О самой знаменитой операции «Моссада»

В ночь на 1 июня 1962-го был казнен Адольф Эйхман — организатор уничтожения 6 миллионов евреев. Его выкрали в Аргентине и поставили перед судом в Иерусалиме, прежде чем повесить. Как это было, «Огоньку» рассказал руководитель группы захвата, бывший начальник оперативного отдела «Моссада» Рафи Эйтан.

Рафи Эйтан, бывший начальник оперативного отдела "Моссада", провел множество операций, о которых никто никогда не узнает. Самая громкая из тех, о которых известно,— захват Адольфа Эйхмана

Рафи Эйтан, маленький грузный человек в очках с толстенными линзами и слуховым аппаратом на одной из дужек ("Взорвалось совсем рядом",— объяснил он мне, как бы оправдываясь), производит впечатление божьего одуванчика на грани старческого маразма. Но все, кто с ним близко знаком, знают: это — видимость, часть игры. Все помнит, все сечет и до сих пор способен на кривой козе объехать молодых и резвых.

Долгое время Эйтан возглавлял оперативный отдел "Моссада". Это, можно сказать, израильский Судоплатов — с поправкой на масштабы страны и характер задач. За три десятка лет службы в "Моссаде" Рафи принял участие во множестве операций, о большинстве которых никто никогда не узнает. Но знаменитостью стал, когда — уже в 90-х — была обнародована его причастность к самой знаменитой операции "Моссада", с которой и началась всемирная слава этой спецслужбы. Речь о поимке Эйхмана.

Есть, впрочем, в этой легенде некоторая несправедливость. Не только потому, что операция была, в общем, периферийной для "Моссада", но и потому, что она вовсе не была столь безупречной, как ее принято изображать. Мало кто знает, что на том же фронте розыска главных нацистских преступников ей предшествовал почти провал, а за ней последовал провал явный. Об этом и Рафи мне не особо рассказывал, но я дополню его рассказ сведениями из других, тоже весьма надежных источников.

Шорт-лист

Государству Израиль еще не было десяти лет, и "Моссад" не был отдельной организацией. Существовала Служба безопасности, в которую входили собственно "Моссад" и нынешняя контрразведка ШАБАК (тогда — "Шин-Бет"). Общую структуру возглавлял Иссер Харель, еврей из Витебска, который в 1929-м, узнав о том, что в Хевроне арабы вырезали несколько десятков еврейских семей, примчался в Палестину с одной целью — защищать евреев. И посвятил этому всю жизнь.

Розыском нацистских преступников израильтяне занимались с самого конца войны, но — между делом. У спецслужб молодого государства были задачи и поважнее.

А в 1957 году основатель государства и первый премьер Давид Бен-Гурион, у которого среди своих была кличка Старик, как у Ленина, вызвал Хареля к себе и велел ему отыскать оставшихся в живых главных нацистов, причастных к уничтожению евреев.

— Бен-Гурион поставил задачу,— сказал мне Рафи Эйтан,— но список определили мы.

Топ-лист содержал четыре имени: зам Гитлера по партии Борман, начальник гестапо Мюллер, нацистский врач-палач, проводивший в лагерях эксперименты над людьми, доктор Менгеле. Эйхман в том списке был четвертым.

Первое имя пришлось вычеркнуть довольно быстро.

— Мы выяснили, что Борман все же погиб — попал под советский танк у больницы "Шарите" в Восточном Берлине. Мюллер бежал: покинул бункер 20 апреля — и следы его потерялись. Мы знали, где его семья, следили за ней. Были признаки того, что он оставался в живых и даже в конце 50-х поддерживал связь с семьей. Но найти его так и не смогли.

Но на след Менгеле и Эйхмана израильтянам выйти удалось. Оба скрывались в Аргентине.

— Эйхман был символом Катастрофы,— говорит Рафи,— поэтому сначала мы на нем сосредоточили все усилия. Ключевые сведения предоставил слепой еврей, который прошел концлагеря, а после освобождения эмигрировал в Аргентину, в город Тукуман, но его дочь училась в Буэнос-Айресе вместе с сыном Эйхмана. От него мы и узнали адрес Эйхмана: он жил на улице Чакабуко. Создали следственную группу под командой Цви Аарони. Немецкий у него родной, он прекрасно знал немецкий ход мыслей. Цви сам и поехал.

Почти провал

Здесь надо сказать, что в поисках Эйхмана у израильских спецслужб была своя предыстория, которой не принято гордиться. На след жены Эйхмана израильские разведчики вышли еще в 1948-м. Существовал даже план захвата ее, чтобы выудить сведения о местонахождении мужа. Но руки не дошли.

А в 1952-м дело Эйхмана было переправлено из "Шин-Бета" в "Моссад" с сопроводительным письмом: "После ознакомления с документами и сбора дополнительной информации мы поняли, что нам не по силам заниматься этим делом. Передаем всю информацию в ваше распоряжение". Но и в "Моссаде" не заинтересовались. "Поиск и поимка Эйхмана не входит в наши обязанности",— заключил неизвестный чиновник ведомства внешней разведки и списал дело в архив. Обычная бюрократия: своих дел, что ли, нет?

