«Концепция «каждый сам по себе» не выдержала, разлетелась»

«В «американку» я попал впервые, - рассказывает Андрей Дмитриев, руководитель избирательного штаба Владимира Некляева, выпущенный из СИЗО КГБ под подписку о невыезде. -Конечно, по сравнению с гостиницей «Рэдиссон» это ужасно, но по сравнению с изолятором на Окрестина довольно-таки удобное место - хотя бы еда качественная».

О ДРЕСС-КОДЕ В «АМЕРИКАНКЕ»

Задержание произошло «примерно в пять утра 20 декабря. Я в этот момент был в квартире вместе с женой. Постучались в дверь, представились сотрудниками КГБ и сделали предложение, от которого я не смог отказаться, - проехать вместе с ними». Он был готов к такому развитию событий: «Вопрос был только в том, уезжать из страны в этот короткий временной промежуток, как это сделала часть людей, или оставаться. Но я прекрасно понимал, что если уеду, то сюда уже очень долго не вернусь. А политическая эмиграция в мои планы не входила. Не знаю, чем заниматься за границей. Знаю многих товарищей, которые эмигрировали по политическим мотивам или просто уехали: ни одна из их историй мне не кажется интересной. В общем, мы сели в машину и поехали на кудыкину гору».

Это был не первый раз, когда «я проводил время в местах лишения свободы, но первый раз, когда я, наконец, правильно оделся. Раньше, когда меня задерживали, на мне был то летний костюм, то рубашка, в итоге на Окрестина я все время понимал: одет не по сезону и не по ситуации, дресс-код не соблюдаю. На этот раз по случаю Плошчы на мне были лыжные брюки, лыжная куртка, термобелье. Меня это очень порадовало».

Как ни странно, задержание почти не нарушило его новогодних планов: «У меня была мечта поспать. Выключить телефон, очутиться в месте, где его даже нельзя включить и уж точно где нет Интернета. В некотором смысле эта мечта сбылась».

О ТЕЛЕВИЗОРЕ БЕЗ АНТЕННЫ

Когда находишься «в таком месте, есть несколько правил, которые тебя держат. Первое правило - чистоплотность. Она просто какая-то повышенная. Мы каждый день делали уборку, вымывали всю камеру. Каждый день холодной водой голову мыл, чтобы чувствовать себя человеком. Еще одно правило - обязательные физические упражнения. Шашки были полезны, кто проигрывал - отжимался 50 раз. Было приятно или кого-то заставить отжиматься, или отжиматься самому. Эти правила действительно держат тебя в тонусе».

Питание было трехразовое: «Есть завтрак, каша какая-то, есть обед, первое и второе, есть ужин - селедка, например. Которую я не ем, правда, но для меня это было удивительно: селедка - это все-таки селедка. Впрочем, аппетита не было совсем, за 13 дней я ничего нормально не ел, это было связано с психологическим состоянием».

В камере обнаружился телевизор: «Когда я увидел этот телевизор на кронштейне, для меня это было удивительно. Шли БТ и НТВ, которое мы в основном смотрели - там же в основном идут сериалы. Ты находишься в таком месте и смотришь сериалы про милицию - такая вот воспитательная работа. Правда, на второй день сломалась антенна».

Понять, о чем говорят за стеной, было сложно: «Слышишь только интонацию. Слышал интонацию Ирины Халип, она что-то просила или говорила охранникам, Статкевича и Санникова».

Для трех сокамерников, никак не связанных с политикой, «я устраивал большие лекции. Вечерами... Был обязательный политический час перед сном, чтобы спалось лучше. Все-таки это особое место: там не принято лезть в душу, кто за кого голосовал. Просто были интересные собеседники, узнал совершенно новые для себя вещи».

ОБ ИУДЕ И ДИВАННЫХ КРИТИКАХ

Оказавшись в СИЗО, «понял, что весь этот год я очень мало времени уделял семье. Очень мало общался со своим 9-летним сыном. Все говорил: ну потом… В нашей кампании первое совещание было в 8 утра, последние заканчивались в 11 вечера: я не знаю, какие еще структуры так работали. Сын позвонил сразу, как только я вышел из СИЗО, где-то меня увидел по телевизору. Меня всегда поражает детская любовь, которая просто так. Не потому, что ты добрый или богатый, политик, демократ. Просто позвонил и сказал: папа, я так волновался».

После телеобращения Дмитриева нашлись люди, окрестившие его предателем и Иудой: «В Сети доводилось читать это. Но кто это пишет? Те же самые люди, которые всю кампанию обвиняли меня, что я продался москалям вместе с Некляевым. Просто сменилась тема! Из тех, с кем я работал, от меня никто не отвернулся».

Такая критика«была бы всегда. Она была бы, если бы я вышел сразу. Просто разные аргументы. Вышел бы сразу - сказали бы: о, ты предатель, сразу вышел. Вышел бы последним - сказали бы: держали специально, чтобы отмыть. Могу сказать одно: конечно, здесь лучше, чем там».

