Заславль: от маленького граффити до шествий в сотни человек

Протесты в городе-спутнике глазами его жителя.

За десять лет жизни в Заславле у меня сложилось о нем впечатление, как о городе, который каким-то чудом умудряется жить вне политики. Раньше я встречал что-то похожее и в других городах, и уж тем более в деревнях, где часто слышал: «Ну, это там, у вас, в Минске». Словно речь шла если не о параллельной реальности, то о загранице.

Митинги, шествия, протесты — за этим всем нужно было ехать в Минск. Который, к слову, так близко, что его окраины можно увидеть из Заславля, только заберись повыше.

Политические кампании здесь проходили спокойно, пикеты кандидатов не вызывали ажиотажа. До разгона и массовых арестов в 2010-м в Заславле словно никому не было дела, разговоры об этом затихали при посадке в электричку на Минске-Пассажирском.

И все же было бы неправильно сказать, что события лета 2020-го в Заславле стали громом среди ясного неба. В последние годы люди все чаще стали высказывать свое отношение к властям: «крамольные» разговоры можно было услышать в очередях в магазинах, под дверями кабинетов в поликлинике, в фойе школы.

Люди высмеивали слова Александра Лукашенко: он то не держится за власть, то уже грозит гибелью стране в случае своего ухода. Доставалось и депутатам-назначенцам, в том числе и выходцам из службы протокола.

Осенью 2019-го я едва ли не впервые увидел политическое граффити в Заславле. В переходе под объездной дорогой кто-то написал «Лукашенко, уходи!». Тогда я еще подумал, что автор явно опоздал, ведь именно такой лозунг звучал во время антитунеядских протестов в 2017-м. Но, как оказалось, это был анонс событий грядущих.

Первой ласточкой стал сбор подписей. Здесь не было огромных очередей, как в Минске или областных центрах. Но и от прежней апатии не осталось и следа. Палатки сборщиков подписей стали местом притяжения: люди подходили расписаться и оставались поговорить. О коронавирусе, маленьких зарплатах и отсутствии работы.

Никогда раньше, а это была уже третья президентская кампания за время проживания в Заславле, я не видел таких сцен: завидев сборщиков подписей на противоположной стороне улицы, люди шли лишнюю сотню метров к переходу, чтобы вернуться на той стороне к палатке и расписаться в бланке.

Еще одним звоночком стала реакция людей на отказ в регистрации Виктора Бабарико. А также на брутальный разгон последовавшего за этим стихийного протеста на минских улицах. В тот вечер я встретил у заславского дома культуры знакомую госслужащую. Под ногами у нас пестрели написанные детскими мелками «3%» и «Я/Мы 97».

— Что же это будет? Он ведь убрал всех адекватных соперников. За кого теперь голосовать? — спрашивала у меня знакомая.

На следующее утро я встретил у подъезда молодую пару. Девушка в слезах читала новости из Минска:

— За что их так избили?! Они ведь ничего не делали…

Последние перед выборами дни запомнились разговорами на улицах о том, отключат ли 9 августа интернет и как далеко зайдут силовики. На улицах из авто все чаще звучали «Муры» и цоевская «Перемен».

День выборов. В городе — словно на свадьбе: белые одежды, белые браслеты. И воздушные шарики. И словно в такт общему настроению — огромные, монументальные облака.

Для меня это были первые президентские выборы, на которых я смог проголосовать. В 1994-м был мал для этого, а во все последующие кампании у меня как-то не срослось с голосованием.

— С каким настроением к нам пришли? — спросили меня в комиссии, выдавая бюллетень.

Я пожал плечами, поставил галочку, сделал фото, сложил лист гармошкой и бросил в урну.

На улице у школы услышал в толпе: якобы воскресная явка уже к обеду заставила встревожиться комиссию, мол, бюллетеней может к вечеру и не хватить.

Вечер 9 августа у заславского Дома культуры

А вечером у избирательных участков стали появляться компании людей. Возле дома культуры собрались десятки заславчан, часть из них пришла от соседней школы.

— Там, в комиссии сидят люди, которых мы знаем. Которые знают нас. С кем-то вместе выросли, кого-то из нас учила учительница, которая сегодня считает голоса, — стихийные выступления звучали где-то до десяти ночи.

К тому времени из Минска начали поступать обрывки информации. О светошумовых гранатах и слезоточивом газе, о стычках у стелы.

Последовавшие за этим два дня кошмара сменились непродолжительным, но надолго запомнившимся периодом относительной вольницы.

Трогательные женские акции против насилия, первые цепи солидарности и шествия.

15 августа десятки горожан прошли по улицам города к церкви, чтобы почтить память убитого силовиками у «Пушкинской» Александра Тарайковского.

Тот день запомнился проникновенной речью православного священника:

— Для любого христианина совершенно нормально, что он каждый день обращается к Богу с просьбой о мире. О мире на своей земле, о мире в своей семье. О мире между людьми. Но за последнюю неделю, братья и сестры, мы увидели, что никакого мира в нашей стране не существует.

Те, у кого в руках власть и оружие, ввергли нас в пучину войны. Кто бывал в эти дни в Минске… Я там работаю еще. Я своими глазами видел, как в людей стреляли на Кальварийской. (…)

Власть предержащие, поправ всякую правду, плюнули на свой народ и в бессильной злобе стали его душить. Стреляя в его людей, без разбору.

А на следующий день в Заславле прошел свой воскресный марш, собравший сотни демонстрантов под бело-красно-белыми флагами. Колонна растянулась на километр — такого здесь, возможно, и не видели раньше.

На какое-то время гуляния у ДК, автомобили с бело-красно-белыми флагами из окон, те же флаги в окнах квартир — все это стало обыденностью.

20 августа сотни горожан пришли на инициированную ими встречу с властями. Разговора не вышло: чиновники не захотели уходить из актового зала дома культуры, заславчане отказались идти в помещение, куда не вместилась бы и половина собравшихся.

В итоге на встречу отправилась небольшая делегация, но ни на один свой вопрос люди не услышали ответов по существу. Ни о фальсификациях выборов, ни о насилии со стороны силовиков.

То собрание стало последней столь массовой акцией в городе.