Неудобные вопросы революционеру. Вячеслав Дианов

Неудобный вопрос задать легко. Легче, чем обменять рубли на доллары. Сами понимаете, в стране обменять доллары – это только если без Нацбанка, акции протеста – если без оппозиции. Вячеслав Дианов, великий и ужасный модератор молчаливой революции.

Только, где у него кнопка?

– Почему среда?

– Мы начинали 1 июня, вышло на среду. Это начало недели, люди очень активны в этот день, хороший день.

– Название «молчаливая акция протеста» – ваше или потом уже приклеилось?

– Нас так назвали журналисты, российские. У нас был просто механизм сбора людей, желания такого не было.

– Аплодисменты – тоже не вы?

– И аплодисменты не мы, наша задача была собрать людей. Ну, а когда увидели, что люди аплодируют сами на второй акции, мы поняли что это хороший знак для объединения. Они начали аплодировать, потому что хотелось что-то делать.

– То есть им не хотелось молчать, да?

– Да.

– Знаете, еще никто не посмел предупреждать, что объявит провокатором каждого, кто крикнет «Жыве Беларусь!». Это правда или наговаривают?

– Да, есть формат акции. Если согласен с ним – приходишь. Нет, так нет – не приходи, я так считаю.

– Читаю у вас на страничке «Вконтакте» призывы к первым акциям, там про «собирайтесь всей семьей». Сейчас такого не порекомендуете?

– Смотрите за событиями – сами увидите, будем ли рекомендовать.

– Сопротивление очень жесткое для семейных акций. Для вас это было ожидаемо?

– Мы проецировали различные ситуации.

– То есть ожидали?

– Ожидали, да. Но, как к такому подготовишься? После 22-го июня понимали, что будет ещё жестче. Мы готовы к любому развитию событий.

– И к такому варианту, когда к вам вдруг выйдет кто-нибудь из власти?

– Пусть приходят.

– Выходит такой человек и говорит: я вас поддерживаю, в стране кризис, теперь давайте обсудим ситуацию. А вы…?

– Должен быть первый шаг с их стороны. Они должны понимать: у нас одна задача – чтобы Лукашенко не было у власти

– То есть переговоры с самим президентом невозможны в принципе, да?

– В данном случае переговоры могут быть только в том случае, если дадут людям собираться.

– А с кем вести переговоры? Вы вот сейчас в Кракове.

– Про формат переговоров расскажем тогда, когда будет предложение. У нас есть идея, интересный формат. Играть по их правилам точно не будем.

– По скайпу что-ли, как сейчас мы?

– Нет, переговоры должны быть публичными.

– На телевидении?

– Идея намного интереснее. Пока говорить об этом не будем.

– Как я понимаю, акция замышлялась молчаливой, чтобы обезопасить людей – так их не за что задерживать, да?

– Ну, да, по закону.

– Но это не работает, они берут молчащих. Формат акции из-за этого изменится? Вроде уже и глупо молчать и делать вид, что случайно оказался в этом месте.

– Мы учитываем все, что напишут нам пользователи, все что предложат, все идеи. Мы являемся администраторами, которые аккумулируют идеи пользователей. Сами только принимаем решение на уровне, какая идея лучше.

– Тогда вопрос администратору. Что толкает этих людей выходить на улицу? Это после таких жестоких задержаний.

– Много факторов: и финансовый кризис, и политический, и моральный. Недовольство режимом.

– Режим надоедал и год назад, и два года, и три….

– Тогда тоже было недовольство. Но Лукашенко все это время показывал, что виноваты в проблеме, например, министры. Переставлял их с места на место, вел такую игру с населением. И все соглашались. Сейчас ему намного сложнее: люди понимают, что экономические проблемы — это следствие. А причиной является сам президент. То есть к недовольству добавилось это понимание.

– Предположим, нет Лукашенко. Но у власти остается человек из его окружения. Устраивает?

– Мы говорим, режим Лукашенко. Но если сейчас на данном этапе какой-то человек из власти заявил, что он нас поддерживает, к нему изменится отношение. Во всех странах к таким людям, которые берут ответственность в такой момент, даже если он был на другой стороне, менялось отношение народа. Это просто исторический процесс, и в нашей стране может быть не исключение.

– Смотрю на возраст получивших сутки, там 87-90 годы рождения. Ваш возраст. Вам не кажется, что возраст революционеров ограничен?

– В среду 6-го июля задержали много больше людей старшего возраста. Потому что мы сделали децентрализованную схему процесса. На районах больше вышли люди старшего возраста. Со временем, думаю, возраст будет уравниваться. Но главный акцент дадут соцсети конечно. Это люди от 17-ти до 26-27, как можно судить по пользователям нашей группы «Вконтакте».

