Бывший политзаключенный: «Я им прямо сказал, что то, как они обращаются с невиновными людьми, иначе как геноцидом не назовешь»

В октябре 2021 года суд вынес приговор двум жителям Ляховичей — отцу и сыну Геннадию и Вячеславу Смирновым. Их обвинили в оскорблении Лукашенко, а Геннадия — еще и в сопротивлении сотруднику органов внутренних дел.

Отца приговорили к лишению свободы на два года и шесть месяцев с отбыванием наказания в условиях усиленного режима, а сына — к двум годам с направлением в исправительное учреждение открытого типа.

В декабре 2023 года Геннадий и Вячеслав освободились после отбытия срока. А недавно они вынуждены были покинуть Беларусь.

— Я и раньше был против Лукашенко, но насилие в 2020 году стало для меня триггером. Как можно было смотреть на это спокойно?  — говорит Геннадий на канале Народный репортер.

Чтобы выразить свое отношение к происходящей несправедливости, Смирновы проводили акции протеста. После одной из них в марте 2021 года в дом Геннадия пришли с обыском.

— У нас хаски, очень миролюбивая собака, но он был отвязан в тот момент, когда зашли силовики, — вспоминает Геннадий. — Двое из них тащили сына, которого задержали по дороге в университет, он учится в Барановичах и шел на поезд.

Майор Сергей Исаханов расстегнул кобуру и хотел стрелять в собаку. Я сразу подскочил, схватил пса на руки, а он весит 25-30 кг, и быстро его привязал, чтобы не пристрелили.

Обыск длился 3,5 часа. Проверяли все, что можно, нашли листовки и стихотворение, которое я написал после возвращения с одного из маршей в Минске. Его тоже приобщили к делу.

После обыска Геннадия и Вячеслава задержали на трое суток, а потом возбудили уголовное дело, но мужчин выпустили под подписку.

— 3 августа 2021 года я решил поднять людям дух, и мы с товарищем накинули БЧБ-флаги и вышли в город. Получился мини-марш, машины ехали, сигналили. Мы просидели минут 15, потом меня скрутили четверо, — рассказывает Геннадий. — Дали 15 суток за неповиновение.

А на 13-е сутки сфабриковали уголовное дело. На шлеме одного из милиционеров, которые меня задерживали, нашли царапину, так возбудили дело за сопротивление с применением насилия, и у меня получилось две статьи в совокупности.

Было 2 суда, я сам защищал себя и сына. Доказать им ничего не удалось, но нас все равно посадили.  

Активист поделился жуткими подробностями об условиях содержания в местах заключения.

— В Ляховичском ИВС ничего не выдавали, забрали матрасы, ночью будили, свет постоянно горел.

В СИЗО в Барановичах мне понадобилась медицинская помощь, я обратился, пришел врач и сказал: «Как вы могли побеспокоить меня в выходной день».

После этого на меня составили 5 рапортов, и я объявил сухую голодовку. Через три дня меня посадили в карцер на 7 суток. Сначала я находился в новом корпусе, однако из-за того, что не прекращал голодовку, меня перевели в карцер в старом корпусе, который уже не использовали.

Там просто была жуть. Камера — бетонный колодец — 1.80х3 метра, высота метров пять. Я так понимаю, это старые Екатерининские конюшни. Вверху маленькое полукруглое окошко. В углу — ничем не отгороженная дырка в полу. Посреди две тумбы разного размера, как стол и стул. Пол тоже бетонный, никакой плитки.

Откидные нары из досок разные по длине. Воду включали только по просьбе, лилась она просто из трубы.

Холодина сумасшедшая, батарея в стене не греет. А тогда в декабре было 25 градусов мороза. Кроме этого еще постоянно открывали двери, чтобы был сквозняк.

Я там выдержал только сутки голодовки, получилось всего шесть суток голодал. Чтобы как-то согреться, много ходил, пока мог, потому что все равно замерзаешь и через некоторое время просто не можешь передвигаться. В этом карцере я пробыл 5 суток и вышел 10 декабря 2021 года.

22 декабря Геннадия Смирнова этапировали в Шкловскую ИК-17, узником которой был и Витольд Ашурок. Этап проходил по запутанному маршруту — Барановичи-Гродно-Минск-Орша-Могилев-Шклов и длился больше двух суток. Все это время политзаключенный был в наручниках.