Звонок напоминания пришел из-за границы. К представителю израильской службы безопасности во Франкфурте Шаулю Дарому обратился прокурор земли Гессен доктор Фриц Бауэр. Это к нему пришло письмо от слепого немецкого еврея из Аргентины Германа Лотара, о котором мне рассказывал Рафи Эйтан.

Лотар узнал от дочери, что фамилия ее однокурсника — Эйхман, а его отец во время войны был офицером и занимался очищением от евреев Европы (девушка была на три четверти немка, он ничего за ней не заподозрил). Лотар-старший, бывший узник концлагеря, решил, что это тот самый Эйхман и есть. Попросил дочь навестить своего ухажера дома. Она пришла, дверь открыл отец однокурсника, по описанию — похож. И Герман обратился с письмом к прокурору Бауэру, про которого знал, что тот возбуждает дела против бывших нацистов в ФРГ.

Но прокурор Бауэр, именно потому, что имел некоторый опыт возбуждения дел против нацистов, не стал давать письму официальный ход. Он был уверен: как только Германия подаст формальный запрос на экстрадицию Эйхмана, тот сразу сбежит. Это все равно что предупредить беглеца об опасности. Бауэр решил поступить хитрее: сдать нациста израильским спецслужбам — уж они-то его не упустят.

Это новое дело Эйхмана в "Моссаде" в ноябре 1957-го уже не сунули под сукно, как пять лет назад: к тому времени премьер дал указание начать поиск главных нацистов, и Харель отреагировал быстро и бюрократически безупречно. Доклад резидента во Франкфурте приняли к сведению, земельного прокурора из Германии записали в информаторы, дали ему кличку Толстой, и по сообщенному им адресу отправили в Буэнос-Айрес, на улицу Чакабуко, двух агентов.

Агенты начали с того, что усомнились в достоверности сведений. Высокопоставленный нацист с "кучей бабок", как у всех беглых бонз Рейха, живет в одном из самых отстойных районов аргентинской столицы, в бедном доме? Да не может быть! Проверили. Дом принадлежит некоему Шмидту. Да, немец. Но совершенно не похож на разыскиваемого.

Вернулись, написали отчет: след ложный, это не Эйхман. И новое дело по поиску начальника еврейского отдела гестапо снова положили под сукно.

— Но судьба все же была благосклонна к Иссеру Харелю,— рассказывает автор книг о "Моссаде" профессор Михаэль Бар-Зоар,— и не дала ему опять провалить расследование.

В Израиль приехал сам прокурор Бауэр. Рассерженный бездействием разведки, он не стал встречаться с главой "Моссада", зато встретился со своим коллегой — юридическим советником правительства (в Израиле эта должность соответствует генпрокурору) Хаимом Коэном. "Настучал" ему на Хареля и пригрозил дать ход делу в Германии, в результате которого Эйхман почти наверняка исчезнет из виду — и виноват будет "Моссад". Коэн вызвал на ковер Хареля. Вот тогда и завертелось. И к расследованию приступил тот самый Цви Аарони, действительно классный сыщик, состоявший, кстати, в штате "Шин-Бета", а не "Моссада". Помогло и то, что Бауэр, кроме ультиматума, привез в Израиль и новые сведения: нынешнее имя Эйхмана — Рикардо Клемент. И проживает он по тому же адресу, в домике на Чакабуко.

Оберштурмбанфюрер СС Эйхман на суде в Иерусалиме, 1961 год

Командированным в Буэнос-Айрес оперативникам "Моссада" и в голову не пришло обратить внимание на то, что в обследованном ими доме три квартиры: хозяина и двух съемщиков. Одну из них занимал Рикардо Клемент с семьей — бывший Эйхман.

Захват

После этой встряски и началась действительно блестящая операция. Готовил ее Рафи, но к моменту захвата подоспел и сам Иссер Харель.

Эйхман успел сменить квартиру — жил теперь на улице Гарибальди. Но это не помогло: следили за ним уже непрерывно.

— Однажды Клемент явился домой с большим букетом,— рассказывает Рафи.— Мы знали, что это был день рождения жены Эйхмана. И тогда окончательно поняли: он!

Бен-Гурион дал добро на операцию. Сказал:

— Убейте его или доставьте живым. Лучше живым — это будет хорошим уроком нашей молодежи.

В группу захвата Рафи отобрал троих лучших. У всех семьи погибли при Катастрофе. На дело шли безоружными. "Мы, как правило, выходили на операцию без оружия",— объяснил мне Рафи.

Харель дал ему только пару наручников. Велел, если вдруг задержит аргентинская полиция, пристегнуться к Эйхману, чтобы в полицейском участке оказаться вместе с ним.

— Про себя я подумал,— признался мне Рафи,— что если это случится, в участок я доставлю его только мертвым.

Они ждали Эйхмана на пустыре возле дома. Обычно он возвращался в семь. В семь пришел автобус — его не было.

— В таких случаях группа давит на командира, предлагает перенести операцию — напряжение-то большое. Я сказал: "Нет, будем ждать!"

