4 дня, 10 детей и караоке в Малиновке

В начале декабря я — в качестве волонтера фонда «Справедливая помощь» — ездила вместе с Елизаветой Глинкой в Донецк. Нашей целью было привезти нескольких тяжелобольных детей в Москву на лечение.

Мы выехали на поезде 8 декабря и вернулись через три дня. Дети, которых мы привезли, сейчас получают медицинскую помощь в московских больницах.

Писать об этой поездке я не планировала, поскольку участвовала в ней в качестве волонтера фонда. Но по возвращении так много людей попросили рассказать о впечатлениях, что я решила — лучше один раз напишу. Эти заметки не являются профессиональным журналистским текстом: в Донецке я не делала никакой другой работы, кроме волонтерской. Это просто рассказ очевидца об увиденном своими глазами.

8 декабря 2014 года. Москва, Курский вокзал. Поезд номер 9 «Донбасс», Москва — Донецк

Поезд Москва — Донецк отправляется с Курского вокзала в 14.40. Поезд не российский, принадлежит «Украинским железным дорогам». Его то и дело грозятся отменить, но пока не отменяют. Состав старый, но вполне живой. В вагонах натоплено и убрано — только окна грязные.

Мы садимся в вагон СВ номер 11. Едем втроем: доктор Лиза, я и наш волонтер Николай Михайлович Беляков — бывший военный, а ныне военный пенсионер. Мужчин моложе пятидесяти украинские пограничники с территории России не пропускают.

Николай Михайлович — очень обстоятельный человек. В купе он первым делом проверяет пакет наших документов. Сопроводительное письмо от Эллы Памфиловой о том, куда и зачем мы едем. Письмо потребуется показать на границе. Документы на 13 детей, которые ждут нас в Центральной больнице Донецка. Среди них пять младенцев с пороками сердца. Так как в Донецке на данный момент нет ни одного детского кардиохирурга, этих детей мы должны забрать в первую очередь. Благодаря содействию администрации президента Минздрав выделил квоты на лечение для каждого ребенка из нашего списка. Помимо Минздрава нам помогают РЖД и МЧС. Так было не всегда: Лиза ездила в Донецк за больными детьми больше десяти раз, прежде чем вертикаль подключилась к делу.

На вокзале нас провожает множество журналистов. Интерес российских СМИ к деятельности Елизаветы Глинки растет пропорционально поддержке, которую оказывает ей государство. Один из телеканалов даже посылает с нами своего корреспондента — тихую девушку лет двадцати пяти. Наш коллега Николай возмущается бессердечием теленачальства, пославшего юное создание на войну, но у начальства нет выбора. Мужчина допенсионного возраста — корреспондент или оператор — легально не сможет пересечь границу с Украиной. Теоретически можно лететь до Ростова, оттуда ехать на машине в ДНР, но с точки зрения украинского законодательства это преступление.

Поезд отправляется, в мутные стекла видны удаляющиеся промзоны, пригородные подмосковные станции, лес... Нам предстоит долгий и беспокойный путь. Около полуночи мы прибудем в Белгород, затем в Харьков. В Харькове — пункт украинского пограничного контроля. Лиза предупреждает, что нас ожидает серьезный досмотр, возможно обыск. Поэтому днем лучше поспать. Но спать не получается.

Лиза читает новости в интернете: в Харькове взрыв, в Донецке стрельба. Я иду осмотреть поезд. Проводница Раиса Ивановна — рубенсовских форм, в обтягивающем и белом — пьет чай, на подстаканнике гравировка «Укрзалезница». Раиса Ивановна говорит, что в нашем поезде имеется вагон-ресторан, в котором варят кофе. Чтобы получить эту роскошь, надо преодолеть пять вагонов. Они тускло освещены и почти безлюдны. В каждом едет всего по несколько человек. В приоткрытых дверях купе я вижу лежащих на полках мужчин в трениках или камуфляжных штанах.

В ресторане пусто. Мне приносят прекрасно сваренный кофе. Приходят Лиза и Николай Михайлович — за 500 рублей в ресторане можно курить. Николай курит, я и Лиза пьем кофе, поезд лязгает, колеса стучат. Ресторанные работницы — джинсовые мини, черные колготки, тапки — налаживают музыкальную установку. В колонках пробует голос Стас Михайлов. На звук из темноты являются уже виденные мной мужчины в камуфляжных штанах и майках-алкоголичках — похоже, будет дискотека. Мы расплачиваемся и уходим. Преодолевая холодные тамбуры и лязгающие стыки, я думаю о том, что пункт назначения поезда «Донбасс» должен называться как-нибудь мрачно и величественно, например, «Сердце Тьмы».

