего будет доносить своим полицейским хозяевам. Для того, чтобы зарекомендовать себя активным членом “сообщества”, агенту необходимо провоцировать “товарищей” и самому активно участвовать в совершении уголовно наказуемых противоправительственных выступлениях. Таким образом эффективность тайного полицейского агента зависит от его активности при совершении государственных преступлений, то есть того, против чего должна быть направлена его деятельность.

Все офицеры политического сыска знали, что за использование провокаторов наказания не последует, лишь бы ничего не всплыло наружу. Еще и поэтому охранники крайне бережно относились к своим секретным агентам.

Лицемерие руководителей политического сыска, составлявших и утверждавших инструкцию, заключается в том, что сами же они устанавливали жалованье агентам в зависимости от положения, занимаемого им в “противоправительственном сообществе”. Каждая ступенька в партийной иерархии, преодоленная агентом, сулила ему увеличение вознаграждения. Таких случаев с документальным подтверждением имеется много, в том числе признания как агентов, так и их хозяев. Первый раздел инструкции гласил:

“Главным и единственным основанием политического розыска является внутренняя, совершенно секретная и постоянная агентура, задача ее заключается в обследовании преступных революционных сообществ и уличении для привлечения судебным порядком членов их.

Все остальные средства и силы розыскного органа являются лишь вспомогательными, к каковым относятся:

1. Жандармские унтер-офицеры и в розыскных органах полицейские надзиратели, которые, как официальные лица, производят выяснения и расспросы, но не секретно, а “под благовидным предлогом”.

2. Агенты наружного наблюдения, или филеры, которые, ведя наружное наблюдение, развивают сведения внутренней агентуры и проверяют их.

3. Случайные заявители, фабриканты, инженеры, чины Министерства внутренних дел, фабричная инспекция и прочие.

4. Анонимные доносы и народная молва.

5. Материал, добытый при обысках, распространяемые прокламации, революционная и оппозиционная пресса и прочие.

Следует всегда иметь в виду, что один, даже слабый секретный сотрудник, находившийся в обследуемой среде (“партийные сотрудник”), несоизмеримо даст больше материала для обнаружения государственного преступления, чем общество, в котором официально может вращаться заведывающий розыском. То, что даст общество, всегда станет достоянием розыскного органа через губернатора, прокурора, полицейских чинов и других, с коими постоянно соприкасаются заведывающие розыском. Поэтому секретного сотрудника, находящегося в революционной среде, или другом обследуемом обществе, никто и ничто заменить не может”.

Секретные сотрудники делились на департаментских, заграничных и местных. Департаменская агентура (в нее входили члены ЦК социал-демократической партии Р.В.Малиновский, партии социалистов-революционеров Е.Ф.Азеф и Н.Татаров) доставляли сведения о деятельности целых партий. Заграничные провокаторы “освещали” революционную эмиграцию.

Е.Ф.Азеф

Возвращаясь в Россию, они переходили в департаментскую агентуру и были чрезвычайно опасны для революционеров из-за обширных связей. Местная агентура находилась на службе в охранных отделениях и доносила о деятельности местных революционных групп.

Инструкция по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях рекомендовала: “Для приобретения их необходимо постоянное общение и собеседование лица, ведающего розыском, или опытных подчиненных ему лиц, с арестованными по политическим преступлениям. Ознакомившись с такими лицами и наметив тех из них, которых можно склонить на свою сторону (слабохарактерные, недостаточно убежденные революционеры считающие себя обиженными в организации, склонные к легкой наживе и т.п.), лицо, вежающее розыском, склоняет их путем убеждения в свою сторону и тем обращает их из революционеров в лиц, преданных Правительству. Этот сорт сотрудников нужно признать наилучшим. Помимо бесед с лицами, привлеченными уже к дознаниям, удается приобретать сотрудников из лиц, еще не арестованных, которые приглашаются для бесед лицом, ведающим розыском, в случае получения посторонним путем сведений о возможности приобретения такого рода сотрудников…

При существовании у лица, ведающего агентурой, хороших отношений с офицерами Корпуса жандармов и чинами судебного ведомства, производящими дела о государственных преступлениях, возможно получать от них, для обращения в сотрудники, обвиняемых , дающих чистосердечные показания, причем необходимо принять меры к тому, чтобы показания эти не оглашались. Если таковые даны словесно и не могут иметь серьезного значения для дела, то желательно входить в соглашение с допрашивающим о незанесении таких показаний в протокол, дабы с большей безопасностью создать нового сотрудника”.

