«Есть такие минуты, когда единственное твое оружие — достоинство»

Ни оппозиционные лидеры, ни Александр Лукашенко, скорее всего, не ожидали, что людей на столичном проспекте Независимости, а потом у Дома правительства 19 декабря 2010 года окажется так много. Оценки численности очень разнятся; по моим субъективным прикидкам, было до 25 тысяч. От дружного «Уходи!», казалось, подрагивали стены домов сталинской архитектуры в столице доведенного до совершенства «режима стабильности».

Тот массовый выход был скорее спонтанным актом гражданского неповиновения, нежели результатом политтехнологического искусства разобщенных противников Лукашенко. Вряд ли многие всерьез полагали, что так удастся свалить режим.

Силовой кулак был наготове

Все уже разложено по полочкам в десятках политологических статей. В частности, оппозиционных кандидатов подвела тогда чудовищная недоговороспособность, которую прикрывали рассуждениями о преимуществах «тактики рассыпанного строя». В итоге у Площади не оказалось плана, единого руководства, если хотите — сценария достойного финала при явном неравенстве сил.

В недавнем обращении по поводу нового конгресса демократических сил, которое подписали и два экс-кандидата той президентской кампании — Николай Статкевич и Владимир Некляев, признается, что «менавіта адсутнасць адзінства прывяла да трагедыі на “выбарах” 2010 года».

Даже если предположить, что манифестанты вошли бы в Дом правительства (где, вопреки мифу, никто из высокого начальства для переговоров их не ждал), — очистить здание для вышколенных силовиков было бы лишь вопросом времени и тактики. В плане подавления власть была достаточно сильна тогда, сильна и сейчас.

Но не все решается силой. И наверху это тоже понимают. Диктатура — да, этим можно даже побравировать перед западными журналистами, потроллить их: мол, когда еще попьете чаю с вареньем у живого диктатора. Но «кровавая диктатура» — нет, это уж слишком.

Экзистенциальный страх властей

Те события глубоко впечатлили Лукашенко. Даже через пять лет, комментируя первого в белорусской истории Нобеля, официальный лидер сделал писательнице-лауреатке Светлане Алексиевич весьма своеобразный комплимент: «Она ведь не зовет людей на площадь, она против мятежей этих. Я это очень ценю». (Замечу в скобках, что та, однако, «не оправдала доверия» и в своей речи на королевском банкете в Стокгольме подняла на щит героев несостоявшейся белорусской революции.)

Когда в стране все схвачено, когда избирательные процессы выхолащиваются и продление властных полномочий становится технической процедурой, сон правителей портят лишь картины воображаемого бунта. Улица, Майдан, Площадь — это экзистенциальный страх авторитаристов.

Заметьте: политические заморозки с последующей вакханалией пропагандистского мракобесия наступили в России после Болотной, массовых протестов белоленточников. Дальнейшая цепочка внешнеполитических авантюр Кремля — Крым, Донбасс, Сирия — во многом стала следствием желания Владимира Путина перевести стрелки, создать внешнего врага, разжечь псевдопатриотический психоз, чтобы нейтрализовать угрозу русского Майдана.

Лукашенко же за отсутствием концепта великодержавности довольствовался тем, что по полной программе разыграл украинскую карту, выгодно преподнес обывателю белорусскую якобы стабильность (при всех ее зашкаливающих инфляциях-девальвациях) на фоне драмы наших южных соседей: вот, видите, до чего эти майданы доводят!

Разбитая репрессиями после событий 19 декабря 2010 года, белорусская оппозиция так и не смогла реанимироваться к выборам-2015. Лозунг Площади на этот раз даже не поднимался: явно не хватало пороху, чувствовалось (и социология это подтверждала), что электорат психологически придавлен не только страхом, но и испугом от украинского кровавого сюжета.

Кто не хочет трансформации, рискует получить революцию

Да, Лукашенко тогда, в 2010-м, разгромил Площадь, как сам потом козырял, «за семь с половиной минут». Но последующая пятилетка не стала для него триумфальной. Сегодня белорусы беднее, чем пять лет назад, и падение экономики продолжается. Экономика — тот враг, против которого ОМОН не бросишь.

Лидер режима был вынужден досрочно выпустить политзаключенных, искать пути замирения с Западом, в том числе для получения кредитов.

Он боится начинать реформы, но что-то придется делать через не хочу, и эти процессы действительно способны подточить нынешнюю систему жесткого авторитаризма.

Да, революции чреваты кровью, и лучше, когда система трансформируется мирно. Однако большой вопрос, хватит ли у нынешних властей ума и воли на то, чтобы начать трансформацию. Велико опасение, что свинцовый консерватизм наверху непреодолим.

С несогласными придется считаться

В любом случае наивно думать, что Беларусь может измениться за одну ночь. Посмотрите, как мучительно пытается пробиться к новой жизни Украина. Два Майдана позади, но многим сегодня кажется, что страна так и не вырвалась из заколдованного круга: коррупция, олигархи, государственный бардак.

И у нас, как показывают соцопросы (да и невооруженным глазом это видно), психология «красного человека», о котором пишет Алексиевич, еще сильна (и в низах, и наверху).

Но примерно четверть белорусов, согласно тем же опросам НИСЭПИ, принципиально (а не в зависимости от среднего заработка) выступают против текущей политики правящего класса — ретроградной, ведущей к деградации страны, создающей угрозу ее независимости.

Это не менее полутора миллионов людей, ориентированных на демократические ценности и европейский цивилизационный выбор. Причем это народ в основном образованный, креативный, мобильный, предприимчивый. Не считаться с этим продвинутым слоем белорусов у властей все равно не получится, каким бы весомым ни был силовой кулак.

У кого-то там наверху свобода ассоциируется непременно с бесчинствами и хаосом. Но в понимании оппонентов режима свобода — это тот порядок вещей, который позволит Беларуси стать богаче и крепче, войти в число развитых стран.

И тогда, 19 декабря 2010 года, безоружные граждане, которых разогнать натренированным ОМОНом — дело техники, вышли, чтобы показать: свобода для них — не пустой звук.

Есть такие минуты (да что там минуты — целые исторические периоды), когда единственное твое оружие — достоинство.