Конечная станция называется Константиновка. Это небольшой населенный пункт примерно в 70 км от Донецка. Поезд дальше не идет: в результате боев пути повреждены. В Константиновке мы должны быть утром — около 6 часов.

Около полуночи поезд прибывает на границу Украины. К этому моменту мужчин в поезде почти нет — сошли в Курске и Белгороде. Сначала в вагоны заходят российские пограничники и таможенники. С ними никаких проблем: Лизу они знают и едва ли не отдают честь. Мы с опаской ждем украинцев. Бояться, собственно, нечего: документы в порядке, письмо от Эллы Памфиловой о цели поездки есть, запрещенного не везем. Разве что к лекарствам могут прицепиться: мы везем в числе прочего инсулин, которого нет в Донецке.

Но ни допроса, ни обыска не происходит — украинцы вежливы и корректны. Выясняется, что Лизу они тоже уже знают. Возвращая документы, благодарят за спасение детей. Вся процедура — две границы, контроль и т. д. — занимает часа два. Когда все уходят и поезд трогается, я наконец засыпаю.

9 декабря 2014 года. Станция Константиновка. Дорога в Донецк

Проводница Раиса Ивановна будит нас в половине шестого. За окном — самое сердце тьмы — темнота, метель, ни зги не видно. Мы сонно натягиваем свитера и пуховики. Поезд останавливается, кажется, посреди степи. Но нет: на путях составы, за ними — обветшалое здание станции, за которым в ночном небе видны церковные купола. Нас встречает дружественный доктор из Константиновки, хирург-травматолог. Лиза привезла медицинский монитор для его кабинета.

Мы садимся в арендованную машину, старенький минивэн «Фольксваген». На нем нам предстоит въехать с украинской территории в самопровозглашенную республику ДНР. Граница ДНР представляет собой несколько блокпостов. Лиза говорит, что их будет шесть или восемь. Их оказывается три. Путь до Донецка тоже не три с половиной часа, как мы ожидали, а всего два. За время, прошедшее с прошлого визита Лизы, территория ДНР увеличилась, количество блокпостов сократилось.

«Фольксваген» трясется по бездорожью и грунтовкам. В зимних утренних сумерках я успеваю разглядеть серые советские пятиэтажки, избы, заборы, деревья, отвалы шахт. Время от времени посреди чистого поля попадаются тяжелые военные грузовики. Первый блокпост, который мы видим, — это бетонные блоки с надписью «Стой! Туши свет!», за ними будка. У будки — бойцы украинской армии. Нас останавливают, заглядывают в салон, проверяют документы. Женщины бойцов не интересуют. Их интересует Николай Михайлович, но, оценив его почтенный возраст, нас отпускают с миром.

Блокпост ополченцев выглядит гораздо живописнее украинского. У безнадежно косой будки горит огромный костер из покрышек. Вокруг вразвалку ходят мужчины с автоматами в разнообразном обмундировании, и это разнообразие сообщает суровым дэнээровцам слегка опереточный вид. Процедура повторяется: нас опять останавливают, к Николаю Михайловичу обращаются «батя» и просят предъявить телефон — смотрят фотографии. Бойцы, лениво переругиваясь, ищут кого-то, кто делал съемку из окна «бусика» — за нами ждут своей очереди еще два минивэна. Если кто-то из пассажиров нашего «Фольксвагена» и подносил к стеклу айфон, то уж точно не военный пенсионер Беляков. Я быстро пытаюсь стереть из телефона непристойности... Но женщин ополченцы в диверсиях не подозревают.

Пока «батю» шмонают, я рассматриваю будку и вижу, как от нее к костру идет кот. Это на удивление крупный черный зверь с рваным ухом, длинной, грязной, местами подпаленной шерстью и наглыми глазищами. Чтобы лучше рассмотреть котика, я тру перчаткой запотевшее стекло. Боец в будке думает, что я машу ему рукой на прощание, улыбается и машет в ответ. Мы уезжаем.