Наиболее умелым и удачливым мастером по приобретению секретных агентов считался Зубатов. За чайным столом в непринужденной обстановке он вел неторопливые беседы с арестованными революционерами, предлагая им посредничество между правительством и партиями, осуждая действия правительственных чиновников и революционеров, доказывая собеседникам, что ищет компромиссов… Иногда ему удавалось склонить к сотрудничеству.

3. Виват, провокация!

Все лица, служившие в политическом сыске, превосходно знали, что более эффективного информатора, более ценного агента, чем провокатор, не существует. Сотрудники полицейского ведомства, пользовавшиеся услугами провокаторов, всячески оберегали их от провала и ни при каких обстоятельствах не признавались в использовании провокации при производстве политического сыска.

Лишь на допросах в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства бывшие руководители политического сыска, изворачиваясь и уходя от прямо поставленных вопросов, признавались в применении полицейской провокации, и то не все. Приведем объяснения бывшего начальника столичной охранки А.В.Герасимова: “Как я понимаю провокацию — это искусственное создание преступления. Этого я никогда не допускал…

Господин председатель, как я уже докладывал раньше, для того, чтобы открыть какую-нибудь организацию, нужно иметь там своего человека. Несомненно, если организация ликвидируется, этот человек является тоже преступником уже потому, что он участвовал. Но если мы будем своих сотрудников выдавать, то никто не пойдет служить к нам. Это установка системы. Это было требованием Департамента полиции, требованием Министерства внутренних дел. Это не Охранное отделение, а вся система. Если вы рассмотрите циркуляры Министерства внутренних дел по Департаменту полиции, вы там найдете целую систему, каким образом нужно водить, освещать и т.д.”

Начальник Герасимова, бывший директор Департамента полиции, юрист М.И.Трусевич, в той же комиссии говорил:  “Это всегда было, и до тех пор, пока будет существовать какой-нибудь розыск, даже не политический, а по общеуголовным делам, агентура всегда будет в той среде, которая расследуется”.

Среди сотрудников политического сыска провокация трактовалась весьма своеобразно. Вот какое определение дал ей С.Б.Членов, один из участников работы Комиссии по обеспечению нового строя, обследовавших деятельность Московского охранного отделения весной 1917 года: “На жандармском языке провокатор — это секретный сотрудник, участвующий в революционном движении, совершающий те или иные политические акты, без ведома и согласия того розыскного учреждения, в котором служит. Именно в этой тайности по отношению к жандармам, в этом участии в революционной работе не их государственных, а из личных видов и усматривала охранка провокацию”. Но в том-то и дело, что, с юридической точки зрения, это определение не провокатора, а двойного агента, контрагента…

Жандармский генерал А.И.Спиридович, написавший в эмиграции весьма субъективные и не во всем правдивые воспоминания, попытался в них объяснить, почему среди революционеров встречаются желающие послужить охранке. “Чаще всего, — писал он, — конечно, из-за денег. Получить несколько десятков рублей за сообщение два раза в неделю каких-либо сведений о своей организации — дело нетрудное… если совесть позволит. А у многих ли партийных деятелей она была в порядке, если тактика партии позволяла им и убийства, и грабеж, и предательство, и всякие другие менее сильные, но неэтичные приемы?”

Их революционных партий в провокаторы добровольно шли редко. Причиной согласия чаще всего был страх перед смертной казнью, каторгой, иногда охранникам удавалось запутать, шантажировать, некоторые шли из мести, тщеславия и лишь изредка — из-за денег. Чаще всего в партии засылали готовых агентов. В доносчики, осведомители из подонков просились многие, в них отбоя не было, вербовались за гроши.

* * *

Зубатов разработал этику поведения жандармского офицера из агентурного отдела с секретным сотрудников и пытался привить ее своим молодым подчиненным. “Вы, господа, — говорил он, — должны смотреть на сотрудника, как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму. Помните, что в работе сотрудника, как бы ни был он вам предан и как бы честно ни работал, всегда рано или поздно наступает момент психологического перелома.. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпустите его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему. Помните, что, перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет и дальше полезен для государства, хотя и не сотрудником; будет полезен уже в новом положении. Вы лишитесь сотрудника, но вы приобретете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства”.