Пришел еще один автобус — без него. "Ждем!" — сказал Рафи. Он приехал в 20.05. Было уже темно, Эйхман включил фонарик и пошел по тропинке к дому. Когда он был метрах в десяти от укрытия оперативников, Цви Малхин, один из группы Рафи, помахал ему рукой, крикнул: "Моменто, сеньор!" И в тот же момент они бросились на него втроем. Малхин взял на удушение, маленький Рафи ухватил за ноги. Втащили в машину.

— Он сопротивлялся? — спрашиваю я.

— Не было шансов. Он просто выл.

За рулем сидел Цви Аарони. Рафи с Малхиным стали искать шрамы на теле пленника — на левом предплечье и на животе — след от операции аппендицита. Нашли. Аарони сказал ему по-немецки: "Молчи — или убьем!" "Яволь!" — ответил Эйхман.

Доставили на базу. Раздели. Снова изучили шрамы.

Человек, уполовинивший еврейское население Европы, стоял перед ними голый под лампой 500 ватт. Его била дрожь.

— Назовите свое имя,— потребовал Аарони.

— Отто Хеннигер,— ответил он.

— Имя! — повторил опер.

— Рикардо Клемент.

— Ваш номер в СС?

Когда он без запинки назвал этот номер, который и они знали наизусть, сомнений не осталось. У Эйхмана тоже. Он назвал свое настоящее имя.

"Я знаю, что вы израильтяне,— сказал пленный.— Я учил иврит". И попытался прочесть "Шма, Исраэль" — молитву, которую евреям следует произносить перед смертью.

А затем попросил стакан красного вина. Вина у непьющих израильтян не было.

Девять дней эти люди, у которых семьи погибли в Катастрофе, провели с их убийцей. Рафи считает, это было для них самое тяжелое испытание. Но предстояла еще доставка в Израиль.

Пролет

Помог случай. "Эль-Аль" получил первый турбореактивный лайнер компании "Бристоль Британия", способный долететь до Америки без посадки. Рафи говорит, что совершенно случайно, из газет, узнали: 22 мая Аргентина отмечает 150 лет основания государства. Решили приурочить первый полет самолета к годовщине. И дату операции приурочили к этому полету.

Договорились с "Эль-Аль" — его глава, генерал Бен-Арци, был приятелем Рафи. "Эль-Аль" предложил МИДу: в рекламных целях готовы взять все расходы по первому межконтинентальному полету на себя ("Деньги мы ему вернули",— уверяет Рафи), если официальная парламентская делегация Израиля полетит этим рейсом. Аба Эбан, министр иностранных дел, обрадовался такому случаю (потом он смертельно обидится, что его использовали втемную и подставили под дипломатический скандал).

По прилете в Буэнос-Айрес капитан корабля (в отличие от главы МИДа он был в курсе) "обнаружил" поломку, запросил место для ремонта в ангаре. "Туда легче было проникнуть незаметно",— объяснил Рафи.

— Все были одеты в летную форму "Эль-Аль", включая Эйхмана,— рассказывает Рафи.— Я сел в машину справа от него, наш врач — слева. Он держал шприц, чтобы мгновенно усыпить Эйхмана, игла была уже в вене.

Доставили пленника в ангар, посадили в заднем ряду салона и вкололи снотворное. В случае чего — товарищ перебрал.

Когда Эйхман проснулся в полете, спросил:

— Куда летим?

— В Израиль.

— На таком маленьком самолете не долететь до Израиля,— испугался он.

Но долетели.

План был — сохранить захват Эйхмана в тайне и заняться Менгеле. А потом обоих поставить перед судом — устроить свой, еврейский Нюрнберг. Но когда Харель доложил Бен-Гуриону, что Эйхман в Израиле, тот спросил:

— Кто об этом знает?

— Человек сто,— ответил Харель.

— Значит, все,— сокрушенно признал Старик.— Завтра же объявим в Кнессете.

Это был единственный случай в истории Кнессета, когда речи премьер-министра аплодировали все. Но это и спутало планы "Моссада". Дело в том, что местонахождение Менгеле уже выяснили, а Рафи даже купил участок земли рядом с его домом в Аргентине. Однако, узнав о захвате Эйхмана, Менгеле сбежал.

— Зря потратились на землю? — посочувствовал я.

— Нет,— засмеялся Рафи.— Я ее потом выгодно продал.

Но врача-садиста они упустили. Могли поймать. Не хватило сил. Одержимый Харель бросил всех оперативников на поиски шестилетнего Йоселе Шумахера, сына репатриантов из СССР, которого дед, ультраортодокс из антисионистского движения религиозных фанатиков "Натурей Карта", увез тайком от родителей в США.

Йоселе нашли. Но пока оперативники искали мальчика, убийца детей Менгеле успел замести следы. Явный провал "Моссада".

Так Эйхман был повешен в одиночестве. Для него одного соорудили эшафот. И печь — крематориев в Израиле нет.

В 04.35 утра 1 июня 1962 года с борта полицейского катера начальник управления тюрем Арье Нир развеял пепел Эйхмана над морем из глиняной кадки.