Отель Ramada Donetsk. Первый день перемирия

«Услышав звук приближающейся ракеты, мины или снаряда, направленных в сторону гостиницы или после звука взрыва, необходимо лечь на пол в своей комнате, подальше от окон. Это необходимо сделать и при звуках выстрелов из автоматического оружия вблизи гостиницы...»

В номере отеля Ramada Donetsk на столе, там, где обычно лежит меню room service, находится инструкция под названием «Действия в случае непрямого обстрела — в отеле или вблизи него». Руководство очень подробное: там разъясняется, что постояльцу делать, если обстрел застал бедолагу на террасе для завтрака или, прости Господи, в СПА. Самое поразительное, что и рум-сервис, и СПА с бассейном, и даже парикмахерская с массажем в донецкой «Рамаде» исправно работают. Из примет энтропии — на ресепшн не берут кредитные карты. Банковская система в ДНР уже почти не функционирует.

Я откладываю инструкцию на случай обстрела: сегодня, 9 декабря, она мне не пригодится. Ополченцы и силы АТО утром неожиданно объявили о временном прекращении огня. Переодеваюсь, принимаю душ и спускаюсь вниз. Мне предстоит день ожидания, пока коллеги улаживают формальности. Детей мы сможем забрать только завтра, 10 декабря.

В холле Глинку караулят журналисты. Их на удивление много — как мы вскоре выясним, в Донецке находятся представители не только федеральных каналов, но и практически всех крупных российских СМИ.

За кофе мы беседуем с корреспондентом и оператором одного из каналов российского ТВ. Ребята рассказывают, что недавно приехали в Донецк из Луганска, где пробыли несколько месяцев. Луганск за время конфликта пострадал гораздо сильнее, чем Донецк: разрушений и жертв намного больше, повреждены коммуникации и т. д. В Донецке бои идут в основном в аэропорту и вокруг него, именно там снаряды попадают в жилые кварталы и гибнут мирные жители. «Это “бесконтактная” война, где противники используют практически только артиллерию», — рассказывают мои собеседники. Огневые точки ополченцев сосредоточены в городской черте.

Пытаясь их уничтожить, силы АТО далеко не всегда попадают в цель. Почти каждый день в Донецке погибают мирные жители — один-два человека. По мнению моих собеседников, такая война может тянуться вяло и долго: прекращать конфликт воюющим сторонам невыгодно. Для того чтобы вмешалась ООН, прислав «голубые каски», конфликт недостаточно масштабен. У всех есть свой интерес — за исключением, пожалуй, людей, которые живут в пятиэтажках в районах, прилегающих к аэропорту.

Спрашиваю: почему жители этих районов не уезжают, не пытаются спасти свою жизнь? Ответ банален: кто мог — уже уехали, бедным ехать не на что и некуда. Они не готовы бросить имущество — телевизор, ковер и т. д. — и отправиться в неизвестность, например, начинать заново жизнь в качестве крестьян в российской глубинке, как им предлагают.

Я слушаю коллег и вспоминаю разговор в Москве с английским военным корреспондентом, проведшим в Донецке месяц. Англичанин высказался довольно эмоционально: «Я участвовал во всех главных современных конфликтах: Афганистан, Югославия, Чечня, Ирак и т. д. Во всех них можно было проследить причинно-следственные связи. Религиозный экстремизм, захват территории другой страны, демонтаж искусственно созданной государственной структуры и т. д. То, что происходит здесь, не имеет никакого рационального объяснения — это не война, а деградация и абсурд в чистом виде. Это прошлое победило будущее».

Пока я беседую с коллегами, наступают сумерки. Журналисты откланиваются: им надо делать сюжет про аэропорт в день перемирия. На вопрос, нельзя ли поехать с ними, вежливо отвечают, что вряд ли мне захочется лежать 3 часа в бронежилете на снегу.

Проводив ребят, я возвращаюсь в ресторан и понимаю, что окружающая обстановка как-то изменилась. Время близится к ужину, и практически все столики заняты. Публика — в основном мужчины в военной форме, с оружием. С некоторыми из них женщины. Передо мной редкий случай, когда черные колготки, люрекс и каблуки меркнут перед камуфляжем армий стран НАТО, берцами, беретками, ремнями, немыслимыми погонами и нашивками, которыми украсили себя мужчины, особенно кавказцы. У особо крутых на поясе «стечкины». К плюшевым креслам небрежно прислонены «калаши» — рядом с побулькивающими кальянами.