— В отличие от других заключенных, «политических» постоянно «шмонали», могли забрать всю еду.  

В колонии в первый же день у меня нашли сразу два «нарушения», якобы я не был побрит, хоть я и был побрит, и плохо застелил нары.

Я тогда им сразу сказал: «Можете меня не пугать, мне все равно». Распределили меня в деревообрабатывающий цех, где за полгода я поработал практически на всех станках.

Делали в этом цеху, как я думаю, ящики для российского оружия. Я сам служил в армии и видел такие же, их использовали под снаряды для «Градов».

Кроме деревообработки, в этой колонии есть «швейка» (пошив одежды — С.), «обувка» (производство и починка обуви — С.). Также часть осужденных занималась низкоквалифицированным тяжелым трудом, обдирая изоляцию с проводов, чтобы добыть медь и алюминий.

Потом меня перевели в котельную, работал на улице в любую погоду на дереводробилке. В нее нужно за день перекинуть полтора-два прицепа обрезков, чтобы выполнить норму.

Единственный плюс котельной был в том, что там можно было помыться и постираться.

Первый раз меня отправили в ШИЗО сразу после начала войны на трое суток, второй раз посадили в мае уже на 10 суток.

Но я отказался от уборок, докладов и снова объявил сухую голодовку. Перед ежедневным докладом в ШИЗО становишься лицом к стене в растяжку. Тебя обыскивают, потом ты должен доложить: «Здравствуйте, гражданин начальник, я такой-то».

Ко мне на доклад пришел начальник колонии Александр Корниенко, и я вместо положенного начал: «Незаконно осужденный Смирнов Геннадий Михайлович». Корниенко стал меня избивать по ногам, потребовал, чтобы я сделал доклад еще раз, я еще громче повторил свои слова, и в третий раз тоже. Все это время он продолжал меня избивать.

На следующий день повторилось то же самое, только уже с заместителем по режимно-оперативной работе Алексеем Москалевым. Я доказывал, что незаконно осужден, тот отбивал мне ноги, — поделился жуткими подробностями бывший политзаключенный.

За время отбывания наказания у него было отмечено 30 нарушений, в целом в ШИЗО Геннадий провел 65 суток. На вопрос, не боялся ли он, что за свою принципиальность будет замучен до смерти, ответил, не раздумывая: «Я был к этому готов. На войне как на войне».   

— Среди сотрудников колонии есть те, кто нас ненавидит, и они это не скрывают. Но есть многие, которые относятся более лояльно и стараются даже как-то смягчить условия в том же ШИЗО и ПКТ. 

Однако есть и такие, и они страшнее всех, — «служаки». У этих людей в глазах пустота, им скажут стрелять — они будут стрелять.

После освобождения надо мной был установлен превентивный надзор. Это почти как «домашняя химия»: с 8 вечера до 6 утра обязан находиться дома, из города выезжать не имеешь права без разрешения.

Но разрешение они не дают. Я просил разрешение съездить встретить сына после освобождения, мне не дали.

Во время надзора меня задерживали еще три раза, сначала после двух суток назначили 60 часов общественных работ, которые я отработал в коммунхозе бесплатно.

Второй раз дали штраф в размере трех базовых. А третий раз снова отправили на 15 суток за то, что покинул город. Мы с сыном ездили подавать документы на визу.

Эти 15 суток в том же ИВС в Ляховичах были самими ужасными, дались мне тяжелее, чем до тюрьмы. Снова все забрали, ничего не выдавали, на голых железных нарах спать было невозможно.

Каждый день переводили в новую камеру, по три раза в наручниках выводили на шмоны. Подсаживали и провокаторов, и человека с психическим расстройством, который вообще не давал заснуть.

Я им прямо сказал, что то, как они обращаются с невиновными людьми, иначе, как геноцидом, не назовешь, — рассказал Геннадий.

Он говорит, что перед задержанием, даже будучи под подпиской, не хотел уезжать из страны, так как не считал себя виновным. Однако покинуть Беларусь Смирновым все-таки пришлось.

— Я понимал, что в следующий раз меня задержат и отправят уже на строгий режим. И сыну не давали спокойной жизни, хоть он освободился без надзора, — объяснил Геннадий.  

Сейчас отец и сын находятся в безопасном месте и пытаются строить новую жизнь. После систематических избиений Геннадий имеет проблемы с обоими коленями, признается, что не может бегать.