«Даже после опознания, я не могла поверить, что Оли больше нет, и все набирала и набирала ее номер»

27-летняя Ольга Соловьева, погибшая во время взрыва в минском метро 11 апреля, в тот роковой день созванивалась со своей мамой и обещала приехать к ней в Барановичи. Светлана Михайловна не виделась с дочерью два месяца…

– В тот вечер мне из Москвы позвонила сестра. Спрашивает: «Где Оля?». «Оля звонила мне два часа назад на работу, сказала, что едет на вокзал, чтобы взять билет. Собирается приехать ко мне. Все у нее нормально», – отвечаю я. «Позвони ей!», – настаивает сестра. Я недоумеваю «зачем?», но стала набирать номер дочери.

Звоню на один телефон, на второй – не отвечает. И тут я встревожилась: почему не отвечает? Понимаете, мы были настолько близки – она всегда сообщала мне, где находится, куда собирается, рассказывала обо всем, делилась самым сокровенным…

Оля постоянно мне звонила, и никогда такого не было, чтобы я не могла с ней связаться. Даже когда уезжала по работе заграницу (Оля работала переводчиком английского и турецкого языков), она всегда мне звонила, по несколько раз на день и сообщала, где она находится. В крайнем случае, короткие смс на английском друг дружке отправляли: hi, I am ok – и я знала, что у дочери все хорошо.

Фото из семейного архива Соловьевых

Весь вечер и всю ночь я набирала ее номера телефонов и смотрела новости по всем каналам: белорусским, российским и иностранным. Все вглядывалась, не мелькнет ли знакомое лицо. Нет, не было…

Но телефоны не отвечали. Девочки, с которыми она жила на квартире, сказали, что она не пришла домой ночевать. Подруга, с которой она должна была встретиться вечером, также ее не дождалась.

Я всю ночь не спала, звонила всем, в том числе на телефоны горячих линий. Две однофамилицы появились. Одна тоже Ольга, но прописана в другом месте и отчество другое…

Еле дождалась утра и первым же автобусом поехала в Минск искать дочь.

Я все еще успокаивала себя: вдруг у нее деньги на телефоне закончились? И когда приехала в Минск, где меня встретили Олины подруги, я первым делом предложила положить на мобильник дочери деньги. Ну, как она мне ответит, если у нее на телефоне деньги кончились?

Стали искать Олю. В списках пострадавших и погибших ее не было. В больницах тоже. Попросила показать мне неопознанных. Я должна была удостовериться, что ее нет среди погибших. Только тогда я смогла бы успокоиться.

…В это время я еще надеялась, что Оля жива, думала: ну, и нагоняй она у меня получит за то, что заставила меня волноваться. Но одновременно с этим в голове стучала мысль: почему она не отвечает на звонки, ведь никогда такого не было – Оля всегда была пунктуальной и точной.

В морг меня сначала не хотели пропускать. Но я твердила: «Мне надо убедиться!» И только когда я стала описывать, кого ищу, врачи и психологи стали готовить меня к опознанию.

…Вначале даже по одежде нельзя было узнать, потому что вместо одежды на теле были клочья. У сапожек даже подошвы не было. Очень страшные раны, лицо обезображено. Невозможно было ничего разглядеть. Мы с девочками хором крикнули: «Покажите нам ее руки!» У Оли были такие красивые руки, ухоженные ногти, которыми я всегда любовалась. Увидели руки и закричали: «Нет, не она, не она! Нет ногтей» А нам объясняют: «Они же опалены».

Но я все равно почувствовала, что это мое дитя, моя Оля. Пригляделась к рукам – она! Все-таки она…

…Когда я очнулась, я все равно стала звонить моей единственной доченьке. И даже когда оформили все документы, я все еще почему-то звонила и звонила. Вот сейчас отзовется моя Оленька…