Зикрацкий: «В последнюю встречу Максим Знак сказал: «Если что, просись ко мне в камеру»»
Адвокат, которого лишили лицензии и вынудили уехать из Беларуси, — о том, как репрессии изменили его мироощущение, и о клиенте, который держался мощнее всего.
— Одно дело работать юристом, другое — кроме этого, иметь свою гражданскую позицию. Летом 2020-го года я понял, что у нас есть возможность что-то изменить, — рассказал в интервью каналу Жизнь-малина Сергей Зикрацкий, известный адвокат, который сейчас работает в штабе Светланы Тихановской. — Я поверил, что у нас это получится.
…Поэтому я немножко сменил свои приоритеты в бизнесе. Я меньше внимания стал уделять бизнес-клиентам и больше переключился на избирательную тематику. Потом, когда начался этот трэш после августа 20 года, мы просто не могли по-другому.
Если твоих знакомых, друзей хватают и кидают за решетку, у тебя не остается другого варианта, кроме как ехать и спасать этих людей. Я знал многих журналистов. И когда журналистов хватают, что остается делать? Едешь и ночуешь под Октябрьским РУВД.
До 2020 года мы жили в спокойном мире. Нас, возможно, не все устраивало в этом государстве, но у нас были семьи, были хобби, увлечения. У нас была работа. Мы занимались карьерой, спортом…
А в 2020 году, когда мы начали защищать тот выбор, который сделали, начались репрессии, и людей начали кидать за решетку. Людей начали насиловать, издеваться в РУВД и в ИВС, стали поднимать вопрос о том, чтобы забирать детей из семей, поскольку родители ходят на митинги, и так далее. И вот этот шквал репрессий изменил мироощущение.
Я прихожу в СИЗО, общаюсь со своим клиентом, который абсолютно невиновен, но он сидит в СИЗО в ужаснейших условиях, он имеет возможность видеться с адвокатом раз в неделю…
Раз в неделю он получает весточки от своих близких через адвоката, а я передаю весточки его близким. И вот тут ты понимаешь: о какой карьере мы вообще говорим? О каких хобби мы говорим, когда люди тысячами сидят в этих ужаснейших условиях?
Ты после СИЗО приходишь домой, там жена, дети, у тебя есть что поесть, и ты спишь в мягкой постели и понимаешь, что больше тебе ничего не надо. Когда твои друзья, когда десятки людей из твоей записной книжки, десятки людей, которых ты знаешь лично, уже там, о чем мы еще можем говорить?
Ты рад, что ты живешь сегодняшним днем. Сегодня ты вышел утром из дома, дышишь свежим воздухом, едешь на работу, возвращаешься домой, общаешься с семьей — все, больше ничего не надо.
Если мы говорим про пирамиду Маслоу, мы спустились на самый нижний уровень. Удовлетворение элементарных бытовых потребностей — то, что нужно было в этот момент.
Самое большое счастье у того, кто сидит, — получить письмо, телеграмму, посылку, денежный перевод. Я знаю людей, которые отправляли по одному рублю политическим заключенным. Тем самым они показывают: мы помним про тебя.
Зикрацкий говорит, что внимание тем, кто сидит в СИЗО или ИВС, очень важно получать информацию с воли, потому что это знак: они еще нужны, и это дает им веру, надежду и силы.
— Потому что как только они перестанут получать информацию извне, будут думать, что они никому не нужны — и все, дальше угасание и смерть.
Я общался со своими клиентами, и они мне рассказывали про других заключенных — не политических, которым не пишут. Люди сходят с ума. Там такая травма — психологическая, психическая… Неважно, кто пишет — знакомые, незнакомые. Им важно получать информацию извне.
Каждый визит в СИЗО для меня был очень большим личным переживанием. …Впечатляли бытовые ситуации, когда клиент рассказывал, что он сидит в камере, где у них грибок и плесень. Три с половиной метра высота камеры, и только на самом верху окошечко… Когда у них нет холодной воды. Когда их водят один раз в неделю в душ…
Отвечая на вопрос, кто из клиентов держался мощнее всего, Сергей Зикрацкий назвал Максима Знака.
— На протяжении всего процесса он занимал принципиальную позицию. Не признавал того, что ему вменяется. И более того, он продолжал объяснять, почему он считает предъявленное обвинение абсолютно незаконным.
Ему чертовски тяжело было в СИЗО. Его кидали в разные камеры, но до сих пор он держится. Я был у него 31 марта, когда у меня еще действовала лицензия, и я восхищен его оптимизмом.
…Я пришел к нему сказать, что у меня забирают лицензию, и это последний раз, когда мы видимся не на свободе. Он тогда пошутил, что мы можем еще и здесь встретиться, и сказал: «Если что, моя камера вот такая, просись ко мне». У него шикарное чувство юмора.
Оцените статью
1 2 3 4 5Читайте еще
Избранное