Константин Эрнст: «Мы похожи на сумасшедшую белку»

Шеф российского Первого канала поставил безжалостный диагноз современному обществу и ответил на вопрос «что делать?».

— Вы не устали, что вас не любят, даже ненавидят те, кто в принципе имеет похожий с вами бэкграунд?

— Меня ненавидят те, кто искренне полагает, что я занимаю их место. Пусть ненавидят. Ненависть – чувство непродуктивное и разрушительное. Удачи.

Еще год назад наша жизнь напоминала мне засаленную колоду карт – одни и те же лица, только полустертые и потрепанные. Мне кажется, что теперь все как-то ожило, задвигалось.

У меня нет ощущения движения, у меня есть ощущение дрожи, которая проходит по неподвижному телу. Это скорее предтеча движения.

Года полтора-два назад я уже обсуждал со своей командой, что все, что было на телевидении за последние 15–20 лет, скажем, с 1987-го по 2005–2006-е годы, оно кончилось. Съедено. Сейчас мы ежемесячно наблюдаем, как, по данным медиастатистики, рушатся все шаблоны и каноны популярности того или иного телевизионного продукта. То, что раньше было гарантией успеха и высоких цифр, почти перестало работать.

Люди этим обожрались, они хотят другого. Время прессуется, основные модели и в культуре, и в искусстве, и в политике быстро съедаются, девальвируются, перестают работать.

— Во всем виноват телевизор.

— Не совсем. Я думаю, причина в общем информационном развитии мира: цифровое телевидение, интернет, мобильная телефония. В таком объеме, по крайней мере в России, люди не получали информацию никогда.

И бабушка надвое сказала, положительный это процесс или нет. Я совсем не уверен, что такое титаническое расширение объема получаемой информации действует на людей благотворно. Но это объективная реальность.

Человек захватил этот мир благодаря экспрессии коры головного мозга, но эта экспрессия может человека и погубить. Первый значительный скачок произошел в конце XIX – начале XX века, когда человечество придумало такие вещи, как двигатель внутреннего сгорания, радио, атомную физику, пенициллин и многое другое, что стало глобально влиять на популяцию людей. Человек изменил базовые условия игры. Он получил инструменты, которые еще сильнее отдалили его от млекопитающего, от биологической детерминированности жизни.

Однако дело в том, что популяция все равно регулируется механизмами, непонятными и независимыми от людей. Например, я уверен, что СПИД – это не утечка из военной лаборатории, а результат внутренней популяционной регуляции. Природа исключает группу индивидов из дальнейшего размножения в силу понятных только высшему разуму механизмов.

Так вот, за последние 100 лет именно экспансией коры головного мозга нарушено много механизмов, которые регулировали популяцию. Во-первых, мы это не вполне осознаем. Во-вторых, кратковременная польза наших изобретений очевидна, и поэтому от них невозможно отказаться. Однако глобально их воздействие не просчитывается.

Вообще, люди изобретают вещи, не осознавая до конца, к чему это все приведет. Эйнштейн, работая над теорией относительности, точно не думал о бомбе. Полагаю, что и с информационным воздействием повторится та же история. Надеюсь, последствий мы не застанем. Хотя потомков жалко.

— Но ведь у человека есть еще инстинкт самосохранения.

— Думаю, что у популяции совсем другие механизмы самосохранения, нежели у индивида. Знаете, я недавно обнаружил данные о том, что количество людей, страдающих аэрофобией, за последние 20 лет увеличилось в несколько раз. Самолеты ведь объективно стали лучше: появилось новое оборудование, более точные приборы. А людей, страдающих аэрофобией, стало в несколько раз больше.

Мне кажется, что причина в общей тревожности и беспокойстве, которые охватывают цивилизацию, когда все разгоняется до дикой скорости. Сначала мы ездили на автомобиле со скоростью 40 км/ч, а потом водитель утопил педаль газа в пол, и все понеслось, замелькало, и вокруг света стало возможным облететь практически за сутки.

Мы как биологический вид не рассчитаны ни на эту скорость, ни на этот объем информации, ни на большинство тех деяний, которые совершаем. Мы как бы присвоили себе чужое право. Человек изначальный не должен был делать того, что делает человек современный.

