Беседка
Сергей Щурко, ”Прессбол”

Юлия Нестеренко: "Судьба уготовила мне роль общественного деятеля"

Наверное, так и должно выглядеть жилище Юлии Нестеренко, олимпийской чемпионки по спринтерскому бегу. Просторное и одновременно уютное, в успокаивающих глаз светлых тонах. За моим комплиментом следует ее знаменитая открытая улыбка: “Дом — это место, где должно быть хорошо. Поэтому я все подбирала в соответствии со своим вкусом”.

О вкусах и симпатиях Юлии говорят не только диваны, стулья, столы и столики, но и кошки. Никогда еще я не созерцал в одном месте столько статуэток этих грациозных животных. Они везде — начиная с прихожей и заканчивая кухней, высотой от полутора метров до совсем крошечных, что крепятся на холодильник с помощью магнита. Тщательная экскурсия по дому позволила насчитать 71 кота.

Даже усевшись за обеденный стол, я обнаруживаю очередного, 72-го, представителя усатой гвардии. Он хитро щурится и будто спрашивает: “Ну что, похоже, в материале ты теперь без нас никак не обойдешься?”

И вправду… Белая пантера должна любить своих родственников. Я придумываю варианты возможных заголовков вслух. Юля жарит рыбу, выловленную мужем Димой — заядлым рыбаком, внимательно слушает и наконец замечает: “Лучшим был бы такой “Белая пантера обгоняет черных”. Но до него мне сейчас не как до луны, конечно, но все же неблизко…”

Последний раз пантера обогнала черных два года назад, заставив ошеломленный мир припасть к экранам телеприемников. Так небольшая страна из постсоветского пространства мгновенно очутилась в центре внимания всего мира, а стройная светловолосая девушка, фамилию которой до начала Игр толком не знали даже на родине, стала ее национальной героиней.

Лучше всего отношение страны к своим героям проверяет время. Эта нехитрая истина известна уже давно, и, увы, сбоев она практически не дает. Может быть, так устроен человек (явно не самое совершенное существо в природе), что о его недостатках придумано великое множество поучительных поговорок?..

— Нынешние беды со здоровьем — это проблемы, которые ложатся исключительно на мои плечи, а еще — врача. После триумфа в Афинах все говорили: “Сделаем все, только обратись”. А на деле получается как всегда…

С фармакологией вообще беда — я вынуждена покупать препараты на свои деньги.

— А ведь олимпийской чемпионке, насколько я знаю, их обязаны выделять по полной программе.

— Да, на сумму 30 тысяч в день. Но за год получила только два раза: перед чемпионатом мира и тогда, когда мой врач Аркадий Палыч Кивинов, устав терпеть, пошел к замминистра. Тот сказал, что во всем виноват главный тренер Бадуев, который не подписывает соответствующие бумаги. И этот бардак длится до сих пор. Мне не хочется звонить, скандалить, постоянно что-то выяснять, тем более что даже при всех “выбиваниях” я не получила и половины того, что мне полагалось.

— Куда же девается большая часть?

— Хороший вопрос. Но его лучше задать тем, кто занимается распределением медикаментов и делает из этого проблему космических масштабов. Мне кажется, если государство выделяет деньги для своих лучших спортсменов, то они должны доходить в полном объеме. Потому что результат делаем мы, а не функционеры и чиновники.

— С чем связаны твои травмы?

— Спина начала беспокоить еще на чемпионате мира в Хельсинки. Постепенно боль усиливалась, а на турнире в Шанхае прямо во время забега, где-то метре на восьмидесятом, переклинило так, что я поняла: это серьезно. Потом, правда, дала себе отдых, и к новому году все вроде бы вернулось в норму. Позже появилась другая боль.

Впрочем, я сама виновата. Купили машину, а сиденья там без подогрева. Зима все-таки холодная была, будь здоров! Мышцы застывают, и разогреть их полностью очень сложно, обычной разминки не хватает. И дернула-то я, может, лишь одно волокно, но это дало цепную реакцию…

— И каков диагноз врачей?

