«Мы верили, что нам достанется золотой запас СССР»
Четверть века назад, 27 июля 1990 года, Верховный совет БССР принял Декларацию о суверенитете.
Как наша страна обретала независимость, мы обсудим с героями того времени в новом проекте «Комсомолки». Первый собеседник – один из разработчиков документа Станислав Шушкевич.
«МЫ ХОТЕЛИ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СТАТУТ ВКЛ»
- Станислав Станиславович, что стало основой для белорусской Декларации о суверенитете? С чего ее писали, что брали за пример?
- Еще весной 1990 года фракция БНФ в Верховном Совете (ВС) вела разговоры и готовила Декларацию о независимости БССР. Они хотели сделать документ совершенным, поэтому долго спорили.
Начиная с июня, депутаты от БНФ стали говорить, что пора включить этот вопрос в повестку дня. У нас ведь были хорошие контакты с Литвой, которая приняла Декларацию о суверенитете еще 18 мая 1989 года, а Эстония еще раньше – в ноябре 1988 года.
Другой вопрос, что когда Литва принимала декларацию, Компартия Беларуси и предводители считали это дело вредным: «Как они посмели?» Но когда 12 июня 1990 года и Россия приняла декларацию – поняли: надо шевелиться.
Николай Дементей, который тогда был председателем ВС БССР, внес предложение от имени ЦК КПБ о принятии Декларации о суверенитете БССР и представил разработанный ЦК КПБ проект из 38 статей. Вопрос включили в повестку дня.
- Как Верховный совет воспринял вариант коммунистов?
- БНФ сразу заявил, что она никуда не годится. Но их было меньшинство: чуть более 30 человек против почти 300 преимущественно коммунистов.
- И как они могли тягаться?
- Ну, коммунистов становилось все меньше. Я же тоже был коммунистом, до 12 мая 1990 года. Я отдал партбилет, сказал, что у меня начинается другая жизнь. Не только у меня, нас много было таких, сдавших партбилеты без громких заявлений.
- С чего для вас началась работа над декларацией?
- Сложилось две группы: одну возглавил я, мы занимались политическим аспектом, и в итоге в нашем варианте в декларацию вошли первые пять статей.
- А сколько в вашей группе было разработчиков?
- Вы знаете, сколько приходило, столько и было: иногда 5, иногда 15, особого энтузиазма не было…
У меня было одно великое упущение – я не имел системного гуманитарного образования. А люди, которые изучали историю и политику, политэкономию, знали, что такое Декларация о независимости США. Если бы я ее прочел до того, как мы начали создавать свою, то наша декларация была бы лучше. А тогда я знал ее в общих чертах, знал желание американцев избавиться от короля Британии, знал, что там есть пункт о праве народа на восстание. У нас такого не могло быть, ведь мы объявили, что строим правовое государство.
Станислав Шушкевич пригласил Василя Быкова - оба были народными депутатами СССР – к себе на кафедру в БГУ. Правда, знаменитому писателю были мало интересны физико-математические расчеты и парламентские дебаты, больше - судьбы людей
Кроме литовской, эстонской и частично российской других деклараций бывших республик СССР я не видел. Но эти три нам не подходили, потому что страны Балтии имели конституции и ранее, они восстанавливали свою государственность, а мы – устанавливали. Россия – многонациональное федеративное государство, принципы его построения иные. Таким образом, никакая другая декларация за основу не бралась.
Наиболее просвещенные депутаты считали, что у нас должны возродиться традиции ВКЛ, думали использовать Статут ВКЛ. Но я, еще раз заглянув в него, не понял, что оттуда можно взять...
В первой статье декларации мы заявляем: БССР – суверенное государство и раскрываем понятие суверенитета. Я большой сторонник четких определений и на недооценке такого подхода многих ловил.
«КЕБИЧ СНЯЛ СВОЮ КАНДИДАТУРУ В МОЮ ПОЛЬЗУ»
- Но все-таки как вы разрабатывали декларацию: садились – и что?
- Нам помогали юристы очень высокой квалификации. Публично я не говорил, что ощущаю недостаток политической образованности для работы над такими документами, но нашим юристам-профессионалам не стеснялся в этом признаться. Но я себя ущербным не считал. Я кое-что к этому времени прочел из того, что запрещалось в СССР. Книгу Карла Поппера, например. Я уже знал, что такое открытое общество, о чем многие понятия не имели.
- То есть вы сначала набрасывали формулировки, а потом шли за одобрением к юристам?