И так как основные решения принимаются исходя из соображений бизнеса – как эту услугу или возможность продать большинству людей, – отсутствует глобальный научный анализ негативных перспектив этих решений. Вульгаризируя, мы немедленно продаем таблетки, эффективно понижающие температуру, результатом применения которых через некоторое время становится отказ почек. Температура понижается? Вы этого хотели? С вас 10 долларов. И это ужасное состояние нашего глобального несовершенства. Полтысячи лет, отделяющих нас от Средневековья, которое мы считаем Маракотовой бездной истории, в жизни отдельного человека – вечность, в жизни цивилизации – ничто. Медицина, биология, физика, химия не знают ответов на большинство вопросов, которые следовало бы задать. Мы – легкомысленная, самонадеянная, безответственная популяция, одержавшая победу над другими млекопитающими и вследствие этого возомнившая себя богами.

— Ну а вы сами для себя можете сформулировать, что делать? Как главный человек главного телеканала России.

— Очевидно одно: надо искать настоящие смыслы.

— Похоже, на Западе что-то такое нащупал Саша Барон Коэн.

— Да, там всех давно достала политкорректность как вещь абсолютно лживая, но большие группы людей не в состоянии четко сформулировать, что их раздражает, чего они хотят. Раздражение у них эмоциональное, не артикулированное. Поэтому, когда находится человек, который говорит: «Я это все ненавижу, это неправда, нечестно», – к нему приходит оглушительный успех. Потому что внутри многие уже так чувствуют, но кристаллизовать до высказывания не могут либо боятся.

— Хорошо, чего хотят наши люди?

— Видите ли, на вопрос, чего вам не хватает на телевидении, люди называют то, чего на телевидении в избытке. Поэтому контентные опросы не дают результата.

Люди вообще не знают, чего они хотят. На любой вопрос, чего вы хотите в жизни, чего ждете от женщины, с которой собираетесь прожить всю жизнь, какое будущее предполагаете для своих детей, люди на 90-% ответят набором банальностей.

Вот у нас есть передача «Давай поженимся». Я ее придумал и изложил смысл редакторам. Когда редакторы принесли мне свое видение проекта, оказалось, они не поняли, что эта программа к браку не имеет никакого отношения. Это про другое программа. Про то, что люди не знают, кто им нужен в жизни. Им кажется, что им нужна блондинка, хозяйственная, девственница и с большими сиськами.

То есть у них в голове есть некая искусственная конструкция. Ведь большинство людей просто пассивно воспринимают чужую волю, чужие представления, мыслят стереотипами.

Давайте никого не обманывать, большинство людей вообще никогда не испытывало чувство влюбленности. Так же как не все пишут стихи. То есть в подростковом возрасте пишут многие, еще больше людей влюбляется. Но постепенно оба эти волшебные состояния у многих атрофируются.

Виновата, как говорится, суровая правда жизни. Любить-то можно только с открытой варежкой, в которую жизнь обычно посылает свой точный апперкот.

И люди закрываются. Поэтому во взрослом возрасте многие уже любить не могут. Из инстинкта самосохранения. Им только кажется, что они кого-то любят: Родину, колбасу, жену, детей, но чувство другое.

Я уже тысячу раз это повторял, почти как Михалков про свиной хрящик, но это очень точный пример из «Пикника на обочине» Стругацких: «шар осуществляет только истинные желания», а не придуманные. Люди не знают своих подлинных, истинных желаний, в том числе из-за объема обрушившейся на них информации. У них просто нет времени услышать себя.

— Ну так разве когда-то было иначе?

— Цивилизация последних 30 лет (это началось гораздо раньше, может, лет сто назад) совершила огромную ошибку. Людям навязали модель, согласно которой им необходимо менять все время одежду, покупать всякие гаджеты.

Но человеку же на фиг все это не нужно. Это искусственная модель, которая в целях бизнеса отлично использует невропатию общества: «Чувствуешь себя фигово? Купи эту штуку, ты будешь круче, сильнее. В общем, тебе станет лучше».

Поэтому я радовался и радуюсь кризису. Ты ехал на большой скорости и слетел с дороги, потому что ехал не в том направлении. Слава Богу, есть время подумать.