— Думали, где-то защемляется позвонками нерв. Проверили на компьютере: проводимость отличная. То же самое с мышцами. Диагноз: прирожденный спринтер. У меня межпозвонковая грыжа, но стопроцентной уверенности в том, что та зажимает межпозвонковый нерв, нет, поскольку она уже стала меньше.

Полагаю, скорее всего, у меня воспаление было в одной из многочисленных мышц, находящихся в седалищном бугре. Но так как все время тренировалась, не снижая нагрузок, то очаг никак не мог зажить. Считаю, месяц-два мне вообще ничего не надо делать, чтобы рана прошла сама по себе, так сказать, естественным путем. И тогда начнем работать снова. Уже по третьему кругу.

— Ты сама решила, что надо отдохнуть?

— Мне Палыч советовал сделать это еще в прошлом году, едва только появились боли в спине. Сама не знаю, почему так эмоционально восприняла его рекомендацию. Аж слезы на глазах выступили. Мне казалось, что как раз в этом сезоне надо отработать по максимуму.

— А зачем?

— Чтобы доказать всем: я что-то еще могу, и все разговоры, очень сильно меня задевающие, насчет смены тренера и всего остального не имеют под собой почвы.

— И всего-то?

— Мне тоже часто говорят: “Да не обращай ты внимания на всякую ерунду. Делай то, что считаешь нужным. Умные люди тебя поймут”. А мне все время кажется, что кто-то может подумать не так и обязательно надо ему рассказать, как было на самом деле. Сейчас я принесу журнал “Легкая атлетика”, который выходит в Москве. Год назад там напечатали интервью с моим бывшим тренером Виктором Ярошевичем.

Вот… “Мы составляли планы на год, на каждые соревнования, тренировки снимали на видеокамеру, затем просматривали, замечали ошибки в технике”. Это полная ложь, ничего такого не было. “Я разработал специальные упражнения, развивающие мышцы задней поверхности бедра, а в подготовительном периоде в круговой тренировке придумал комплекс из 18 упражнений…” Еще одна ложь, никаких упражнений Ярошевич придумать не в состоянии, и ни о каких комплексах речь вообще не шла. Ладно, я лицо заинтересованное, но как можно говорить такие слова, зная, что их прочитают другие спортсмены из нашей группы?

“Работая над диссертацией, я также добавил в тренировку работу с тягой, бег на воде, упражнения в бассейне”. Мы ни разу не тренировались в бассейне.

Тягу использовали раза четыре — бегали по лесу с привязанной сзади шиной, причем в подготовительный период, когда мышцы еще не готовы к подобной работе. Спина не укрепленная, ноги слабые, какой смысл в этом? Разве что травму можно получить из-за собственной глупости. Поэтому не оставалось ничего другого, как писать планы тренировок самой — я уже рассказывала об этом в интервью Борису Тасману.

Ярошевич говорит о том, что перед ним стояла непростая задача — вновь вывести меня на пик перед Олимпиадой, потому что за полтора месяца до Афин я приняла участие в пяти турнирах, в четырех из которых стала первой и один раз третьей. Мол, я планировал ей только три старта, а она сделала пять и потому оказалась выхолощенной эмоционально. Да за это время, пока я бегала, он ни разу не позвонил, я общалась только с Димой и доктором!

А про Олимпиаду что пишет… “Сразу после вселения в деревню я ознакомился с программой соревнований и вместе с Юлей составил тактический план, как ей здесь выступать. Забегов было четыре, и мы решили, что уже с первого надо ошеломить противника”. Бред полный. Какие планы? Это смешно! Я чувствовала в себе вагон сил и с самого начала как ломанулась… “Перед финальным забегом у Юли обнаружился спад, и мне пришлось очень много поработать психологически…” Ну такой уже врун… Там все ходили зеленые, и он сам не знал, что мне сказать.

