Дракохруст: «Это не Лукашенко единолично решать и не Медведеву»

Высказывания Александра Лукашенко о «не наших» войнах вызвали горячие споры, в дискуссии поучаствовал и премьер России Дмитрий Медведев. Ему ответила пресс-секретарь Лукашенко Наталья Эйсмонт.

В начале — к сути высказываний. 20 октября в интервью казахстанскому телеканалу «Хабар», говоря о российско-французской войне 1812 года, Первой и Второй мировых войнах, Александр Лукашенко заявил: «Сейчас мы сами решаем свои вопросы, мы сами распоряжаемся своей судьбой. Но самое главное — Беларусь, да и Казахстан, они же всегда были под чьим-то кнутом, вот как я часто говорю. Кто-то нами понукал, кто-то пытался на колени поставить, особенно Беларусь. Все эти войны — не наши войны!»

А через неделю на правительственном совещании, посвященном военно-политической обстановке, Лукашенко повторил свой тезис: «Мы уже навоевались, я уже говорил, в чужих войнах. Мы всегда теряли больше, чем кто-либо, в этих войнах, начиная с Наполеона, свою экономику, своих людей. Еще раз подчеркиваю: это были не наши войны, но мы всегда страдали от этих нашествий».

Так что высказывание в интервью «Хабару» — не оговорка, а, возможно, новая политическая линия, новый исторический нарратив. И речь, разумеется, не о «седой старине», как сказала госпожа Эйсмонт, не о наполеоновской и Первой мировой войнах. Те войны действительно никаких особых чувств и переживаний у современных белорусов не вызывают, они — не пункты политического порядка сегодняшнего дня. А вот Вторая мировая, Великая Отечественная — до сих пор не только история, но и сегодняшняя политика.

Да и не только в Беларуси. Американский исследователь Майк Годвин еще в 1990 году сформулировал полушуточный закон его имени: «При достаточной продолжительности любой сетевой дискуссии вероятность сравнения, в котором упоминаются нацизм или Гитлер, стремится к единице».

С кем сравнивают Путина за Крым и Донбасс наиболее жесткие западные политики-критики? С Наполеоном? С Бисмарком? Нет. А почему? Знаменитые же были захватчики, агрессоры. Со Сталиным? Тоже не очень. Но ведь он свою «красную» империю раскинул на половину Европы. Так с кем? Ясно, с кем сравнивают Путина, — с Гитлером.

Так что во всем мире, и в западном в том числе, Вторая мировая — уникальная, беспрецедентная война, точка отсчета, в сегодняшних политических дискуссиях — в том числе.

Большой идеологический поворот, который обозначил Лукашенко своими высказываниями о «чужих войнах», выглядит тем более странным, что десятилетиями он к месту и не к месту помнил Вторую мировую, апеллировал к памяти о ней, рассматривал ее как едва ли не главное событие белорусской истории.

И сейчас — на 180 градусов. Зачем? Видятся два мотива. Один связан с текущей ситуацией в двусторонних отношениях. Россия не прекращает давление в направлении «углубления интеграции», оказывая воздействие не только на белорусскую власть, но и на белорусское общество, Великая Отечественная — одна из главных тем российской пропаганды. Ну вот и приходит в голову мысль, как бы так ослабить воздействие этой темы.

И второй мотив, уже политико-философский, который вытекает из логики авторитарной власти. Ее руководителю не нужны никакие конкуренты — ни живые, ни мертвые, ни в виде персоналий, ни в виде событий. Главное событие белорусской истории в рамках этой логики — это нынешний руководитель, его эпоха.

Мотивы как мотивы, политика как политика.

Но есть вопрос, насколько достижимы цели, которые ставит подобная политика.

Все же своя или не своя для белорусов та или иная война — это не Лукашенко единолично решать и не Медведеву, а белорусам в целом.

О фактической стороне крутых поворотов в политике сейчас, в век постправды, как-то и говорить неудобно. Но стоит все же напомнить, что партизанское движение в Беларуси в годы Второй мировой было одним из самых многолюдных в Европе. Это признают все серьезные исследователи. Спорят о точных масштабах, но не вызывает сомнений, что оно был гораздо большим, чем во многих суверенных странах, оккупированных нацистами. Для тех стран война была бесспорно своей, а для белорусов, которые бОльшей долей взялись тогда за оружие, — не своей? Как-то странно получается.

В армию людей преимущественно мобилизовывали, но в партизаны сами шли, рискуя жизнью своею и своих родных. Так, а зачем рисковали, если война — чужая?

Вот сейчас в Крыму и Донбассе «партизанки» нет. Полагаю, что в Украине специалистов партизанской войны хватает, в одних академиях с российскими коллегами учились. Но устроить серьезное или хоть сколь-нибудь значимое партизанское сопротивление не получается. Возможно, не в специалистах дело или не только в них. А в настроениях людей. Так и в Беларуси в 1941—1944 годах, может, дело было в настроениях, которые породили масштабную «партизанку»?

Но давно было. А что есть сегодня, что сегодня белорусы думают о той войне?

Вот социологический опрос, проведенный академическим институтом: среди сюжетов советской истории Беларуси гордость у наибольшего количества респондентов вызывала Победа в Великой Отечественной войне. Вот результаты опроса независимого исследовательского центра НИСЭПИ: «Какими событиями ХХ века белорусы могут гордиться в наибольшей степени?». Более 70% выбирали тот же ответ, бесспорное первое место.

Другой опрос, выбор среди различных характеристик той войны — первое место, 80%, — «Для белорусов это была Отечественная война за свою родину, которой тогда был Советский Союз».

Интересно отметить, что в опросах отношение ко Второй мировой оказывалось в незначительной степени зависимым от политических предпочтений и геополитического выбора респондентов, на ту войну примерно одинаково смотрело подавляющее большинство и сторонников, и противников Лукашенко, и адептов интеграции с Россией, и тех, кто отдает предпочтение евроинтеграции.

Как замечал социолог Алексей Ластовский: «Историческая память о Великой Отечественной войне является ключевой для формирования белорусской национальной идентичности, наиболее устойчивым и артикулированным комплексом в представлениях о прошлом жителей Беларуси».

Может ли быть ключевым элементом национальной идентичности память о «чужой», «не своей» войне?

Кто-то может посчитать подобные массовые представления исключительно результатом пропаганды. Но такая вера во всевластие пропаганды представляется достаточно наивной. И еще более наивной представляется точка зрения, что завтра белорусская пропаганда повернется на 180 градусов, поменяет многолетнюю песнь про «подвиг народа» на «чужую войну» и мозги белорусов быстренько повернутся на 180 градусов.

Все же Беларусь — не сталинский СССР и не нацистская Германия, где 22 июня 1941 года можно было вчерашних партнеров и чуть ли не союзников перекрасить во врагов и никто никаких вопросов не задавал. При порядках менее строгих пропаганда все же скорее эксплуатирует существующие народные чувства и представления, а не создает их.

И как бы результат в данном случае не получился противоположным тому, который хочется получить. Такой поворот белорусской пропаганды может не ослабить, а лишь усилить воздействие российской пропаганды.

Трогать «ключевые элементы национальной идентичности» ради политической конъюнктуры не рекомендуется ни при диктатурах, ни при демократиях. Попытки их быстренько поменять обычно вызывают реакцию очень сильную и неприятную для тех, кто пытается трогать. Это неразумно и в стратегическом смысле — белорусов не так много что объединяет, чтобы разрушать то немногое, что все же объединяет.