Так нет. Включается гениальная модель самозащиты: да все нормально, нет никакого кризиса, рассосется.

Полгода люди не замечали кризис, а в остальные полгода нефть пошла вверх, фондовые рынки заработали, и человек решил, что все прошло. А что прошло? Как может стоить десятки миллиардов долларов компания, которая за твою жизнь не заработает и трети этих денег? И если я покупаю такую компанию, я должен понимать, что в какой-то период своей жизни я смогу вернуть затраты и заработать прибыль.

А с современными мегакомпаниями это невозможно сделать. Они никогда при жизни человека не сгенерируют затраченных на них денег.

Эта модель виртуальная. Это как все совсем недавно говорили друг другу: «Ты еще не перешел на западную бухгалтерию? То есть ты не знаешь, какая у тебя ебитда?»

А ваша ебитда – это такая ерунда. Это твои доходы до вычета налогов и амортизации. Просто в мире есть масса компаний, в которых по ебитде все отлично, она растет, но когда все вычитаешь, остается одна беда.

Ебитда нужна только для того, чтобы образованные парни получали много денег, а те, кто плохо учился в школе, но смог купить себе немножко акций, оставались в дураках. Эта система должна была как-то сломаться.

А что произошло за прошлый год? Американцы напечатали еще триллион с лишком бумажных денег в расчете на то, что это активирует покупательную способность. Но ведь люди, которые 30 лет до этого играли на бирже, они же не шмотки пошли покупать. Они посмотрели, опять вложили в привычное дело, и поехало. Кто от этого откажется?

Это очень удобная модель для тех, кто умеет играть. И им кажется, что они самые умные. А они как раз те самые активные идиоты, которые доламывают экономику.

У Адама Смита, фактически Гомера капитализма, написано, что «владелец расширяет производство, когда он уверен, что сможет продать увеличивающееся количество товара». Все экономические аналитики всегда говорят об объективности экономических законов. Но в этой базовой фразе главное – «когда он уверен». Это имеет отношение к психике, а не к арифметике.

И безумие в том, что пытаются лечить арифметику, а лечить надо голову. Как производителя, так и потребителя. Песок не в пустыне, песок в голове бедуина.

— Но через биржу или как-то еще, эти деньги распределились по экономике.

— Они распределились, безусловно, но большая часть этих денег все равно пошла по старым трубам. А старые трубы – они с дырками. Поэтому за этот год ничего хорошего не произошло.

Я вот разговаривал с главой одного крупного банка, и у него, как он говорит, настроение оптимистическое. Я спрашиваю почему, ведь в ближайшее время тебе в банк не вернут огромное количество кредитов. А он говорит: все равно позитивный настрой. Видимо, внутренняя установка, не хочет расстраиваться.

— Вы полагаете, что нам полезно побольнее удариться о дно?

— Тот психологический удар, который в прошлом году был нанесен экономике, увы, недостаточен. Ты все время доставал мед через дырочку, и тебя при этом никогда не било током, и вдруг ударило разок. Больно, но не смертельно, и ты опять тянешься, думаешь, потерплю. А вот нужно, чтобы так долбануло, чтобы пролежал некоторое время и решил, ну его на хрен, этот мед.

В культуре это, кстати, уже произошло, потому что правительства регулируют экономику через законы, налоги, а культура правительствами не регулируется. То есть правительства думают, что регулируют, но на самом деле культура самодостаточна. И развивается как развивается.

Странно, что глобальные аналитики упускают это. Но так было всегда на протяжении почти двухсот лет. То есть раньше меняется та самая голова, которая принимает решение о расширении производства.

И в культуре кризис давно случился, причем глобальный. Голливуд находится в нем уже по крайней мере лет десять. Первое свидетельство болезни – обилие экранизаций комиксов.

— Вы же, говорят, собираете комиксы.

— Да, у меня огромная коллекция. Я люблю комиксы.

— Что же вас не устраивает?

— Комиксы – это паралитература, они по-другому рассказывают истории, а фильмы рассказывают истории, как литература. В фильме главное – драматургия.