– Вы думаете, кто получил сутки за молчание один раз, они второй молчать в среду пойдут?

– Большинство выходит повторно. У многих наоборот страх исчезает. Это заметно.

– Или страха всё-таки становится больше? Разгоны всё жестче…

– Есть коллективный страх и страх индивидуальный. Индивидуальный сейчас побеждают. Когда побеждается коллективный, это изменяет ситуацию.

– Хотя, с другой стороны, вам выгодно, чтобы людей задерживали…

– Нет, нам это не выгодно.

– Вот первая ваша акция, я и не знал, что это было 1 июня.

– В первые три акции, когда не было никаких задержаний, темп роста людей – пятикратный. На первую вышло 100 человек. На вторую – 500, на третью 2,5 тысячи.

– А если бы милиция не разгоняла, в эту среду сколько было бы?

– Скажем так, уже не надо было бы проводить эти акции. При такой прогрессии режим бы пал.

– Как именно пал? Предположим, власть видит, что вышло очень много молчащих революционеров. Дальше что?

– А что происходило в тех странах с диктатурами, где на улицы выходили много людей?

– Ну, я знаю много стран, где это ничего не происходило. На какую-то критическую массу рассчитываете, да?

– Да, с критической массой милиция и спецслужбы перестают функционировать, потому что в этой толпе могут быть их родные, сестры, жены, дети.

– Сколько?

– Начиная от 100 тысяч. У милиции появляется сомнение.

– Если не удаётся и близко столько собрать и долго не удаётся, а скептических мнений – легко удаётся. Продолжите?

– Конечно, продолжим. Если бы мы обращали внимание на очень многие пессимистические мнения, то вообще бы ничего не получилось.

– Вы должны обращать внимание на то, что людей задерживают.

– Мы учитываем задержания и пытаемся обезопасить.

– Когда на площади, по расчетам, должны были собраться 100 тысяч человек?

– Если бы не было сопротивления властей, то к 3 июля была бы такая цифра.

– А что если бы эта революция в интернете началась за полгода до президентских выборов? Это бы очень на всё повлияло?

– Ничего бы не получилось, если перед выборами. Потому что на тот момент у кандидатов были ресурсы, и агитация работала очень хорошо. Кандидаты от оппозиции могли информационными поводами притормозить процесс сбора людей даже лучше, чем власть. Тогда было все либерально, никто никого не давил. И у кандидатов бы начались заявления критичные в нашу строну, потому что он чувствовали свою силу. А может, и получилось бы….

– Не могу не поцитировать на вашей страничке один из любимых афоризмов Аль Капоне: «С помощью доброго слова и пистолета вы можете добиться гораздо большего, чем только одним добрым словом».

– Хорошая фраза. Мне просто нравится. Есть много хороших фраз. Не надо понимать буквально многие из них. Можно поцитировать Библию и тоже ужаснуться, понимая всё буквально.

– Как вы думаете, оппозиция ревнует или что-то другое? Скептически к вам относится оппозиция, не то, что власть.

– Возможно, у кого-то это ревность. У кого-то иные соображения.

– Просто не могу назвать политической силы, какая бы полностью поддержала эти ваши революции. Или я ошибаюсь?

– Наверное, вы ошибаетесь. Или не ошибаетесь. Так чтобы открыто заявили о поддержке – нет. Активисты партий многие на наших акциях. Но чтобы об открытой поддержке партии, чтобы вся работала на эту акцию – такого нет.

– Партии делали вам предложения о сотрудничестве, от которого трудно отказаться?

– Нет, ну я не буду называть кто и что, но денег нам никто не предлагал. Были попытки нас привести к чему-то другому, к другому формату. Они рассчитывали, что тут будут сидеть ребята не очень далекие и их можно направить в нужное русло. Это были попытки недели две назад и из разных политических кругов. Но как поняли, что тут не так всё просто, что ребятам не надо по ушам ездить, то и прекратили.

– Я понимаю желание людей выходить на улицы. Но это всего лишь протест. А что за протестом? Ничего же нет. Вам не кажется, что нужно нечто ещё. Что-то позитивное…

– Что вы понимаете под этим словом?

– Ну, как минимум стране сейчас нужны антикризисные программы, взаимодействия, точки для тех же переговоров. А получаем – противостояние. Только и всего.