“Что же касается того, что Юлю теперь тренирует ее муж, то это, считаю, издержки коммерциализации спорта. После долгих лишений (они с Дмитрием действительно несколько лет просто бедствовали), им хочется всего и сразу. Что ж, бог им судья, но все равно сделанного мною уже не отнять…”

Какая еще коммерциализация? Зная меня как облупленную, как он вообще смеет так говорить? То, что мы бедствовали — это верно: жили то у моих родителей, то у Диминых. Там же я, кстати, и спину испортила на односпальной кровати…

Когда мы уже выбились из сил и попросили тренера помочь с общежитием областного училища олимпийского резерва, он сказал: “Я это решить не могу. Идите сами”. Пошли, нам разрешили, но предупредили, чтобы сразу после Олимпиады комнату освободили.

Только потом я узнала, что после зимнего чемпионата мира, где я стала третьей, тренер выходил себе квартиру. Хотя у него уже одна была. Услышала об этом на приеме после Афин, где один из чиновников заметил: “Юля — такая молодчинка, когда решали ваш вопрос после “мира”, ты сказала: “Моему тренеру квартира нужнее, пусть будет ему!” Ну что бы испытал на моем месте любой нормальный человек? Только шок…

А что первым делом сделал Ярошевич, вернувшись в Брест из Афин? Сразу побежал писать заявление на следующую квартиру… И этот человек говорит о моей корысти? Знаешь, мне уже стыдно за свой порыв. На самом деле хочется быть выше всех этих разборок, но что делать, если кто-то заведомо говорит о тебе неправду? И ведь после моего интервью в “Прессболе” годичной давности ему предлагали трибуну для ответа, но Ярошевич предпочел отмолчаться, а затем выступил на страницах российского издания. Я потом даже хотела звонить в редакцию “Легкой атлетики” и требовать опровержения, но не стала. Мы этот номер получили аккурат перед чемпионатом мира в Хельсинки, и просто не хотелось тратить нервы.

После Олимпиады я ушла не к Диме, а от Ярошевича. У каждого человека в жизни случается такой момент выбора: или ему стелиться, переступая через себя, или один раз решиться и сделать кардинальный шаг, после чего в твоей душе наступит гармония. Мы это совершили и ничуть не жалеем о своем выборе.

Вообще, лучше вычеркнуть этот кусок о Ярошевиче. Я просто излила душу, на самом же деле у меня не такой уж широкий круг общения. Дима все знает, и иногда мне его жаль, сколько приходится выслушивать только из-за того, что его жена очень эмоциональный и ранимый человек. Свою правоту надо доказывать не на страницах газет, а на беговой дорожке — результатами.

— Ты, кстати, ими довольна в нынешнем сезоне?

— После финального забега я, конечно, была расстроена. Что такое шестое место на чемпионате Европы? Иду со стадиона, слезы так и текут. Нашли с Димой какие-то качели во дворике около гостиницы. Сели. И муж мне сказал: “Юля, не плачь, просто вспомни, сколько тебе пришлось перенести и чего удалось добиться”. Стал загибать пальцы… Когда он закончил, то слезы сразу высохли. Я поняла, мы действительно сработали неплохо.

— Только не говори, что ничего не испытала, когда заняла на чемпионате страны четвертое место…

— Ну, разумеется, взыграло самолюбие, но потом Дима объяснил, что мы находимся на начальной стадии подготовки, это первый старт, так все и должно быть, и я успокоилась. Не ожидала, что своим результатом смогу доставить счастья такому количеству людей.

Я понимаю радость Лены Невмержицкой — это нормально, она моя соперница, но чему радуются те, кто со мной ничего не делит? Почему наши люди такие завидущие? Ну какой смысл обговаривать других? Старайся сам чего-то достичь…

— А если не получается?

— Тогда, наверное, больше ничего и не остается…

На “Европе” я очень хотела выиграть медаль на стометровке. И, думаю, это не выглядело нереальной задачей. Если бы не боль… На эстафету вообще не знаю как собралась и где нашла силы выйти. Дима все время повторял: “Юлечка, потерпи еще немного, надо продержаться”.