Великий Джозеф Кэмпбелл писал про это всю жизнь. Проанализировав мифы всех времен и народов, он обнаружил единую конструкцию мифа и связал ее со структурой восприятия информации головным мозгом. Истории могут быть совершенно разными, но структура, если мы хотим, чтобы истории проникали в сознание, должна быть только одна.

— Какова эта структура?

— Герой отправляется в путешествие, переживает кучу приключений и возвращается домой. Если говорить языком психиатрии, то история, которую воспринимают наши мозги, это завершенный гештальт. Более всего мы нуждаемся в завершенном гештальте.

Большинство историй, которые производятся культурой в последнее время, из-за внутренней незавершенности создают состояние повышенного беспокойства. Таковы комиксы, да и большинство современных фильмов. Я за неделю покупаю дюжину DVD, но если раз в два месяца меня вставляет хоть одна картина, я счастлив.

— Но раньше великих фильмов было не больше.

— Больше. Когда в начале 70-х появился новый Голливуд, пришли Коппола, Спилберг, Лукас.

— Хорошо, а мультфильмы? Взять хотя бы студию Pixar. Это же гениально.

— Да, пиксаровские мультфильмы – гениальная абсолютно история, и Джон Лассетер – гений, которого люди еще просто не назвали таковым. Pixar – отдельная линия, свежая и живая.

Современная мультипликация рассказывает истории языком, который сейчас готовы воспринимать, причем и взрослые, и дети. Во многом это отрицание классической диснеевской мультипликации. Сегодня она – античность, но так как Pixar принадлежит не только Стиву Джобсу, но и «Диснею», «Диснею» нечего расстраиваться.

Вот недавно я с кем-то разговаривал по поводу великих фильмов, совершивших прорыв. Таких как «Нетерпимость», «Броненосец «Потемкин», «Гражданин Кейн». Проблема в том, что сейчас ты не получаешь от них того эмоционального воздействия. Это как в музее смотреть на античную статую. Ты отдаешь должное мастерству скульптора, но не можешь понять, чем это было на самом деле для людей того времени.

Все новые медиапродукты, и кино в частности, даже самое великое, настолько завязаны на времени, что спустя несколько лет для талантливых произведений или спустя десятилетия для гениальных, они все равно теряют контакт с аудиторией. Проблема в том, что в современном информационном обществе скорости постоянно увеличиваются. То, что раньше надоедало в течение 20 лет, сейчас надоедает в течение года. Мы похожи на сумасшедшую белку.

— То есть сейчас надо предлагать продукт, у которого срок годности, скажем, полгода?

— Да. Так как сознание меняется, и оно сейчас в состоянии настоящего продолженного. Тo be or not to be звучит теперь being or not being.

— Больших актеров не будет.

— Большой к популярному не имеет никакого отношения. Большой актер может всю жизнь проработать в провинциальном театре, он от этого маленьким не станет.

Кончается эпоха звезд, да кончилась уже. В русском кино звезд вообще нет. В американском кино осталась одна. Как вы думаете кто? Мне об этом сказал президент 20th Century Fox.

— Брэд Питт, наверное?

— Нет. Единственный актер, на которого все еще покупают билеты, – Уилл Смит, и то потому, что он клевый афроамериканец. Афроамериканцы в первую очередь и покупают.

Фильм с Брэдом Питтом кассу не гарантирует. Вот был фильм ковбойский с ним, «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса». Он же провалился. А Брэд – да, симпатичный парень и нескучно женился.

Люди раньше ходили смотреть на актера. Они ходили смотреть, как он играет, как он движется, как он пьет воду.

Помню, на каком-то фестивале шел фильм с Аленом Делоном в его лучшие годы. Вы думаете, женщины в зале смотрели фильм? Нет, они смотрели, как он улыбается, закуривает, как кадык пошел вверх, как он целует девушку.

— А как курила Катрин Денев?

— Да, это воспринималось, как физиологический контакт. Это был такой визуальный блуд. Сюжет был не важен, если актер или актриса демонстрировали свою животную привлекательность, ту, которая и делала их звездами.

А сейчас из-за стремительного увеличения скорости смотреть, как кто-то затягивается сигаретой или смахивает с ресниц капельку, уже некогда. Не говоря о том, что звезды сами себя дискредитировали, зарабатывая деньги во всякой ерунде.