– Мне кажется, как раз ошибка оппозиции была и есть в том, что они всегда пытаются какие-то предложения сделать, а такие попытки диалогов власть воспринимает, как слабость. Каждый оппонент, кто делает конструктивные предложения – для президента это слабый человек. Он понимает только язык давления. Этим и надо действовать. Все предложения не имеют никакого смысла. Кому эти программы пишутся? Людям? Они их не читают!

– Выйти и молча постоять – это язык силы или слабости?

– Конечно, это сила воли. Люди выходят, хотя знают, что их могут задержать. Это давление, прямое давление на Лукашенко. Могу сказать, что степень самоорганизации граждан сейчас растет. Если не первых акциях, когда начинались задержания, люди просто смотрели со стороны, то сейчас начинают отбивать своих.

– То есть вы видите динамику в том, чтобы люди оказывают активное сопротивление, а не пассивное как раньше, да?

– Люди должны действовать по закону. Если на них нападает неизвестно кто, они должны реагировать на это соответственно.

– А если бы это были милиционерами в форме и при погонах…

– Тогда тоже должны действовать по закону.

– Чем ваша акция изначально отличалась от обычного флешмоба?

– А мы просто назвали флешмоб акцией.

– И назвали революцией, чтобы люди не принимали это за флешмоб, да?

– Ну, у нас не было идеи первоначально такой. Но она сама собой сформировалась. Мы поняли, что нужны серьёзные цели.

– Некоторые политологи говорят, что вы играете на разогреве у неких политических сил.

– Я говорю, что это ложь.

– Другие говорят, что протестовать лучше бы к осени, а сейчас преждевременно…

– Кто не делает первый шаг, у кого не получится шаг второй. Надо делать, когда есть сила и энергия.

– Как вам такой вариант. Через пять-шесть сред каждый, кто выходит на молчаливую революцию, получает свои 10-15 суток, это очень нехороший опыт. Я пойму, если они откажутся снова и снова рисковать в который раз. А вы?

– Уже есть вторые сроки, есть люди, которые 30 суток будут сидеть. В Солигорске парень отсидел 15 суток, как только вышел – сразу пошел на акцию. Ему дали опять 15 суток.

– Ну, есть отчаянные головы, кто спорит. Но даже у них есть родные люди. Помните тот ролик про спрячь бабушкин паспорт. Можно же было поговорить с бабушкой, убедить голосовать, как нужно её внучку. В вашей революции тоже отсутствует эта возможность переубеждения бабушки…

– Я думаю, бабушки сами переубедятся, главное им показать информацию, что происходит на этих улицах.

– Думаете, они переубедятся, если их внуков посадят на 15 суток?

– Я думаю, да. Но мы к этому не стремимся, чтобы их внуков сажали на 15 суток.

– А они на кого больше разозлятся – на вас, тех, кто их внучка вывел на площадь, или на того, кто его задержал?

– Обычно обижаются на агрессора. Даже если пропаганда будет работать. Потому что внуки выйдут из изолятора и расскажут всю правду.

– У нас политическая борьба начинается с борьбы за гранты, да?

– Да.

– Тогда сколько грантов выиграли?

– Ни одного. Мы не боремся за гранты.

– И гранты никакие не привлекли?

– По крайней мере, я лично – нет. Этим не занимаюсь.

– А кто-то из команды может и да?

– Надо понимать, что идея децентрализовала. Если кто-то под это что-то и привлек, то я об этом не знаю. Я не против, но лучше меня уведомлять. Всякое бывает. Но тут всё держится на инициативе людей. У нас достаточно хорошая команда. Видите какую-нибудь рекламу наших акций в интернете, которая требует денег? Что из того, что мы делаем, требует денег?

– Ну, за пару роликов можно заплатить….

– Если кто-то в ролик вложил свои деньги – это только плюс. Я вам честно скажу, из всех роликов я знаю авторов, наверное, только двух. Остальное присылали нам, так помогают.

– В 2008 году, я заметил по вашему профилю в контакте, вы поменяли адрес в Минске. В том году еще были парламентские выборы. Это родительская квартира или ваша?

– У меня нет, квартира родительская. Я не заработал.

– Живете в Кракове на какую стипендию?

– 900 злотых (это примерно 340 долларов)

– Хватает?

– Хватает, но мало.

– Что на ужин было вчера?

– Гречневая каша и колбаса. Но у нас гречка тут столько не стоит.

– Сколько сейчас денег в кошельке.

– 400 злотых.

– То есть половина стипендии в кошельке???

– Ну, она лежит у меня на столе. Обычно не снимаю, на карточке.

– И последний вопрос, припомните самую крупную свою покупку за два последних месяца?

– Купил ноутбук бэушный. Спасибо за такой допрос.