— Девчонки тебя поддерживали?

— Хочется верить, что они делали это искренне. Мне легко общаться с Наташей Сафронниковой. С Леной сложнее, она очень амбициозный человек, и первое место, наверное, ей даже снится. Но это опять-таки неплохо как для нашего соперничества, так и для эстафетной команды.

— Кстати, у последней есть резерв в плане роста?

— Рекорд Беларуси сейчас 42,51. Думаю, если все наберут хорошую форму, мы способны сбросить где-то порядка двух-трех десятых. А если пробежим с лучшими достижениями, то реально разменять и 42 секунды. С этим результатом можно становиться призером любого старта, включая Олимпиаду.

— Вы дружите между собой?

— Общаемся. А дружу я со Светой Усович и ее сестрой Илоной. Может быть, именно потому, что не являемся соперницами. Я не очень представляю, как можно делиться всем с человеком, который бегает с тобой на одной дистанции.

— Но ты, по идее, самый авторитетный человек в команде и должна ее сплачивать.

— В нашем квартете у каждого свое предназначение. Лена всегда заряжена максимально: “Ну все, идем на медаль! Мы будем первыми!” Я прошу прощения за ее слова у Бога и молю, чтобы у нас все получилось. Наташа очень трезвый человек, что называется, стержень команды. О физическом и психологическом состоянии Оксаны Драгун мы печемся втроем. Она по натуре очень тихий человек и на все наши вопросы обычно отвечает или “да”, или “нет”. Девушка-загадка…

— Как объяснишь грандиозный успех россиян на минувшем чемпионате Европы, когда они буквально нокаутировали весь остальной мир. Что у них есть такого, чего нет у нас?

— Я общаюсь с некоторыми российскими спортсменками и знаю, что у них достаточно проблем. Слышу много жалоб. Так что российскую систему ведения спортивного хозяйства трудно назвать идеальной. Но выражение “не благодаря, а вопреки” родилось на постсоветском пространстве, так что нашим соседям не впервой решать задачи исключительно силами маленьких коллективов: спортсмен — тренер — врач. Много хороших атлетов, хватает отличных наставников, и все это выливается в соответствующий результат.

— Хорошо, тогда дай совет, как нашей маленькой федерации сделать так, чтобы ее работа казалась всем образцовой?

— Для начала научиться уважать спортсменов. У меня есть трудности, но я отнюдь не уверена, что их помогут решить в федерации. Поэтому даже не хочется туда соваться. Очень мало людей, с которыми можно поговорить по-человечески.

— А конкретнее…

— Если кого-то не назову, у меня будет столько проблем — тебе не передать… После интервью в “Советской Белоруссии” я это реально ощутила. Те люди, которых люблю, прекрасно об этом знают, так же как и те, кто мне неприятен. Не могу понять, зачем вставлять палки в колеса человеку, который больше других хочет привезти медаль с пекинской Олимпиады? Я часто думаю: что движет людьми, которые во всем видят плохое, шепчутся за спиной и завидуют тем, кто стоит выше их?

— Это уже вариации из “Собачьего сердца”…

— Ну да, необустроенность и внутренний дискомфорт толкают людей на самое простое, чем можно обосновать собственные неудачи. Легче всего обвинить в этом других. Мол, им все с неба упало. Но мне-то никогда ничего не падало…

Так, наверное, устроен мир — все не могут быть хорошими, гармония определяется равновесием между отрицательным и положительным полюсами. Ничего с этим поделать нельзя, можно только смириться.

— Если сравнивать Юлию Нестеренко двухлетней давности и сегодняшнюю, они сильно между собой различаются?

— Стала меньше верить окружающим. Хотя при всем при том остаюсь доверчивым человеком, но теперь уже более настороженным. Как быть по-другому, если тебе желают успехов, спрашивают, как дела и при этом поливают за спиной?

