Женщина, на свадьбе которой плясал Кастусь Калиновский

В июле 2017 года Министерство культуры Литвы сообщило, что на горе Гедимина в Вильнюсе обнаружено захоронение, в котором находились останки одного из руководителей восстания против царской России 1863 года Сигизмунда Сераковского.

Золотое кольцо на его руке стало главным доказательством. На нем значилось по-польски «Зигмунт и Аполлония, 11 августа / 30 июля 1862».

Так кем же была та женщина, кольцо с именем которой Сигизмунд Сераковский унес в могилу?

Красавица из рода, давшего восстанию сразу трех руководителей

Аполлония Далевская, одна из первых красавиц Литвы, была главной любовью в жизни Сераковского.

Аполлония Фердинанда — одна из десяти детей шляхтича Доминика Далевского и его жены Доминики из рода Наркевичей. Она родилась 19 января 1838 года в имении Кункулка. Впрочем, прожила там недолго. Аполлония была еще ребенком, когда в 1848 году умер ее отец. Вдова Доминика Далевская переехала с детьми в Вильнюс.

Несмотря на трудности, мать много внимания уделяла воспитанию дочерей: про четырех из шести сестер известно, что они окончили пансион.

Но размеренная жизнь светской девушки Аполлонию не интересовала. Она начала посещать тайные курсы Шляхетского института, организованные местной интеллигенцией в знак протеста против политики царя. Там Аполлония изучала математику, естествознание, историю, литературу, эстетику и педагогику. Музыку преподавал сам Станислав Монюшко.

Надо сказать, что бунтарский дух был отличительной чертой всех Далевских. Этот род дал восстанию 1863 года сразу трех руководителей. Практически все Далевские участвовали в выступлениях.

Брат Франц относился к руководству белого лагеря, Титус и Константин оказались на стороне красных. Сестра Юлия с мужем Михаилом Беркманом действовали на Ковенщине, а Ксаверия была секретарем Франца в литовском повстанческом правительстве. Сама Аполлония стала курьером повстанцев.

Жених-революционер и «последняя мазурка на Литве»

Летом 1861 года Аполлония Далевская познакомилась с капитаном российской армии Зигмунтом Сераковским. Впрочем, капитан был не так-то прост. Еще во время учебы в Санкт-Петербургском университете он возглавил там революционную организацию «Союз литовской молодежи», в котором также участвовали старшие братья Аполлонии (Сераковский был их другом).

За революционную деятельность все они были арестованы. Зигмунт отправлен рядовым в Оренбургский корпус. Но и там он смог сделать карьеру: дослужился до прапорщика, был направлен в Брестский пехотный полк, а в 1856 году поступил в военную академию в Санкт-Петербурге, которую блестяще окончил. Служил в департаменте Генерального штаба военного министерства, достигнув чина капитаном.

Во время командировки за границу в 1858 году Сераковский познакомился с Гарибальди, деятелями польской эмиграции. А по приезду в 1859-1860 годах организовал в Санкт-Петербурге тайный кружок из офицеров-поляков, служивших в Генеральном штабе.

Только за такого бунтаря и могла выйти замуж Аполлония Далевская. Впрочем, «первая красавица Литвы» не сразу дала свое согласие. Жених был на двенадцать лет старше своей невесты. Получив предложение, она долго размышляла: прилично ли молодой девице в годину народного бедствия и страданий отчизны мечтать о личном счастье? Но любовь победила.

Пара поженилась в Кейданах 30 июля 1862 года. На свадьбе Сераковского и Далевской гулял весь цвет будущего восстания, в том числе Кастусь Калиновский, Якуб Гейштор, Антоний Мацкевич и, конечно, брат Франц Далевский. Сама свадьба уже была вызовом. Край был тогда на военном положении и любые «массовые гуляния», включая свадьбы, были запрещены.

На свадьбу Сераковских явились жандармы. Увидев жениха в мундире офицера Генерального Штаба, почтительно откозыряли и уехали.

Потом, в позднейших мемуарах, этот день счастья назовут «последняя мазурка на Литве перед восстанием». И, конечно, никто тогда и подумать не мог, что меньше, чем через год, Аполлония Сераковская-Далевская станет вдовой.

