«Некоторые со мной не здороваются, считают, что я «ментам продался»

Александр Харламов когда-то был обычным машинистом в Орше. А сейчас он – отец Александр, священник, который исповедует осужденных в Оршанской исправительной колонии № 8.

Служит и в других храмах, но именно в колонии он официальный работник на полную ставку. Отец Александр согласился рассказать о том, как ему работается в колонии, о чем он беседует с заключенными и почему некоторые осужденные с ним не здороваются.

«У нас все ищут врагов народа: «Поп не имеет права поговорить с родственником осужденного»

– Отец Александр, почему вы решили стать священником и почему пришли именно в колонию?

– Я когда-то был машинистом, до этого его помощником, а до этого в армии был, в футбол играл, слушал Beatles, Led Zeppelin, Queen, Высоцкого, курил, пил, поэтому все земное мне не чуждо. Но когда Божья благодать меня коснулась, и я стал понимать, что это несовместимо с тем званием, которое я буду носить – званием священника, я стал с помощью Божьей меняться. Сегодня я понимаю, что эти люди (осужденные. – TUT.BY) находятся, как и я раньше, в зависимости от своих страстей, и я должен помочь им.

У человека, которого готовят к различным наказаниям, – от долгого срока до смертной казни – душа мечется, она неспокойна. Мы и сейчас не за смертную казнь, но это же церковь, а это – государство. И когда к нам пришло христианство с 10-го века, то к этим несчастным всегда приходил священник для утешения. Потому что мы свято верим, что у человека есть душа, и она вечна.

– Как правильно звучит ваша должность? На что вы имеете право в колонии, а на что нет?

– Я тут называюсь руководитель кружка духовно-нравственного воспитания. Такую глупую формулировку придумал Департамент (исполнения наказаний МВД. – TUT.BY), потому что с тех пор, как большевики ушли, а к чему-то новому мы не пришли, слово «кружки» осталось довольно весомым. Вот я как бы им руковожу. Понятно, что кружка нету и быть не может.

В мои обязанности входит общение, беседы с осужденными. Я хожу к ним и в ШИЗО, и в карантин, и здесь их встречаю, в храме. В карантин, например, я хожу по средам. С разрешения администрации и начальника карантина, можем проводить с осужденными совместные беседы, но чаще всего я один.

Храм Святых первоверховных апостолов Петра и Павла на территории ИК-8 в Орше

В православной церкви различают грех и грешника. Любой оступившийся, который совершил преступление, и человек, который отбывает наказание, - это уже разные люди. Родственники жертв всегда имеют другое мнение. Они всегда будут кричать, что надо убить в ответ, отомстить, посадить на электрический стул, на кол. Этого мы не изменим. Но, например, за рубежом капеллан поговорил с осужденным и потом едет к жертве или к родственникам и начинает работать с ними. Это же его обязанность – примирить враждующие стороны. У нас священник таким примирением не занимается.

По словам отца Александра, сегодня трудно говорить о каких-либо попытках священнослужителей пообщаться как с родственниками жертв, так и с родственниками самих осужденных. Теоретически это сделать можно, на практике – нежелательно, говорит он.

«У нас все ищут врагов народа: «Поп не имеет права поговорить с родственником осужденного». Мол, могу передать осужденным наркотики, сигареты, алкоголь, деньги. Но священник обязан навести мосты, чтобы родственники помогли этому осужденному как-то утихомириться, успокоиться. А если приехала к осужденному жена, почему я не могу с ней поговорить? Нельзя. Вот это у нас еще по старинной привычке осталось – «к стенке», «руки назад» и т.д».

Методы исправления и перевоспитания в тюрьмах, считает отец Александр, сильно устарели. А священник в глазах многих осужденных сегодня «такой же инструмент перевоспитания», поэтому реально достучаться до заключенных становится непросто.

Есть и другие препятствия для общения осужденных со священниками.

«У МВД с православной церковью заключено соглашение (в следующем году будет 20 лет со дня его подписания. - TUT.BY), по которому мы можем работать здесь. Нормальные люди воспринимают это нормально, понимая, что мои начальники – патриарх и епископ. Но многие осужденные этого не понимают. Они считают, если меня допустили сюда и я здесь свободно нахожусь, то, значит, «ментам продался».

А для них все менты – предатели, с ними общаться нельзя. А я-то с ними общаюсь, и это уже, как они говорят, не по понятиям. Кто-то меня видит – плюет, кто-то – поздоровается, кто-то – нет».

По мнению батюшки, государству необходимо пересматривать способ сотрудничества церкви и пенитенциарной системы, «чтобы священник не подчинялся ни МВД, ни замполиту, ни начальнику колонии. Священник должен приходить в колонию как независимая единица от администрации. Тогда осужденные будут чаще обращаться».

За рубежом капеллан заключает с осужденными контракт, и общение там построено совершенно на другом уровне, приводит пример отец Александр. «Мы каждый год ездим в Москву, встречаемся со всеми служками Божьими отовсюду, на чтениях. И они рассказывают, как работают. Мы слушаем и удивляемся: как мы отстали! У нас православная церковь, и католики посещают колонии, но чтобы активно участвовать в жизни осужденных, – нет. Надо наши законы доводить до ума».

