1991-2006. Итоги от Александра Войтовича

Бывший спикер Совета Республики Национального собрания Александр Войтович был последним избранным тайным закрытым голосованием президентом Академии наук. Теперь вопрос о том, кого посадить в это кресло, решает сам глава государства. В рамках проекта “Салідарнасці” академик Войтович анализирует, как власть повлияла на “утечку мозгов”.

— Белорусская наука сильно пострадала за последние 15 лет. Если за год до развала Союза наукоемкость валового внутреннего продукта (отношение расходов на науку к ВВП) в БССР была практически такой же, как в Великобритании, Франции, Германии, Швейцарии, и составляла 2,3%, то теперь этот показатель равен 0,7%. Конечно, это результат тех трудностей, которые мы переживали в переходный период. Но виновата и власть, полагавшая, что есть более актуальные проблемы, чем развитие науки. Хотя зарплата научных сотрудников, по сравнению с советскими временами, резко упала, расходы на нее в 1999 году, например, в 1,2 раза превосходили все финансирование, которое академия получала на фундаментальные и поисковые исследования. Часть зарплаты, коммунальные расходы, содержание зданий, приобретение расходных материалов оплачивались за счет конкурсных проектов, грантов, хоздоговоров. Если не было этих источников финансирования, сотрудников отправляли в отпуск за свой счет, исследования приостанавливались.

Мало того, начался прессинг по отношению к науке — заявления о ее неэффективности, о необходимости кардинального реформирования системы присвоения ученых степеней и званий и даже о ликвидации Академии наук. Это сильно повлияло на стабильность научной сферы и престиж науки.

Такой путь вел к невозможности самостоятельно развивать наукоемкие технологии, разрабатывать и осваивать в производстве новые виды продукции. Ведь ученые, не имея современной приборной базы, необходимых расходных материалов и реактивов, не могут проводить исследования и получать серьезные результаты. Это также грозит некомпетентностью при закупках новых технологий и оборудования, к потере научных кадров.

— Кстати, сколько их за это время «потерялось»?

— Много. В 1990 году по численности исследователей БССР стояла в одном ряду с самыми развитыми странами. За время независимости этот показатель снизился более, чем в три раза — с 58 до 18 на 10 тысяч населения. Ниже уже некуда. Это грозит деградацией науки.

— Мозги «утекли» за границу?

— И за границу, потому что там лучше условия для проведения исследований, и в другие сферы деятельности, где зарплата повыше, но накопленные знания, увы, не могут быть востребованы. И в том, и в другом случае страна лишилась накопленного научно-технического потенциала, не получила отдачи от него в экономике.

Мы потеряли таких ученых в мировыми именами, как математик Платонов, который был президентом Академии наук, биохимик Стрельченок, математик Залесский…

Проблему миграции научных кадров сложно решить в рамках одного научно-исследовательского учреждения. Можно какого-то ученого продвинуть по должности, чтобы он получал зарплату повыше. Но какая это будет зарплата? Доктор наук, заведующий лабораторией, имеющий солидный стаж научной работы и две зарплаты, «грязными» получает около 600 долларов. За месяц он не может заработать даже на один квадратный метр жилья в столице.

С «утечкой мозгов» надо бороться на государственном уровне: увеличивать ассигнования на науку, повышать зарплату, развивать международное сотрудничество и инновационную деятельность. Кстати, в начале 1990-х, в самые тяжелые для науки времена, инновационный процесс шел намного интенсивнее, чем сейчас. Тогда покинувшие научно-исследовательские институты сотрудники образовали малые и средние предприятия, которые до сих пор успешно работают. Да, они унесли с собой знания и наработки этих учреждений, но это был исключительно положительный процесс. А сегодня у нас в стране нет инновационного климата. Для его создания не соблюдены обязательные условия. Как и во времена Советского Союза, когда научный работник был оторван от результатов своего труда, не существует рыночной экономики, действует административно-командная система и самое главное — нет должного законодательства. Ученый, проявивший инициативу по перекачке научных знаний в производство, имеет реальный шанс угодить за решетку.

— Например…

— В 1990 году было принято решение о строительстве в поселке Атолино первого в мире предприятия по промышленному производству синтетических алмазов. Идеолог этого направления Николай Патрин, поняв, что в Беларуси ничего не получится, реализовал этот проект в США и стал там миллионером. Против других участников проекта: Ракова, Белого, Шилова, попытавшихся довести до завершения проект, — завели уголовное дело. Суд состоялся в 2005 году.

Или пример с академиком Мартыненко, которого попытались обвинить во вполне легальной продаже разработки Института тепло— и массообмена за рубеж. Вот потому-то у нас при НИИ фактически не возникают предприятия, ноу-хау пылятся на полках, а производство основано на устаревших технологиях.

— А как же попытки главы государства переориентировать науку с фундаментальной на прикладную и тем самым приблизить ее к производству?

— Я уверен: если страну лишить фундаментальной науки, мы вообще потеряем ориентацию в мире современных технологий, не будем понимать, куда двигаться и какие производства развивать. К тому же мы должны сохранить и гуманитарную науку. Кто вместо нас будет заниматься историей Беларуси, литературой, языком этнографией, искусствоведением? Никто. А это нам необходимо для идентификации нации ничуть не меньше, чем развитие экономической науки, которая, кстати, тоже не только прикладная но и фундаментальная. То же в биологии: без генетики, как же мы будем развивать сельскохозяйственное производство? Так вообще можно прекратить всякий прогресс в стране.