После свадьбы пара осталась в Кейданах на неделю. А потом отправилась в Западную Европу. Супруга сопровождала мужа в командировках в Берлине, Лейпциге, Познани, Вене, Париже. Когда же в конце марта 1863 года пришла весть о начале восстания, Сераковский взял на службе отпуск на две недели и выехал в Северо-Западный край России. Он провозгласил себя воеводой Литовским и Ковенским под именем Доленго, в короткое время собрал крупный отряд из 5 тысяч человек и выдвинулся в бой.

Увы, участие Сераковского в восстании продлилось менее месяца. Кампания, начатая организацией крупнейшего повстанческого группирования и первыми военными успехами, закончилась разгромом. 25-26 апреля у Медейки отряд Сераковского в бою был разбит правительственными войсками, а сам Сераковский ранен пулей в грудь навылет и захвачен в плен.

Месть Муравьева-вешателя

Расправа была жестокой. Генерал-губернатор Михаил Муравьев, прозванный за свою жестокость в подавлении восстания «вешателем», два месяца пытался добиться от арестованного показаний. Все это время Аполлония обивала пороги в Вильно и в Петербурге, пытаясь вызволить мужа. Ее мольбы остались неуслышанными.

Не добившись признательных показаний, Муравьев распорядился открыть прямо у постели раненого военный суд, который немедленно вынес смертный приговор. А на следующий вечер в госпиталь привезли Аполлонию. Она ждала ребенка и ничего не знала ни о приговоре, ни о том, что это их последняя встреча.

15-минутное свидание проходила под охраной 15 (!) российских солдат и офицеров. Аполлония разговаривала с мужем, стоя перед его кроватью на коленях. Услышав о смертном приговоре, она потеряла сознание.

В своих поздних мемуарах Сераковская писала:

— От этих коротких пятнадцати минут на всю долгую тяжкую жизнь в моей памяти осталась безграничная мука на лице любимого, лоб, ладони и щеки, горящие огнем, глаза его, сияющие от счастья, губы, радостно улыбавшиеся. Я встала на колени у кровати. «Полька, — сказал он вполголоса, — вчера я подписал себе смертный приговор словами: «ничего не знаю, а если б и знал, не скажу вам». Не знаю, что случилось со мной, последние слова, которые я услышала, были: «Боже! Тебя не подготовили, тебя не предупредили, что это наше последнее свидание!».

А глубокой ночью Аполлония получила через русского военного госпитального врача Городкова следующую записку на листке, вырванном из Библии:

«Анели моя! Узнал вчера, что жить и быть свободным могу под одним условием — выдачи лиц, руководящих движением. Не знаю никого, но гневно ответил, что если бы и знал, то и тогда не сказал бы. Дано мне понять, что подписал свой смертный приговор. Если надо умереть — умру чистым и незапятнанным.

Скажи же мне ты, Анели, разве я мог ответить иначе? Я тебя любить буду, буду витать над тобой и нашим младенцем, а потом вновь встречусь с тобой в том, ином мире.

Считай, что в понедельник я буду мертв».

Утром беременная Аполлония своими глазами наблюдала казнь мужа на Лукишкской площади.

Жизнь в ссылке

Вскоре была арестована и беременная Аполлония.

В переписке Виленского и Новгородского губернаторов значилось: «Известный предводитель мятежнических шаек Сигизмунд Сераковский имел близкое знакомство с домом Далевских и женился на Аполлонии Далевской. Вдова этого преступника, оставаясь после казни мужа на жительстве в Вильно, возбуждает в людях, не расположенных к правительству, явное сочувствие к своему положению.

Виленская следственная комиссия по политическим делам, производя следствие о преступлениях Франца Далевского и его сестры Теклы, обратила внимание на доказанное делом вредное политическое направление всего семейства Далевских, в заключении своем признает необходимым выслать все это семейство в одну из внутренних губерний России на жительство».

Как ни просила Аполлония не осуждать ее на изгнание из родного края, ссылаясь на плохое здоровье и беременность, Муравьев остался непреклонным. На слова вдовы Сераковского, что в глуши России она не сможет найти для себя и ребенка хороших докторов, царский сатрап ответил «Тем лучше!».

В распоряжении губернатора значилось: выслать Сераковскую на жительство в Новгородскую губернию, а ее мать Доменику Далевскую с тремя дочерями — в Пермскую губернию. На новых местах жительства за всеми женщинами «учредить строгий полицейский надзор».