То же касается и осужденных на смертную казнь, добавляет священник. По его мнению, если человек совершил много преступлений, то правильней работать с таким человеком, а не убивать его. Священник в таком случае мог бы, например, привозить ему письма жертв или родственников погибших, «чтобы он думал». Иначе смерть может быть слишком легким наказанием.

Тем не менее сегодня в ИК-8 есть осужденные, которые активно общаются с отцом Александром. Их действительно не так много: постоянных – человек 40 из более чем 1500 осужденных. Иногда прихожан больше: по праздникам или по выходным.

«Главный грех у осужденных – онанизм. Они сначала должны за это покаяться и только потом – за свое преступление»

– О чем вас обычно просят осужденные? Что спрашивают?

– Надо понимать, что беседа от исповеди сильно отличается. На исповеди осужденные открывают душу. Человек должен прийти на исповедь уже тогда, когда понимает: как раньше он жить не может. Ко многим это понимание приходит, когда им начинают сниться жертвы, мерещатся за каждым столбом, когда они думают об этом постоянно и хотят избавиться от этого.

Но не каждый допускается к исповеди, потому что не могут избавиться от главного греха – онанизма, рукоблудия. Сами рассказывают, что трудно им себя перебороть. Они сначала должны за это покаяться и только потом - за свое преступление. А способ только один: когда рука потянется к чреву, надо ее схватить другой рукой и начать креститься, насильно, чем дольше, тем лучше, и приговаривать: «Во имя отца и сына и святого духа». Многие приходили потом и говорили, что помогло.

У многих накипела обида на систему, на администрацию, и они мне изливают душу. Некоторые мою роль не так понимают. Приходит, например, осужденный и начинает смаковать, как с женщинами себя вел. Говорит: «Помню Машку», и рассказывает, как и что он с ней делал. Потом: «Помню Аньку». И про нее рассказывает. Я ему тогда отвечаю: «Так, родной, ты что-то перепутал, нашел свободные уши?». Надо ведь, чтобы покаялся. Так каяться он не хочет!

Обычные же беседы, рассказывает батюшка, ведутся вне храма, и тогда осужденные могут задать любые интересующие вопросы.

«Раньше, было, доходило до того, что рассказывали, как их плохо кормят. Сейчас уже такого не говорят. Вопросы разные, иногда такие глупые, что и говорить не хочется. В основном бытовые. Интересуются, например, как повенчаться. Помню, мусульманин один просил повенчать, чтобы жена не гуляла, и долго меня уговаривал. И я ему долго объяснял, что это невозможно. Часто рассказывают, что умер отец/мать, просят отпеть. Но приходится выяснять, как умерли, потому что они же еще и врут. И, чтобы мы не отпевали самоубийц, я, с одной стороны, братию прошу узнать, что он там рассказывает в разговорах, а, с другой стороны, пишем письмо (чтобы узнать точно причину смерти. - TUT.BY).

«Он мне звонит и говорит: «Если бы это было до встречи с вами, я убил бы. И его, и ее»

– А примеры есть, когда осужденные верующими становились? Как отличаете верующего от лицемера?

– Это видно именно на исповеди. Когда человек, как на допросе себя ведет, – это одно, а когда говорит мысли свои, – это уже другое.

Очень бы хотелось увидеть плоды своего труда. Посадить дерево и увидеть, что оно выросло. Я поэтому и не пью, потому что молюсь за тех, кто совершил преступление в алкогольном или наркотическом состоянии, а таких тут большинство. Радует, что каждый год выходят люди, которые дальше несут слово Божие. В Минске сейчас один – староста храма, один – в монастыре в Новинках, еще один – дьяконом в Гомеле. Многие из тех, кто ходил ко мне здесь, звонят, я со всеми поддерживаю отношения. В эту Пасху я получил около 40 звонков и эсэмэсок, по почте пришло около 15 открыток – и все это от бывших осужденных.

Человек у нас сидел, сейчас он в Витебске. Так получилось, что он освободился раньше срока. Пришел домой неожиданно, а там жена с любовником кувыркается. И вот он мне звонит и говорит: «Если бы это было до встречи с вами, я убил бы. И его, и ее». Рассказывает, как схватил нож, потом посмотрел на них, вспомнил, как я учил, стал молиться и сказал: «Вон оба из моего дома». Мы до сих пор мы с ним созваниваемся, он сейчас предприниматель. На Россию, Украину торгует. С женой порвал сразу, у него сейчас две дочери, замуж повыдавал. А если бы тогда убил жену, опять пошел бы по новой.

У нас в алтаре, например, есть крест, в котором есть частичка древа, на котором распяли Христа. Где такое еще найдешь? В Витебск привозили раньше, в Собор Успенский, люди в очереди стояли. А у нас вот оно, пожалуйста, самое святое христианское чудо. Есть еще мощи Феофана Затворника. И все это мне привезли наши бывшие осужденные. Они же не украли этого, они мне передали их со всеми документами, потому что стали такими верующими, что им доверили наши православные святыни.