Майкл Овиц – человек, который в 80-х изменил Голливуд – придумал историю пакетных сделок. Он понимал, что у него в агентстве есть сценаристы, актеры, режиссеры – то есть все участники процесса. Майкл делал package, приходил на студию и говорил, что у него есть история, практически готовый фильм, стоит столько-то. Так цирк стали выдавать за искусство.

Пакетные сделки начались в восьмидесятые, но сейчас эта модель себя изжила. Американское кино во всем мире стало терять позиции. Доходы американских фильмов падают в течение последних 5–10 лет. Америка теряет свой универсальный киноязык, который был одним из ее главных достоинств. Голливуд стал входить в страны, где есть какое-никакое собственное кинопроизводство, чтобы делать совместные проекты и на них зарабатывать.

— А что делать нам?

— По опросу российских зрителей, вышедших с «Ледникового периода», 30% больше не хотят смотреть русское кино. Это произошло спустя шесть лет после «Дозоров». Тогда статистика была обратной: большинство заявляли, что ждут именно русского кино.

Дело в том, что появилось слишком много колбасников, газовщиков и говнокачей, которые захотели стать продюсерами, а бездарные аферисты предложили им свои услуги. Вы знаете, что в прошлом году в России вышло 135 художественных фильмов? Но хорошо, если мы с вами знаем о существовании хотя бы 35 из них. А 28 из этих 35 лучше вообще не видеть. А где же остальные сто?

Люди походили на русские фильмы и поняли, что их надувают, а зритель этого не прощает. Успех в нашем прокате «Ледникового периода» доказал, что у зрителя есть деньги на кино, просто люди не хотят ходить на абы что. Они больше не верят.

— Все время вам задаю вопрос: «А что делать?»

— Чувствовать время. Но это промысел Божий. Хорошо, если Бог дал тебе почувствовать время. А если не дал? Кушать-то всегда хочется.

Я вот выдерживаю паузу. Я не чувствую, что сейчас надо делать в кино. Хотя уверен, что почувствую.

— Не боитесь конкуренции интернета с телевизором?

— Интернет не производит контент. Вру, порнография и злобные монологи – богатейший контент интернета. Но системно ничего. Большие группы людей никакого контента не генерируют в принципе, кроме сорного.

Первый канал – это не распространение сигнала, это прежде всего контентная команда. Я жалею об одном, что я не музыкант-исполнитель. Не важно какой. Потому что единственный совершенно чистый творческий процесс – это непосредственное исполнение музыки. И в определенной степени актерская игра в театре. Ты видишь сразу реакцию зала, вот они замерли, или, наоборот, кашляют, или у них телефоны звонят, но ты видишь это сразу.

Я работаю в областях с отложенным эффектом. Если нет людей, которые могут создать продукт, поймавший дух времени, то канал будет напоминать антикварную лавку, в которую никто не заходит.

— Как вы работаете?

— Точно так же, как и вы, Николай, только у меня журналов много – утренний, дневной, вечерний и после полуночи.

— Окончательное решение по поводу каждой программы принимаете вы, как вам удается так переформатироваться? Возьмем, например, гениальную передачу «Малахов плюс». Скажите, как в вас, человеке с академическим образованием, который увлекается арт-хаусом, может одновременно жить Геннадий Петрович Малахов.

— Я жил в Советском Союзе до тридцати. И долго живу уже после. Как и со всеми, кто родился и вырос на бывшей шестой части суши, у меня все общее. Я знаю, как на стыке путей дребезжит красно-желтый трамвай, какой вкус у докторской колбасы, как пахнет в подъезде хрущевки, как устроен школьный дневник.

Это дает мне возможность придумывать то, что будет интересно и малаховским бабушкам. Люди на самом деле смотрят телевизор, чтобы пережить эмоции и получить тот опыт, в котором они нуждаются.

Вы думаете, люди смотрят новости, для того чтобы узнать, как высказался Обама или что по этому поводу заявила Ангела Меркель? Да нет, конечно. Они смотрят драму. Великую драму. Как «Гамлет».

— Вы не устали все время быть первым?

— Да это просто имя канала. В этом наша обреченность. Что касается «устал» – «не устал»... А где вы еще найдете такую интересную работу?