Расправа нал Далевскими вызвала широкий резонанс. О жестоком обращении Муравьева с беременной Аполлонией сообщалось даже в зарубежной прессе, в том числе газете The Times.

Но до места ссылки в Белозерске Аполлония так и не доехала. Физическое состояние беременной было настолько плохо, что новгородские губернские власти решили оставить молодую женщину в Новгороде, опасаясь, что та не вынесет пути до назначенного места ссылки. В октябре 1863 года на свет появилась девочка, которую в память об отце нарекли Зигмунтой.

Примечательно, что в те же самые дни, когда на свет появилась маленькая Зигмунта, в Новгород прибыла мать и сестры Аполлонии. Им предстоял долгий путь — на лошадях до Москвы, а оттуда — в ссылку в Пермскую губернию. Доменика не только не знала о том, что ее дочь в эти дни стала матерью, но и вообще о их нахождении в Новгороде.

Но и в Новгороде Аполлония не задержалась. Известно, что о ее судьбе даже хлопотали генералы Суворов и Милютин, бывшие друзья и сослуживцы Сераковского по военному министерству и Генеральному Штабу. Повлияло ли это, но в июне следующего года Аполлонию отправили на жительство в Боровичи — тихий солнечный городок на берегу Мсты, который по климатическим условиям был значительно лучше не только Белозерска, но и Новгорода. Строгий полицейский надзор при этом отменен, конечно, не был.

Вскоре в Боровичи прибыла сестра Сераковской, Текла Далевская, которая добилась перевода из Пензенской губернии, где отбывала ссылку. Помощь ее была спасительной для ослабшей Аполлонии.

В рапорте от 17 ноября 1864 года боровичский исправник сообщал:

«Состоящие под надзором полиции вдова Сераковская и сестра ее Далевская со времени прибытия в Боровичи вообще ведут жизнь скромную и уединенную, знакомства имеют редкие, случайные, возникшие по месту их квартирования. О нравственном их направлении в политическом отношении я могу лишь одно сказать, что они еще очень живо помнят прошедшие события, но никаких убеждений или рассуждений, кои могли бы открывать, до сих пор ничего предосудительного в их поступках замечено не было...».

В ссылке сестры попытались частным образом давать уроки французского и музыки, но подобные занятия для ссыльных были запрещены, — им дозволялась только простая физическая работа. Вскоре еще одна беда обрушилась на молодую мать — ее маленькая дочь заболела эпилепсией.

После того как все боровичские врачи, призванные матерью на помощь, не смогли справиться с болезнью, Аполлония в июне 1865 года обратилась к губернатору в просьбой разрешить ей приехать в Петербург «для подания помощи моей бедной малютке».

Поездка была позволена. А 17 октября 1865 года Сераковской и ее сестре позволили «выехали в Западные губернии». Увы, маленькую Зигмунту спасти не удалось.

Рубашка Зигмунта

Аполлония Сераковская вернулась в Королевство Польское и поселилась в Варшаве. Здесь вместе с сестрой она преподавала и руководила тайной женской школой для дочерей сибирских ссыльных из Литвы.

А еще Аполлония Сераковская написала воспоминания о том незабываемом времени. Они полны горечи и грусти, но также и интереснейших подробностей, позволяющих реконструировать многие события восстания и создать портреты его героев.

Например, нельзя без волнения читать, как повстанцы отправили своего гонца к Аполлонии в Вильно. Он попросил отдать ему часть рубашки Зигмунта, в которой тот был ранен и взят в плен.

Соратники, безмерно любившие своего командира, пообещали разделить ткань на части и отправить в боевые части. Эти тусклые, серые кусочки вдохновляли борцов за свободу.

В ее воспоминаниях можно также найти убедительные доказательства, что восстание в Литве-Беларуси не было польским. Через историю своей семьи Сераковская показала судьбы разных людей и жизнь общества, участвовавшего в восстании против царизма и борьбе за независимость Литвы. Ее воспоминания кране важны и содержат много сведений о политике и быте Литвы в 1840-х и 1860-х годах.

Аполлония Сераковская скончалась сразу после Первой мировой войны 2 января 1919 года в Варшаве и была похоронена на родовом кладбище в Павонзках. Перед смертью в 1919 году она успела повидать независимую Польшу.