Вот мы берем курс на импортозамещающее производство, осваиваем то, что в мире давным-давно превосходно отлажено. Но никто нигде за рубежом не станет покупать наши стиральные машины и другие приборы сомнительного качества. Это путь к экономической изоляции страны и отсталости. Хотите конкретный пример? В столичном ЦУМе продаются только лезвия отечественного производства. Так бриться же ими невозможно! Я попробовал и отправился по киоскам искать импортные.

— Вы несколько лет возглавляли Академию наук. Эта должность давала реальную возможность влиять на состояние науки?

— Когда в 1997 году был избран новый президиум, мы поставили цель повысить вклад науки в развитие экономики нашей независимой страны. Кстати, тогда же мы разработали и энергетическую концепцию государства, где было сказано, что ориентация в топливном балансе на газ может очень плохо закончиться для страны. Тогда же был поставлен вопрос о максимальном использовании местных ресурсов: дров, торфа, ветра, воды и солнца, которые, по нашим расчетам, позволили бы получать 20-25% энергии, необходимой стране. Правительство утвердило наш план, но не воспользовалось этими предложениями, потому что пребывало в эйфории, полагая, что Россия будет снабжать нас исключительно дешевым газом. Теперь спохватились.

Тогда же начались работы по созданию суперкомпьютера с параллельной архитектурой. Я уже был на тот момент опытным бюрократом и знал, что наши чиновники не обратят на эту идею внимания. Я написал письмо в адрес Лукашенко. Он наложил положительную резолюцию, которой я и начал повсюду махать. И эту тему удалось сделать совместным белорусско-российским проектом, получить на ее реализацию деньги из союзного бюджета.

Мы предложили организовать и парк высоких технологий. Правда, назвали его зоной. В 1997 году даже составили проект указа президента. Но «продвинуть» его мы так и не смогли, потому что на сей раз не удалось, как в случае с суперкомпьютером, получить резолюцию Лукашенко. А вот когда в 2005-м он лично заявил, что предлагает организовать парк высоких технологий, тогда и началась раскрутка белорусской «силиконовой долины». Вот вам ярчайший пример оперативности командно-административной системы.

— Какую из утрат прошедшего пятнадцатилетия вы считаете невосполнимой для белорусской науки?

— Самое опасное — это разрыв поколений. В начале 1990-х среднее поколение ушло из науки. В ней остались только пожилые люди. Они и сейчас составляют основу научной базы страны. Недавно принятая концепция развития науки не предлагает конкретного решения этой проблемы, как и многих других. От того, например, что институты будут названы научно-практическими центрами, среда инновационная не появится. От того, что к институтам аграрного профиля прикрепят колхозы, — тоже.

— Зато даже после неудачного запуска «БелКА» руководство Беларуси не оставляет попыток сделать страну космической державой. Впрочем, ваша позиция по этому вопросу резко расходится с официальной. Вы считаете, что спутник экономически нецелесообразен. А в какое из научных направлений вы вложили бы 10 миллионов долларов, затраченных на создание «БелКА», и средства, которые предполагается пустить на реанимирование космической программы?

— Я бы направил средства на те «белые пятна», которые сохраняются в научно-технической сфере еще с советских времен, когда научное обеспечение нефтехимической, электротехнической, станкостроительной отраслей осуществлялось научными, технологическими и конструкторскими подразделениями, расположенными вне республики. В Беларуси недостаточно была развита юридическая наука, вообще отсутствовали исследования и научные кадры в области внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности.

Можно было бы с пользой израсходовать эти миллионы на развитие направлений, в которых мы достигли определенных успехов: на исследование наноструктур, информационные технологии, оптоэлектронику, лазерную физику. Мы обладаем должным научным потенциалом в сфере производства калийных удобрений — в отрасли, которая базируется на местном сырье.

— Поделитесь своими личными достижениями за годы независимости?

— Мой третий внук — Ваня — практически ровесник независимости. Он родился в 1992 году. Меня всегда радовали моя семья, жена, сын, внуки. Я неплохо работал, будучи директором института, президентом академии. И если бы в 2000 году меня не выдернули из научной среды, я бы вряд ли пошел в политику. Но (куда было деваться?) я стал политиком. И вряд ли кто-то упрекнет меня в том, что я не старался применить весь свой опыт, свои знания на посту председателя Совета Республики Национального собрания. Я рад, что в 2003-м за день до моей отставки с этого поста, высочайшая квалификация водителя спасла мне жизнь — в Калинковичах из противоположного ряда на нашу полосу вдруг вырулил и встал боком автобус. Случайно такие ситуации на дороге со спикерами верхней палаты парламента не случаются. Но я не сожалею, что за неделю до того в одной компании произнес фразу: «Это будет огромная беда для страны, если он пойдет на третий срок». Я знал, что все готово к референдуму. И не мог же я работать во вред своей стране.

Беседовала Марина ЗАГОРСКАЯ