Раньше хотела изменить жизнь. Мне казалось, людям не хватает добра, значит, его надо донести до каждого. А теперь вижу: нужно-то не всем. Это во-первых, а во-вторых, добро должно иметь кулаки. Я думала, что всю жизнь буду плыть по течению, раз такая безголовая, безрукая и безногая, а теперь стала уважать себя за то, что научилась бороться с этим самым течением. Однако если делать это постоянно, то следует завязывать со спортивной карьерой.

— М-да, опять туманные намеки в сторону бюрократической машины. Может, стоит чиновников поголовно менять на бывших заслуженных спортсменов?

— То, что хуже не станет, точно. Нами часто руководят люди, которые ничего в спорте не соображают. Вообще непонятно, как они на эти места попали.

В этот момент в комнату входит Дима и спрашивает: “Юля, у тебя какое звание?” — “Заслуженный мастер спорта”. — “Да нет, воинское!” — “Лейтенант”. — “Поздравляю, ты уже старший лейтенант!” — “Ур-ра!

Вот кто меня всегда поддерживал, так это военные. Знаешь, чем они отличаются от гражданских? Коль что-то обещают, обязательно выполняют. Точно, четко и в намеченные сроки. Если не могут, то не кормят обещаниями по полгода, а сразу говорят».

— Кто из вас главнее на стадионе: ты или Дима?

— Не скрою, планы тренировок пишу я. Но не вижу своей работы со стороны и даже не могу передать собственные ощущения лучше, чем это сделает муж. Он говорит то, что я чувствую, и даже без секундомера знает, за сколько я пробежала. Дима — мои глаза.

Когда перелопачиваешь много работы, меняется техника, муж следит за тем, чтобы она всегда была правильной. Какой смысл в большом объеме, если он сделан неправильно?

Когда вместе смотрим видеозапись моего забега, мне надо прокрутить кассету раз десять, чтобы найти ошибку. Он видит ее сразу. Кроме того, Дима еще…

Дима: Толкаю ее в одно место…

— Ну да, он двигатель. Я сама по себе человек слабый, сильная только рядом с мужем. И о нем можно сказать то же самое. Мне кажется, разъедини нас, у каждого по отдельности ничего не получится. Мы дополняем друг друга: у меня есть что-то такое, чего нет у него, и наоборот.

— А чего у тебя есть такое, чего нет у супруга?

— Я очень дотошный человек. Любую мелочь могу раздуть по масштаба мировой проблемы. Дима живет свободнее и умеет останавливать конец света двумя-тремя фразами. Он хочет, чтобы я по жизни все делала с удовольствием. Мужа часто воспринимают как человека легкомысленного, однако это совсем не так. Наши проблемы он переживает очень сильно. Но как мужчина не имеет права мне это показать. И за это я его безмерно люблю. Рядом с ним не страшно жить.

— После Афин вы планировали выйти на новый уровень результатов. Не отказались ли впоследствии от этой затеи и за счет чего собираетесь добиться прогресса?

— Задача номер один — восстановиться. Самое главное, мы знаем о тех недочетах и промахах, которые были в период подготовки к Олимпийским играм. И даже если их полностью не исправим, но внесем коррективы, это позволит выйти на намеченный рубеж.

Мне не нужны ни места, ни гонорары, надо добиться конкретного результата. Если покажу эти секунды, буду считать, что сделала в легкой атлетике максимум того, на что способна.

— Ты же не собираешься побить мировой рекорд Гриффит Джойнер?

— Да, это нереально. Не представляю, кто в ближайшее время сумеет пробежать 100 быстрее 10,49. Я поставила перед собой определенную цель, но афишировать ее не хочу, могу лишь сказать: эти секунды быстрее тех, которые показала на Олимпиаде в Афинах.

— Значит, знаменитую рекордсменку догнать никак нельзя…

— Чисто теоретически возможно. На прошлогоднем чемпионате мира ко мне подошел один знаменитый американский тренер и предложил у него заниматься, для чего, естественно, я должна была переехать в США. Он пообещал, что, приняв такое решение, я значительно улучшу свой рекорд. Не хочу даже повторять секунды, которые он назвал, чтобы не шокировать людей.

