Хью Лори: «Необаятельный мерзавец никого не привлечет»

Хью Лори не считает себя стильным и подозрительно относится к счастью. Точь-в-точь как доктор Хаус. Знаменитый английский актер, проживающий в Лос-Анжелесе, рассказал, почему не заводит аккаунты в Facebook и Twitter, а также — чем займется после закрытия шоу про циничного доктора.

Хью Лори редко дает интервью, но на встречу с GQ согласился — «в знак признательности» за любовь к его книге, пародии на детектив «Все под контролем». Мы встретились в неприметном дайнере на обочине голливудской автострады, словно в насмешку над знаменитостями, что принимают журналистов в шикарных отелях Беверли-Хиллз. Хью Лори, гениальный врач и мизантроп из «Доктора Хауса», стал для американцев самым любимым англичанином. Вот он подошел, по-простому так, в полинялых джинсах и однотонной футболке с длинными рукавами, и на секунду показалось, будто перед тобой старинный приятель, а не самый высокооплачиваемый сериальный актер, который, по данным TV Guide, получает 400 тысяч долларов за одну серию.

Лори заказал молочный коктейль, жадно, в два глотка его выхлебал и принялся на все лады восхвалять Led Zeppelin, дескать, какое наслаждение слушать ударные Джона Бонема. Впрочем, разговор о наслаждениях, богатстве и счастье, похоже, обречен на провал: у актера, занятого в съемках седьмого сезона телекомпании Fox, измученный вид. Он почти разлегся на столе и бурчит, что терпеть не может фотографироваться, намекая на трехчасовую фотосессию для нашей обложки, где он выдул бутылку бренди — «надо же после работы расслабиться».

И вообще каждая фотография отбирает у него частичку души. Разглядывая розоватую пенку у себя в бокале, он жалуется, что выбрал не ту профессию, что всемирная известность в могилу его сведет, что ему проще на своем «триумфе» проскочить на красный свет, чем отбиваться от толпы пешеходов. Через час его ждут на озвучке анимационного фильма Arthur Christmas, куда он совсем не рвется. «Сплошной напряг», — вздыхает этот усталый человек, разменявший шестой десяток, но не утративший того острого чувства юмора, что поразило всех в скетчах, снятых им в 1990-х годах для BBC вместе с близким другом по Кембриджу Стивеном Фраем. Здесь, в Голливуде, он белая ворона. Известный своими депрессиями, он никогда не скажет, как приятно получать заслуженные награды, к примеру, два «Золотых глобуса».

Видимо, сказывается детство, проведенное в пресвитерианской оксфордской семье с шотландскими корнями. Родители (отец-врач и мать — женщина, «воспитавшая четверых детей») были безупречной четой, и сын явно унаследовал их идеалы, так как пресса пока не нашла в его поразительно крепком двадцатилетнем браке ни одной червоточины. В Голливуд он попал на склоне лет. В юности о кино и не помышлял, а пошел на антропологический факультет Кембриджа, где увлекся театральным клубом. Долго играл в Англии. И лишь потом его талант и не в последнюю очередь его способность менять английский акцент на говор янки проложили ему дорогу на мировой олимп развлекательной культуры. А теперь артиста больше всего привлекает музыкальная стезя. Именно о ней он мечтает после съемок «Хауса» в своем новом доме в Лос-Анджелесе.

— Хаус стал поворотным персонажем в вашей карьере, за что же вы его не любите?

— После кастинга я думал, что там всего дел-то недели на две. И уж никак не мог предположить, что даже спустя семь лет не вырвусь. Хотя сценарий был хорош, роль сложная. Мне в целом понравилась идея сериала — умно, смешно, огромный простор для актерской игры. Сюжет остроумный, драматичный, но в то же время комичный, порой даже на грани фола. Я решил, что это очень оригинально, и сразу понял характер героя.

— А еще сезоны будут?

— Трудно сказать. Может, и будут. Или не будут...

— Но вам бы хотелось продолжения?

— Не знаю. Слишком долго уже работаю, ужас.

— Устали от своего героя?

— Я, бывает, сильно устаю, но не от него. Это еще зависит от конкретных сценаристов и продюсеров. Сам я стараюсь не строить планов дальше, чем на ближайшие десять минут.

— Как вы научились говорить с американским акцентом?

— Да тут никакой особой техники нет. Некоторые слова мне до сих пор трудно выговаривать, вроде «murder» или «girlfriend», там слишком много «р». Я позанимался с учителем... целых двадцать минут! Никакого толку. Хотя зря я так говорю, в Голливуде могут обидеться, но в самом деле та методика меня совсем не убедила. Я ведь не учился на актера и жалею об этом иногда: бывает, чувствую себя беспомощным, не хватает знаний. И все же не уверен, что артиста можно научить играть.

— Вы наделили Хауса какими-то своими чертами?

— Чем-то он мне близок, однако больше всего похож на своего создателя, Дэвида Шора — цинизмом, рационализмом и скептическим отношением к любым проявлениям чувств.

— Правда ли, что именно «Хаус» породил депрессивную моду?

— Ну уж скорее «Хаус», чем «Друзья». Нет, думаю, сериал не задавал модных направлений, просто многие стали ему подражать.

— Как по-вашему, за что зрители любят этого довольно злого антигероя?

— Они ведь не за злобу любят его, а за ум и обаяние. Необаятельный мерзавец никого не привлечет. А Хаус веселый, честный... более или менее. Он непревзойденный врач, он спасает людей, он умен.

— Какие аллюзии вызывает этот персонаж: некий гибрид Шерлока Холмса, Чарльза Буковски и Лакана?