Вопреки ожиданиям, эта странная картина вовсе не производит устрашающего впечатления, скорее напоминая советский фильм «Свадьба в Малиновке». Всмотревшись в облака яблочного и абрикосового дыма, я вижу среди посетителей знакомых журналистов. Разговариваю с местным парнем-фрилансером, который, по его словам, первым оказался на месте падения «Боинга». Смотрю фотографии в его планшете: обломки обшивки, горелые клочья, разорванные, изуродованные тела. Фрилансер рассказывает, что больше всего из увиденного его поразил труп девочки, пристегнутый к креслу, и рядом в прозрачном пакете две бутылки виски. Целые.

Посетители ресторана тоже пьют виски. Разглядывая на экране то, что осталось от «Боинга», я думаю о том, что несколько раз в месяц летаю на таких самолетах в Европу, Азию, Америку. На фоне этих мыслей окружающая «свадьба в Малиновке» — пьяные мужчины, их камуфляж, кальяны и калаши — уже не выглядит так безобидно. Сидя в ресторане отеля Ramada Donetsk, я наглядно осознаю простую, как хрен на блюде, «причинно-следственную» связь: в том «Боинге» теоретически могла быть я или мои друзья, а за пультом «Бука» — кто-то из нарядных мужчин за соседними столиками.

Пока я предаюсь рефлексии, журналисты сколачивают банду по походу в караоке. Я от предложения отказываюсь: утром нам с Лизой нужно ехать в больницу забирать детей.

10 декабря, утро. Экскурсия по Донецку

Встаю пораньше, чтобы успеть немного осмотреть город. Показать мне Донецк вызвался представитель ДНР, которого не представила Лиза. На его машине мы едем по набережной реки Кальмиус из центра к аэропорту. На главной площади монтируют новогоднюю елку. Мой провожатый показывает городской стадион, театр, цирк, казино. Все эти заведения, включая казино, работают.

Стадион частично поврежден: в него попали «Градом». Окна всех зданий крест-накрест заклеены скотчем. Кое-где вместо стекол вставлена фанера. Особенно странно это смотрится в современных офисных комплексах и торговых центрах. Проезжаем железнодорожный мост — под ним, на сколько хватает глаз, в обе стороны тянутся заводские корпуса.

Донецк — крупный индустриальный центр, в нем несколько десятков заводов — металлургических, машиностроительных, химических и т. д. В городе также сосредоточено управление всей угольной отраслью Донбасса. Мой гид рассказывает, что здесь еще недавно действовала «СЭЗ Донецк» — свободная экономическая зона. Я вспоминаю рассказ Лизы Глинки о том, как она приехала в Донецк первый раз прошлой весной и выяснила, что в здешних больницах нет бинтов и шприцев. Спрашиваю: как такое возможно в не самом бедном городе? Получаю привычный уже ответ: это человеконенавистническая политика украинских властей. Хорошо, что теперь все по-другому.

Мы проезжаем мимо скверов и парков — вопреки ожиданиям, в городе много деревьев, зелени. Хотя в это время года пейзаж черно-белый. Улицы и площади украшают плакаты — портреты лидеров ДНР с лозунгами и агитпроп: красный кулак сжимает шею черного доходяги-орла. «Донбасс фашистов задушит!» Попадаются палатки с флагами ДНР и табличками «Пункт приема в ополчение». В палатках дремлют замерзшие вербовщики в камуфляже. Ажиотажа не наблюдается. Зато ажиотаж царит возле учреждения, где жителям ДНР выдают денежное пособие. За ним стоит огромная очередь.

Мы въезжаем в район аэропорта, за который несколько месяцев идут непрекращающиеся бои. Здесь, в отличие от центра, хорошо видно, что идет война и по Донецку каждый день стреляют. Дома разрушены или пострадали. Здание бывшей детской больницы стоит без стекол: в окно влетел артиллерийский снаряд. На месте попадания — рваная черная дыра. К счастью, дети в этот момент уже были эвакуированы. Окружающие дома по-прежнему обитаемы — это видно. Перед нами — мост, ведущий в аэропорт, путь преграждают бетонные блоки. Дальше не проехать. Пока я фотографирую, с моста спускаются двое вооруженных людей. Спрашивают документы. Я оставила паспорт в гостинице — сейчас не комендантский час. Ополченцы говорят, что всегда рады журналистам из Москвы, но без документов нельзя. Нас отпускают. Мы возвращаемся в отель.