— Елки-палки, что здесь думать? Поезжай, тем более если тренер — мировая величина…

— Не могу. Мне здесь надо доказать. Это проблема, которая на самом деле мешает мне жить. Все время кажется: я сказала, а главное, сделала мало, чтобы убедить окружающих в том, что мой путь верный.

Ну хорошо, положим, если бы передо мной стояла цель, я смогла бы жить в Америке. Но муж, точно знаю, не для этой страны. Нас неплохо обрабатывали, особенно напирая на денежный фактор, мол, спринт — это большая индустрия, и, чтобы там заработать, надо придерживаться определенных правил игры.

— Ну, допустим, основное правило соблюдено: Белая Молния против черных — это круто.

— Мне намекнули, что именно поэтому, будь я американкой, давно стала бы миллионершей. Их смущает, что я живу в Беларуси — стране, с которой у Штатов, прямо скажем, не самые дружественные отношения. И именно поэтому я всегда буду получать гораздо меньше денег, нежели если бы я работала в Майами.

— Гражданство надо будет менять?

— Нет.

— Какой резон им тогда тащить тебя за океан?

— У тренера на меня, что называется, слюнки текут, руки чешутся. Он видит хороший материал, на котором можно изрядно заработать. И пытается затронуть самые эффективные, с его точки зрения, струнки — финансовые. Но он не знает, что в моей жизни деньги никогда не стояли на первом месте. Да они в десятку даже не входят!..

— А может, тебе полезно сменить окружение, если почувствуешь, что уперлась здесь в стену? Призрак журнала “Легкая атлетика” и всего, что с ним связано, похоже, из вашей квартиры так просто не уйдет…

— Мне иногда тоже кажется, что надо обратиться к профессиональному психологу. Дима говорит правильные вещи, а я их никак не могу реализовать. У меня записана программа, и никак от нее не избавиться.

— Стереть и записать новую.

— Да я все понимаю, но никто не в силах сказать, как это сделать. Возможно, Америка действительно даст какой-то новый взгляд на происходящее, но ведь я же патриот… Хотя если дома очень сильно наплюют в душу, то, наверное, смогу решиться на этот шаг.

— В чем видишь свои резервы? Методика тренировок, нагрузки, психология, фармакология?

— Самые большие погрешности у меня в техническом плане. Здесь можно значительно добавить, так же как и в выносливости. Физический уровень поднять будет трудно хотя бы потому, что теперь это небезопасно для здоровья. По фармакологии особых запросов нет — пусть только дадут то, что положено. Хотя, разумеется, что-то приходится покупать самим, вернее, нашему доктору. То, что невозможно достать здесь.

— Белорусская спортивная наука тебе чем-то помогает?

— Я никогда в наш НИИ не обращалась…

— Почему?

— Не знаю… Привыкла всегда полагаться на собственные силы.

— Вообще-то это выглядит по крайней мере странно. Впрочем, ладно, кто в вашей семье отвечает за методические новации?

— Я. Пытаюсь что-то найти, подсмотреть. Мой первый тренер, если узнает что-то новое, тоже поделится. Ну, еще Шаров Александр Васильевич — преподаватель Брестского университета. Потом книжку недавно читала одного нашего профессора. Так вот он советует мне попробовать переключиться с бега на прыжки. Исходит из того, что с нашей фармакологией побить мировой рекорд в беге на 100 метров невозможно, а вот установить аналогичное достижение в прыжке в длину реально. И доказывает это с помощью биомеханики, приводит данные исследований.

Но опять-таки это все теория — на людях-то никто еще не пробовал. Как поведут себя позвоночник, связки — в книжке просчитать такие нюансы нельзя.

— Признайся, о таком варианте ты думала?

— Я, кстати, в школе очень хорошо прыгала в длину. Даже без техники, исключительно за счет скорости и толчка. Правда, всерьез говорить о подобном перевоплощении нельзя. Это отдельная дисциплина, которой надо заниматься с детства. Самой же участвовать в подобном эксперименте не хочется. Тем более что я люблю спринт.