— Дэвид Шор сознательно придал Хаусу сходство с Шерлоком Холмсом. Сейчас сценарий пишут уже двенадцать человек, видимо, потому и аллюзий стало больше. Не знаю, сам я не пишу.

— То, что вы, как и Холмс, из шотландского рода, это случайное совпадение?

— Есть и другое поразительное совпадение: сэр Артур Конан Дойл изучал медицину. Его учитель, известный в то время врач Джозеф Белл, послужил ему прототипом. А доктор Хаус замкнул круг. Ведь им владеет та же самая страсть разгадывать загадки. И не важно какие, кроссворды или судоку, главное — найти решение. А то, что от этого решения зависят человеческие жизни, для него уже на втором месте. Вот почему он порой так резок.

— Быть может, так и надо себя вести в нашем обществе?

— Нет, все-таки некоторая доля лицемерия необходима. Как смазка для двигателя. Ведь вежливость — это тоже одна из форм лицемерия, но она нужна, чтобы проявлять уважение к окружающим.

— Короче говоря, вы не такая сволочь, как Хаус?

— Нет, я даже совсем не сволочь.

— Вам интересен мир медицины и науки?

— Да, мой отец был врачом, и я собирался пойти по его стопам. К тому же я так играю Хауса целых семь лет: все равно, что окончил медицинский. Мог бы потратить это время на учебу и стать настоящим медиком. Но в науке мне интереснее всего люди. Вообще нет ничего интереснее человека. А профессия доктора сочетает в себе ­науку и человечность.

— Вы поэтому решили изучать антропологию?

— Да нет. Я просто хотел поступить в университет, чтобы продолжать заниматься греблей.

— Вы увлекаетесь музыкой, греблей, боксом, мотоциклами... А какое из этих увлечений главное?

— Музыка. Для спорта я уже стар. Вот недавно записал альбом, и это моя настоящая страсть. В юности я из любопытства учился играть на фортепьяно, на гитаре, на ударных, потому что эти звуки о многом говорили мне.

— Кто из музыкантов вас вдохновляет?

— Я могу назвать сотни имен, ну нет у меня «горячей десятки»! Джаз, блюз, соул... Сам я записал фрагменты популярных блюзов. Работать с музыкантами в одной студии доставляет мне невероятное удовольствие. Не хочу хулить актерскую профессию, но терпеть не могу фотографироваться, позировать, а особенно не люблю, когда меня ловят с фотоаппаратом на улице.

— Если вы не желали славы, зачем же согласились на эту роль?

— Когда я пошел в актеры, еще не было цифровых камер и телефонов с фотоаппаратом, это недавнее изобретение. И оно в корне изменило наше представление о частной жизни. Мы привыкаем постоянно находиться в кадре. Нам уже кажется нормальным, что люди позволяют себе следить за другими. Я этого не приемлю.

— Как вы относитесь к сетям Facebook и Twitter, у вас есть свой аккаунт?

— Нет. У детей моих есть. Считаю глупым кричать на весь мир о том, как я счастлив или несчастен. До появления интернета люди не могли этого делать. Можно было встать посреди бара и заорать: «До чего я счастливый!», но у людей не хватало смелости. Да и счастливы ли они на самом деле?

— Значит, вы скептически смотрите на счастливых людей?

— Не на них, а на само счастье. Я никогда не знал, что это, и не считал его целью своей жизни.

— Играть главную роль в суперпопулярном сериале — это, по-вашему, не счастье?

— Вопрос провокационный. Если отвечу «нет», люди сочтут меня неблагодарным, скажут: «Он еще жалуется, гад!» — и будут правы.

— И жить в Лос-Анджелесе тоже не счастье?

— Я в городе почти не бываю. Мне редко доводится ходить по ресторанам в три часа дня. Все время торчу на студии, не видя солнечного света. Лос-Анджелес для меня лишь место работы. Встаю в пять утра, еду на мотоцикле на студию, провожу там четырнадцать часов — и спать.

— Вам здесь одиноко?

— Да, очень. Возможно, мне было бы одиноко везде, но Лос-Анджелес просто создан для одиночества. Тут очень легко оградить себя от окружающих и жить, ни с кем не общаясь. К тому же всю мою семью раскидало: двое детей в университете, один в лицее, а жена мотается туда-сюда.

— Правда, что вы самый высокооплачиваемый актер драматического сериала?

— Не знаю, я рад, что имею возможность оплачивать свои счета и содержать семью. Но у меня не появилось каких-то новых привычек. Я не покупаю дорогую одежду, например.

— И какой стиль вы предпочитаете?

— О господи, да мне вообще все это не очень интересно. Ношу джинсы и мотоциклетные ботинки. Никакого особого стиля у меня нет. Хаус ходит в кроссовках, потому что мне нравится образ человека в кроссовках, который не может бегать и ходит с палочкой.

— Хотите быть похожим на Клинта Иствуда?

— И ведь он тут совсем близко! Когда искали актера на роль отца Хауса, я предложил позвонить Иствуду. Он ответил: «Спасибо, но я как раз запускаю фильм». А было бы здорово, конечно, я его большой фанат. Никто не умеет держаться с таким достоинством, в нем удивительно сочетаются сила и тонкость.

— Чем думаете заняться после «Хауса»?

— В идеале музыкой. Пусть даже в мире ее уже достаточно, как джинсов и фильмов Вуди Аллена. Чтобы прочесть все книги и прослушать всю музыку на свете, надо прожить 10 тысяч лет. Что с медицинской точки зрения маловероятно!