- Нет, в большинстве случаев юристы делали первоначальные наброски. Кроме того, наброски приходили и от депутатов, и от членов правительства, и от просто энтузиастов. Именно тогда Верховный совет начинал потихоньку становиться парламентом.
- Это потому что вы уже стали первым зампредом, да?
- В том числе (улыбается). Но вначале за пять лет до депутатства я неожиданно стал проректором БГУ. Фактически меня и назначил, и утвердил Николай Никитович Слюньков (первый секретарь ЦК КПБ. - Ред.) Он приехал в университет, ему понравилась моя кафедра. После его отъезда меня вызвал ректор и сказал: «С завтрашнего дня ты – проректор БГУ по науке».
С избранием на должность председателя Верховного совета было еще интереснее. Было две кандидатуры – Кебич и я. Я набирал примерно голосов на 40 больше, чем Кебич, но меньше, чем надо для того, чтобы стать председателем.
Последнее голосование: если оба снова не набираем, наши кандидатуры снимают и ищут новые. Мне Кебич тогда казался очень приличным человеком, и я даже начал подумывать: не снять ли свою кандидатуру в его пользу? И тут вдруг Кебич снимает свою.
Он мне сказал примерно так: «Сейчас изберут какого-нибудь лопуха, и будем тогда мучиться и ты и я». Это был сентябрь 1991-го, сразу после путча.
Вячеслав Кебич и Станислав Шушкевич в начале 90-х
«БЫЛИ НАИВНЫМИ, СМЕЛЫМИ И ПРАВИЛЬНЫМИ»
- А что изменило принятие декларации?
- Ничего, это был лозунг. В декларации же написано, как и что может измениться: только через конституцию. Но новая символика – герб «Пагоня», бело-красно-белый флаг, а также новое название страны – «Республика Беларусь» – стали возможны именно благодаря Декларации о суверенитете, их приняли в сентябре 1991 года.
- В пятой статье декларации указано: Беларусь, как создательница СССР, имеет право на свою долю собственности, валютного, алмазного и золотого запаса СССР. Вы верили в это, когда писали?
- Мы были наивными, думали, что такое возможно. Нас так долго убеждали, что СССР – это прекрасно, что дружат народы, что все счастливы… Поэтому тогда мы считали себя в этой статье очень смелыми и правильными. Позже этот момент был определен очень простым положением: то, что на территории данной республики, принадлежит этой республике.
Самым сложным вопросом был вопрос с фантастически дорогостоящим ядерным оружием. Мы не имели прежде всего морального права сказать про ядерное оружие на нашей территории, что оно наше. Не из-за скромности, а потому что это было бы самоубийство.
На территории Беларуси на душу населения и на единицу площади было тогда больше ядерного оружия, чем в любой другой стране мира. Им можно было уничтожить всю Европу. При конфликте мы были бы первой подлежащей уничтожению нашим противником целью, как гигантский арсенал оружия массового уничтожения…
- Вы с Вячеславом Кебичем в начале 90-х были первыми лицами в государстве, споров по поводу независимости не возникало?
- Я частенько заходил к нему в рабочий кабинет, несмотря на то, что одна хорошая знакомая сказала, что негоже мне заходить в кабинеты к подчиненным, это они должны ко мне стучаться. По табели о рангах я был первым лицом в государстве, Кебич – вторым, но я хотел показать, что отношусь к нему по-человечески, с уважением. Мы даже вместе, бывало, выпивали – популярный тогда коктейль из фанты с водкой…
- Настроения в Верховном совете после принятия декларации как-то поменялись?
- Поменялись, когда декларация стала конституционным законом, после 25 августа 1991 года. Это было явным коммунистическим проигрышем.
Многие депутаты, особенно представители БНФ, ходили гордые – грудь колесом. И это была, к сожалению, ошибка: восторгаться победой, а не действовать, не развивать успех. Работа с населением, пропаганда рыночных подходов, демократии была недостаточной. Гигантская масса простых людей не по своей вине очень далека от этого, их надо просвещать.
Начало 90-х запомнилось белорусам не только принятием Декларации о суверенитете - то время стало одним из самых тяжелых периодов для нового государства. Фото vytoki.net
Демократов-рыночников было очень легко критиковать, жизнь на глазах становилась хуже. Если поляки поверили профессору-экономисту Леху Бальцеровичу, солидаризировались и, пережив шок, приступили к терапии, то мы в начале 90-х упустили момент…
Оцените статью
1 2 3 4 5Читайте еще
Избранное