— Есть еще и 200 метров…

— Думаю, у меня бы получилось, стиль бега позволяет. Впрочем, я не имею “терпячки”, а без нее хорошо двести не пробежишь. Упражнения, направленные на развитие скоростной выносливости, как каторга. Дело в том, что сердце после таких нагрузок медленно восстанавливается, чего не скажешь о чисто спринтерской работе. Впрочем, выносливость тренируется, было бы желание…

— А у “западников” можно в соревновательном периоде чему-то научиться?

— Безусловно. Особенно когда старт следует за стартом и никуда не деться, приходится вместе передвигаться, жить и тренироваться. Интересных моментов хватает. Выясняется, что многие действительно занимаются в бассейне, бегают в воде — это то, о чем писал мой бывший тренер, но чем на самом деле мы никогда не занимались. Кстати, соперники, как я заметила, и за мной наблюдают с интересом. Тоже задают вопросы, что да как…

— А в Беларуси кто-то интересуется тонкостями тренировки олимпийской чемпионки?

— В Бресте практически все специалисты что-то подсматривают. Но за советом никто не обращается.

— Это странно, не находишь?

— Наверное, но не думаю, что это присуще только легкой атлетике. Менталитет наших наставников такой, что они сами с усами. Все знают. Я не уверена, что тренеры старой формации способны воспринимать новинки не на уровне рекомендаций, а реально применять их в работе. Молодые все же более предприимчивы.

Дима: Наши всю жизнь тренируют по одной методике. Не она для спортсмена, а спортсмен для нее. Все может уходить в пыль на протяжении двух десятков лет, пока не попадает такой человек, который идеально впишется в схему такой подготовки. А сколько людей, может быть, не менее одаренных, ломается только из-за того, что попали не к “своему” тренеру?

Юля: Да они вообще не думают ни о каких олимпийских чемпионах. Зачем им это надо? Наклепал мастеров и получил свою премию.

— А сколько людей из нашей гетеборгской команды через два года смогут стать олимпийскими чемпионами?

— Ну ты спросил… А про меня кто-нибудь думал, что выиграю золото в Афинах? Здесь нет никакой закономерности. Можно быть сильным, трудолюбивым и куда более талантливым, чем твои соперники, и все равно проиграть на главном старте. Ну не дано ему… Игорь Железовский заслужил право на олимпийское золото больше других, но не сошлись звезды, и делай что хочешь…

— Ты сама, часом, не собираешься побить рекорд долгожительства в спорте Мерлин Отти?

— Уж точно нет, тем не менее я ей искренне восхищаюсь. К сожалению, мы мало знакомы. Так, здороваемся, а хотелось бы узнать ее лучше. Просто для того, чтобы спросить, что двигает женщиной. Ведь она бегала еще на московской Олимпиаде, когда мне был всего годик…

— Мне кажется, если человек слишком долго находится в спорте, давно уже ничего не выигрывая, он просто боится уйти в другую жизнь.

— Возможно. Однако судить ее мне бы не хотелось. У каждого свои судьба и обстоятельства, которых мы не знаем. А выносить приговор, не зная нюансов, — дело неблагодарное.

— Как видишь в этом контексте собственное будущее, после того как повесишь шиповки на гвоздь?

— После Олимпиады надо родить ребеночка. А там уже как получится. Хотя мне кажется, если все так и произойдет, то выходить на дорожку уже не смогу.

Сейчас тренируюсь, подчиняя себя одной цели, и потому все, что не связано с работой, раздражает. Быт, хозяйство, которое нужно вести. А здесь ребенок... Он все перевесит. Но ведь это же здорово!

— Что еще у тебя будет в жизни?

— Похоже, судьба уже уготовила мне роль какого-то общественного деятеля…

— Скромно…

— Мне это часто дают понять. Мол, Юля, ты совершила невозможное и твой опыт надо внедрять в массы, чтобы люди не боялись ставить перед собой высоты, кажущиеся недоступными.