Пора ехать в больницу, там нас ждут дети.

10 декабря. Центральная детская больница. Дорога Донецк — Константиновка. Поезд в Москву

Для того чтобы везти детей из Донецка в Константиновку, мы арендовали автобус. Синий ПАЗ ждет возле здания детской больницы. В приемном покое «дитячей лекарни» наблюдаем уже знакомую картину: тесную толпу журналистов, более десятка камер и т. д. Где-то за ними маячат молодые женщины с детьми на руках — когда мы входим, женщины пытаются к нам пробиться, но пресса их опережает, окружая Лизу плотным кольцом. «Елизавета Петровна, несколько слов...»

Лиза улыбается и просит всех отойти на метр — я стою рядом, поэтому понимаю причину просьбы. Запах перегара в месте массового скопления прессы стоит такой, что без респиратора дышать невозможно. Вчерашний поход в караоке явно удался.

Николай Михайлович сверяет списки. По спискам мы должны забрать 13 детей. Но их уже меньше. Один мальчик умер, пока мы ехали. Еще двое ехать не могут: проблема с доверенностями. В Донецке уже почти не осталось нотариусов — не успели оформить бумаги. Врачи больницы говорят, что всего в Москву нужно отправить около 50 детей, которым в Донецке невозможно оказать квалифицированную медпомощь, они будут ждать нашего следующего приезда. Спрашиваю Лизу, почему нельзя забрать всех сразу? Она отвечает, что одна из причин в том, что мы можем взять только один автобус — колонну с большей вероятностью обстреляют.

В результате мы забираем 10 детей, в том числе четырех грудничков с пороками сердца, мальчика с эпилепсией, мальчика с генетической патологией и т. д.

Когда формальности улажены, Николай Михайлович ведет мам с детьми к автобусу. Нас с Лизой тормозит женщина в очках, оказывающаяся местным работником культуры. Дама благодарит Лизу за ее деятельность и вручает сувениры: сборник стихов «Поэзия непокоренного Донбасса, выпуск 18» и «донецкий метеорит» — осколок артиллерийского снаряда. Лиза отвлекается, и дама успевает шепотом поведать мне о том, как украинцы убивают в Донецке русских, чтобы вселиться в их опустевшие квартиры...

Наконец садимся в автобус. Ехать до Константиновки два часа. Там — на поезд и в Москву. Нас останавливают на четырех блокпостах. Два ДНР и два украинских. Лиза просит военных с оружием в автобус не входить, потому что дети пугаются и плачут. Бойцы все равно входят с оружием. Но дети — на блокпостах и вообще всю дорогу — ведут себя на удивление тихо. Никто не плачет, младенцы безмятежно улыбаются, в салоне сонно и спокойно, как будто нет вокруг никакой войны. Так мы едем на синем автобусе по белесо-серой степи через блокпосты.

В Константиновке мы покупаем для всех билеты на поезд в Москву — они по местным меркам недешевые, стоят около 200 евро. Ходили слухи, что поезд на следующей неделе вообще отменят. Но пока он будет только реже ходить.

До отправления остается 4 часа. Мы идем договариваться с проводниками, чтобы мамочек с детьми пустили в вагоны пораньше. Бригада хорошо знает Лизу и Николая Михайловича, все проводники готовы нам помогать. Распределяем наших пассажиров по двум вагонам.

Дорога в Москву проходит без происшествий. Время от времени женщины приводят к нам в купе дете, когда хотят немного отдохнуть. Дети продолжают демонстрировать ангельский нрав: улыбаются, спокойно играют, никто не плачет. Границу пересекаем нормально — все документы в порядке.

Утром 11 декабря поезд номер 10 из Константиновки прибывает на Курский вокзал. На перроне ожидают 10 машин скорой помощи, сотрудники МЧС и привычная уже толпа журналистов. Распределяем детей и их мам по машинам. Скорые разъезжаются в разные больницы города — для каждого ребенка приготовлено место, выделена квота. Вся операция занимает несколько минут.

Получив свое, журналисты расходятся. Мы остаемся на перроне одни. Через здание вокзала идем к машине.

Следующая командировка в Донецк — после Нового года.