Чулпан Хаматова: «Не знаю ничего ни про какую политическую игру»
Чулпан Хаматова удивляется покорности публики, спрашивает, почему мир такой ужасный, не различает политиков, зато различает хороших и дурных людей по крови.
Актриса Чулпан Хаматова третий год подряд готовит к 1 июня в театре “Современник” благотворительный концерт “Подари жизнь” в пользу детей, больных раком крови.
И зарегистрировала благотворительный фонд “Подари жизнь”. Мы знакомы три года. Я один из тех, кто помогает актрисам Чулпан Хаматовой и Дине Корзун проводить концерт. Весной, когда он готовится, мы видимся часто. В мае перед самым концертом — по нескольку раз в неделю. После того как концерт прошел, летом и осенью мы не видимся вовсе. И я рад, что наступает весна.
Я сижу у Чулпан в гримерке, узкой, как пенал. На вешалке — белые платья. На стене — белое пластмассовое радио и в нем — трансляция происходящей на сцене репетиции спектакля “Три сестры”. Разговаривать с Чулпан трудно. Она поминутно выбегает на сцену произносить свои реплики или отвечает на звонки мобильного телефона. Телефон звонит про будущий концерт 1 июня, про будущие съемки в фильме у Алексея Германа, про дочерей. Если бы я был Чулпан Хаматовой, я бы давно размозжил телефон о стену, но ненависть к мобильнику Чулпан выражает только тем, что проливает кефир, когда раздается звонок. Она вытирает салфеткой кефирную лужу и рассказывает мне про фестиваль “Территория”, который устраивала несколько месяцев назад с режиссером Кириллом Серебренниковым, актером Евгением Мироновым.
— Россия, знаешь, как будто в культурной блокаде. Современного театра не знает. И вот мы просто хотели раздвинуть немножко локтями это пространство. Подобрали театральную программу, придумали сто минут современной поэзии, всякие выставки современного искусства. Все это делалось на государственные деньги. Сурков дал. Сурков — это государство?
— Да, замглавы администрации президента. — Я смеюсь всякий раз, когда выясняется, что Чулпан понятия не имеет о том, как называются должности людей, которые управляют страной.
— А главное, — Чулпан продолжает, — мы привезли сто молодых артистов со всей страны и устроили для них мастер-классы. Очень интересные. Я сама ходила.
— И что?
— Выяснилось, что Россия значительно больше закрыта, чем мы думали. Видя что-то новое, люди сразу говорили, что это плохо. Они этого не учили, значит, это плохо. Они знают петелька, крючочек, Станиславский.
— Зачем тебе это?
— У меня паника от того, как тупеет публика. Я это чувствую, когда играю на сцене. Знаешь, на фестивале был венгерский театр “Кретакор”. Они показывали спектакль, такие небольшие новеллы. И вот в одной из новелл, — Чулпан встает и принимается показывать, что происходило на сцене, — выходят три человека, принимают руки назад, потом выходит женщина, связывает им руки за спиной скотчем, надевает им на головы пакеты, снимает с них штаны. А потом выходит человек с гитарой, радостно поет “тара-тара-тара-та-ия-ия-о”. А актриса начинает хлопать, заводить публику.
И я сижу в зале и сжимаюсь вся, потому что страшно: это бессилие людей, эта веселая музычка. А публика в зале хлопает, потому что велели хлопать. Если нам со сцены велят хлопать, мы хлопаем. Если нам со сцены велят грустить, мы грустим. Мы не хотим думать сами, мы хотим, чтобы нам кто-то сказал, что хорошо, что плохо. И точно так же публика ждет, чтобы кто-то сказал ей, хорошо или плохо помогать больным детям.
“Чулпашечка, Чулпашечка, — говорит пластмассовое радио на стене. — Подойди на сцену, Чулпаша“.
— Я потом разговаривала с этой актрисой из “Кретакора”, — Чулпан выходит из гримерки. — Она говорит, что Россия была первой страной на ее памяти, где хлопают в этом месте. Обычно публика подавлена, оскорблена, когда на сцене издеваются над людьми, а зал заставляют хлопать этому.
Когда Чулпан возвращается, я спрашиваю:
— Почему ты занимаешься детьми, больными раком крови?
— Не могу тебе сказать, что вот однажды я проснулась и приняла решение помогать детям. Просто я познакомилась с Галиной Анатольевной и Лешей, — Чулпан имеет в виду врачей-гематологов Галину Новичкову и Алексея Масчана. — И чем лучше я с ними знакомилась, тем больше думала, что если этим людям не помочь, то и их не будет, и вообще ничего не будет. Они последний бастион. Два года назад мы с Гармашом (артистом Сергеем Гармашом) вели для них концерт и не собрали денег. Потом я жаловалась Дине (актрисе Дине Корзун). Потом мы сидели и думали, а вот бы сделать большой концерт. А потом появился ты, потом появились всякие люди из бизнеса, которые сказали, что должно быть написано в пригласительном билете, чтобы его не выкинули в помойку.