Не все офицеры агентурных отделов следовали наставлениям Зубатова. Многие стремились запутать секретных агентов, запутать на тщеславии, трусости, жадности, подозрительности. Многие агенты, боясь своих начальников, шли на все, что от них требовали, а требовали провоцировать и выдавать.

В качестве секретных сотрудников в агентурных отделах охранных отделений числились осведомители и доносчики. В отличие от агентов, состоявших в “правительственных сообществах”, осведомители вербовались из лиц, по роду своей основной службы находившихся в местах больших скоплений народа — дворников, лакеев, офицеров, музыкантов, сановников и даже светских дам. Среди них попадались люди серьезные и полезные для сыска. О доносчиках наиболее точное представление дают оставленные ими документы, уцелевшие после разгрома во время Февральской революции здания Московского охранного отделения. В частности выдержки из двух доносов с сохранением орфографии оригиналов:

“Прошу вас Место Ахранова Отделения виду того, что я Могу вас услужить в данное время так я хорошо знаком с партиями и революционерами и С Крестьянским Союзом. Могу ихния дела подорвать в короткое время если вы дадите Место”.

“Ваше высокородие. Существует важное злоумышление, которое я знаю. Это не заговор, а убийство, но убийство на другой почве. И я могу доказать и выдать многих людей, но только нужно будет производить обыски. А потому вышлите мне 6 рублей на дорогу в Москву; явлюсь и открою вам. Адрес мой (следует фамилия и точный адрес. — Ф.Л.). Причем я не лгу и деньги будут брошены вами мне не зря. Я с помощью обысков дам факты и тогда можно будет дать нос начальнику московской сыскной полиции за то, что он не согласился произвести обыск по моему заявлению. Я знаю, что неизвестно ни полиции, ни медицине. И в случае открытия важного злоумышления пусть мне будет дан ход  и выдано денежное вознаграждение. А осенью я окажу услугу начальнику губернского жандармского управления поделу о разоружении полиции, дам нос местной полиции, открою торговую контрабанду на Каспийском море, разгромлю социалистов. Только имейте в виду, что зря я работать не буду, я первзойду Азефа, который выдал Лопухина. Одним словом, я намерен делать большие дела. Согласны, так высылайте деньги и вызывайте, а не согласны, это ваше высокородие уж ваша воля. И потом имейте в виду, что все, что я ни сообщу вам, это — правда. Я намерен делать большие дела”.

В конце доноса рукой начальника Московской охранки написано: “Выдать 6 рублей”. Судя по резолюции, услуги предлагал вполне пригодный для охранки человек. Доносчики такого сорта заваливали охранные отделения и жандармские управления своей продукцией. А ретивые охранители арестовывали, обыскивали, допрашивали, сажали и писали в столицу отчеты о проделанной работе по искоренению крамолы. Что же удивительного, если из Петербурга по всей России рассылались секретные циркуляры следующего содержания:

“Вследствие  сего Департамент полиции покорнейше просит: во всех случаях устного или письменного заявления или доноса, когда факт преступления ничем, кроме оговора не подтверждается или вообще при сомнении в действительности указываемых обстоятельств — предварительно воздержания формального, в порядке 1035 статьи Устава Уголовного Судопроизводства, дознания, проверять негласным путем основательность обвинения и лишь в случае подтверждения первоначальных сведений этой негласной проверкой приступать к дознанию”.

Огромные затраты на секретную агентуру приносили свои уродливые результаты. Специалисты считают, что перед Февральской революцией по Департаменту полиции числилось 35—40 тысяч секретных агентов. Благодаря их деятельности Департамент полиции имел достоверные сведения о работе съездов революционных партий, совещаниях фракций этих партий в Государственной Думе, соотношениях сил внутри партий, настроениях эмиграции. Далеко не всегда удавалось скрыть пути транспортировки нелегальной литературы, расположение типографий, динамитных мастерских.

Охранные отделения без изменения дожили до Февральской революции. Когда в воздухе потянуло серьезной опасностью, они опрометью разбежались, боясь народной расправы.

«Всё равно повесить!». Как полковника, родившегося в Вильно, «сделали немецким шпионом»