— То есть всю оставшуюся жизнь тебя будут использовать как знамя…

— Не хотелось бы… Звучит это как-то не очень, будто я вещь. Да и вообще, кто знает, может, в Пекине кто-то выступит так, что все забудут о Юле Нестеренко...

— Ну, это вряд ли...

— Один очень серьезный человек предсказал, что моя последующая жизнь будет круговоротом и мне не удастся от него отгородиться, даже если бы я этого захотела. Я иногда прибегаю к его услугам, и он еще ни разу не ошибался.

— А что провидец говорит насчет пекинских стартов?

— Я не спрашивала. Впрочем, он утверждает, что мне стоит продолжать заниматься бегом.

— Наверное, по понятиям верующего человека, это грешно — спрашивать о своем будущем у обычного человека.

— Да… И меня это тяготит. Грешу… Сама себе, получается, противоречу. Если я верю в бога, то должна доверить ему свою жизнь. Что будет, то будет, он знает, что делать. А здесь…

После Олимпиады, когда всего сразу навалилось, я бежала в церковь: “Как можно терпеть все это — обман, предательство”, и мне отвечали: “Терпи…” Я выходила из храма окрыленная. Каждый день бог утешал меня и призывал к смирению своих чувств. Терпи…

— Почему же ты все-таки себе противоречишь?

— Я обычный человек. И слабый. Просто боюсь, что со мной может случиться что-то такое, что не смогу пережить. Вероятно, я слишком чувствительный человек. Словно без кожи. Это так плохо…

— Зато другим так здорово…

— Я хочу нести людям радость. Если удается сделать кому-то приятное, это вдохновляет. Теперь могу позволить себе то, что когда-то казалось недостижимым. Например, раздать все, что у меня есть. Всегда рядом окажется тот, кому, на мой взгляд, деньги нужнее, чем мне. Поэтому Дима выдает их лишь тогда, когда попрошу на какую-то конкретную вещь, иначе просто все растрачу.

Муж сдерживает. Он вырос на улице и знает все расклады. Часто любит напоминать о том, что нам никто не помогал. В самом деле так и было. Зарплата 120 тысяч, общежитие и каравайные деньги со свадьбы, которые мы потратили на фармакологию. Дима постоянно мне говорит: “Юля, ты всего добилась собственным трудом и никому ничего не должна и не тяготись никакими комплексами вины. Если все вернется обратно, то, поверь, никто тебе не поможет”.

Понимаю, все будет именно так, как он говорит, но все равно ничего не могу с собой поделать. Мне хочется всех обогреть, всем помочь. Иногда со страхом думаю, если бы Дима мне не встретился… Я легко могла бы стать жертвой этих, ну как их называют…

— Альфонсов?

— Точно. Не из этой я жизни… Знаешь, некоторые люди делают добрые вещи из-за корысти. Мол, смотрите, какой я хороший, никогда об этом не забывайте! А ведь это так стыдно…

— Чем ты сейчас вообще живешь? Книги, театры, что-то еще…

— Дима говорит: “Юля, ты ужасно изменилась. Раньше ты вышивала, куда-то ходила, о чем-то мечтала, а сейчас…” Мне действительно тяжело. Книгу беру, вроде читаю, но ничего не воспринимаю. Висит в душе гиря и давит, давит…

— Хорошо, ну а нам, простым людям, как помочь Юле Нестеренко — человеку из другого мира?

— Раньше я так пугалась, настораживалась, когда со мной неожиданно здоровались незнакомые люди. Не знала, как себя вести, а сейчас нормально реагирую. И вообще, ловлю от этого кайф. Действительно, прохожие на улице очень доброжелательны. Увидят, сразу начинают улыбаться: “Ой, Юлечка, как дела?” И не только в Бресте. В Минске, в подземном переходе, мужчина один подошел и сказал: “Не обращайте внимания на то, что говорят, делайте свое дело, а мы за вас болеть будем”.

Нет, все-таки приятно быть олимпийской чемпионкой…

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 0(0)