Он не считает себя «сломленным»: «Слово «сломать» сложное. Для кого-то умереть - это означает, что ты не сломался. Для меня это значит - не изменить идее, вокруг которой я объединяю людей, и продолжать действовать. В этом смысле я не сломался. Легко ли сломаться в СИЗО КГБ? Я бы вообще не выделял СИЗО КГБ, Окрестина или другие обстоятельства, которые для любого нормального человека - шоковые и несущие личную опасность. Поэтому скажу честно: никогда не осужу никого, кто оказался, возможно, недостаточно силен».

Диванным острякам лучше попридержать языки: «Сидеть на диване и говорить, что эти - предатели, а эти - нет, просто. Но я говорил со многими людьми, у которых были обыски: даже самые подготовленные, которые много лет в оппозиции, все равно говорят - это стресс, это тяжело!»

О СТЕКЛЕ НА ПЛОШЧЫ И КРЫСАХ

Почему его отпустили? «Это вопрос, который я чаще всего читаю в Интернете. Возможно, это такой первый, надеюсь, жест доброй воли: вот мы выпустили и дальше смотрим на реакцию. Возможно, чтобы посмотреть, чем я здесь буду дальше заниматься. Мне не объясняли: мы вас отпускаем потому-то. К тому же «отпустили» - это когда вы можете взять и поехать куда глаза глядят, а ноги несут. Я же - обвиняемый и нахожусь под подпиской о невыезде, мне просто изменили меру пресечения».

Кто-то из участников Плошчы потом вспоминал, что Дмитриев, узнав о штурме Дома правительства, сказал: «До этого мы побеждали, а теперь мы в полной ж…пе». «Я понял, что со звоном стекла начинается новый сценарий, - комментирует он. - Все-таки это два разных сценария. Здесь проблема в том, что - с т.з. уголовного дела - важно, кто начал погром. Но в целом это потому и называется провокацией, что в случае, если она успешна, это может поставить под сомнение всю акцию».

Экс-кандидат в президенты Виталий Рымашевский после освобождения иносказательно заговорил о «нежелательных животных», которые хозяйничают в доме, когда хозяева уходят». Жирный намек на крыс или тараканов (кто кому неприятнее) в оппозиции Дмитриев расшифровывать не стал: «А кого он имел в виду под хозяевами? А кого - под крысами? Думаю, тут надо либо говорить, либо не говорить. Имеешь в виду кого-то конкретно? Говори. Нет? Не говори».

ДЕТЕКТОР ЛЖИ

- Вы писали объяснительные записки или просьбы о помиловании на имя президента?

- Нет.

- Вас просили написать что-нибудь в этом роде?

- Нет.

- Ваше телеобращение - свидетельство того, что вас «сломали»?

- Нет.

- Вам стыдно за это телеобращение?

- Нет. Больше пока ничего не скажу: мне сразу разъяснили, что это часть уголовного дела, которую я не могу комментировать.

- Вам обидно, когда вас называют «жертвой карательной психиатрии»?

- Это шутка людей, которые не понимают, о чем они говорят.

- Как вы провели первые часы после освобождения?

- Пошел в кофейню на завтрак, выпил морковный сок, встретил друзей.

- Боитесь, что вас посадят на 5-15 лет?

- Я бы не хотел, чтобы меня посадили на 5-15 лет. Но это один из возможных сценариев, и я его целиком осознаю. Время в тюрьме бесполезно, ты выпадаешь из жизни.

- Собираетесь просить об аудиенции у президента?

- Мне нечего сказать ему приватно, все остальное могу сказать публично.

- Одобряете ли кампанию по выслеживанию спецназовцев, которые были на Плошчы, в Интернете и преданию их общественному порицанию?

- Кампания с юмором, это уже хорошо. Правда, со стебом не надо перебарщивать. Знаю несколько ЖЖ-сообществ, где в итоге все вещи превратились в стеб. Есть вещи, которые нуждаются не в обстебывании, а в очень серьезном подходе.

- От вас потребовали отменить пресс-конференцию, как и от Рымашевского?

- Нет, просто понял, что сказать что-то интересующее журналистов по делу я не могу. Понятно, что я тщательно подбираю слова, чтобы не навредить людям за решеткой, активистам кампании и, безусловно, себе.

- Заметили ли признаки того, что маховик репрессий приостанавливают?

- Сегодня все очень неопределенно. Открываешь новостной ресурс - никаких предположений, что ты там увидишь: новость про арест, про обыск или про то, что кого-то выпустили. Я не знаю, что в черном ящике.

- Считаете добрым знаком новогоднее телеобращение президента, в котором он заверил «меньшинство», что с его мнением тоже будут считаться?

- Я не видел этого телеобращения.

КОНТРАТАКА

- Мы могли бы сделать намного больше, если бы объединились, если бы оппозиция не основывалась на сплетнях и слухах, а просто доверяла друг другу. Так и не смогли найти общего языка за полгода кампании. Не сделали так, чтобы люди воспринимали нас как одну команду. Я боюсь, что мы не сделаем выводов. Говоря «мы», имею в виду политиков. Хочется, чтобы все перестали шептаться за спинами своих же коллег. Есть такая система черного ящика. Мы очень мало знаем о том, что происходит в черном ящике. Есть выбор: либо ты один, либо доверяешь другим. Концепция «каждый сам по себе» не выдержала, разлетелась. Буду очень жалеть, если мы продолжим делиться на никому не нужные коалиции.