— Что должно быть написано?
— Они сказали “имена, звезды в большом количестве”. Чтобы не один-два, а чтобы на одной сцене впихнуты были все, кого можно впихнуть.
— Ты общаешься с бизнесменами, с главами компаний?
— Да, я иду и прошу у них денег.
— Они симпатичные люди?
— Среди них есть очень порядочные и культурные люди, которые выслушивают и готовы помочь, и даже очень серьезно готовы помочь. Но таких людей меньшинство. Обычно бывает так. Ты приходишь, они говорят, что очень любят тебя, что вот ты, Чулпан Хаматова, их любимая актриса. Но, когда разговор доходит до дела, они резко обрывают тебя, обвиняют, что ты вмешиваешься в их личную жизнь и учишь их, как потратить деньги. Доводят до слез, оскорбляют, и ты уходишь. Еще бывает, что человек обещает деньги, ты закупаешь уже лекарства, надо оплачивать, а человек, с которым ты накануне договорилась, пожимает плечами: “Какие деньги? Когда я обещал?” И ты понимаешь, что тебя просто развели, как вшивую мышь. Особенно на моей практике так любят делать бизнесмены, приближающиеся к политической карьере. Будущие губернаторы. И надо что-то с этим делать.
— Когда ты становилась актрисой и человеком, ты что же, недооценила деньги в качестве ужаса, с которым надо иметь дело?
— Недооценила. Люди стараются найти доказательства, что ты делаешь добрые дела за деньги, а не от чистого сердца. Потому что если признаешь, будто люди делают что-то от чистого сердца, то самому придется часто отказываться от денег.
— Но ты ведь обращаешься к людям, которые всю жизнь занимаются деньгами профессионально, только деньгами и ничем больше.
— Они занимаются деньгами профессионально. Но это не значит, что они ставят деньги во главу угла. И не смей убеждать меня в обратном.
— И их меньшинство?
— Меньшинство. Остальным нужно, чтобы кто-то сверху вложил им в голову, что быть добрыми престижно.
— И что ты делаешь? Ты начинаешь общаться с властью? Ты же ездила накануне выборов с Мироновым в Питер смотреть открывающийся детский онкогематологический центр?
— Я не ездила с Мироновым. Я была в Питере на пробах у Германа (режиссера Алексея Германа). И мне сказали, что в Медицинском университете показывают новые корпуса детского гематологического центра. И я пришла посмотреть. Познакомилась со всеми врачами, а потом мы спустились с одиннадцатого этажа на первый, а там журналисты, охрана и мужчина какой-то. Мужчина со мной поздоровался, я тоже поздоровалась, к камерам подходить не хотела, потому что была без грима и нечесаная. Я только спросила, кто этот человек, которому журналисты задают вопросы. А мне сказали, что он спикер Совета Федерации, но я думала, что спикер — это пресс-секретарь. Потом мне объяснили, что он второй человек в государстве и у него избирательная кампания.
— Вот так ты и оказалась в избирательной кампании Миронова.
— Нет. Я решила держаться подальше, чтобы не участвовать ни в какой избирательной кампании. Я напряглась, когда журналисты стали спрашивать меня про какую-то политическую партию. Но потом мне сказали, что Миронов приходил сдавать кровь и входит в регистр доноров костного мозга, и я поняла, что он друг. Я не знаю ни про какую партию. Но он пришел сдать кровь. Не знаю, насколько искренне. Но никто же другой не пришел. Ни первый человек в государстве, ни третий.
— Ты не чувствуешь себя пешкой в политической игре?
— Я не знаю ничего ни про какую политическую игру. Я думаю про детей, про мам, про врачей. Не спрашивай меня о политике. Я ничего в ней не понимаю. Мне поступает множество предложений вступать в какие-то общественные, или политические, или молодежные организации. И я хожу на все встречи, когда мне обещают чем-то помочь. И до сих пор никуда не вступила.
Мы сидим в узенькой гримерной. Постоянно звонит телефон. В ответ на один из звонков Чулпан долго молчит, слушая человека по ту сторону сот, а выслушав, говорит мне: “Почему мир такой ужасный!” В ответ на другой звонок Чулпан говорит: “Дина! Дина! Не волнуйся, я уже договорилась, они уже работают без денег”. Речь шла о людях, которые должны бесплатно снимать для концерта 1 июня документальный фильм. Звонила актриса Дина Корзун, и мне от нее привет. Радио на стене шепчет: “Чулпашечка, подойди на сцену, у тебя истерика!” Чулпан оборачивается в дверях и усмехается:
— Хм, у меня истерика!
Я остаюсь один в гримерке и слушаю трансляцию. Чулпан на сцене кричит, что не помнит, как по-итальянски будет дверь или окно, и что мы никогда не поедем в Москву.
Оцените статью
1 2 3 4 5Читайте еще
Избранное