Война после победного конца

Весной перед 9 мая у людей начинает болеть война. Просыпаются телевизоры, плакаты, флаги; и чиновники (целый год абсолютно бессердечные к пенсионерам) вдруг становятся страшно чувствительными. И попробуй скажи что-нибудь не то — зарычат так, что невольно глазами ищешь у них на груди нашивки за ранения и медали за взятие Берлина, Праги… Но — нет, ничего. И понимаешь: перед тобой спекулянт, наживающий капитал на чужой боли, на чужой победе… Чужая? Да нет, его собственная, он ее приватизировал.

“Это праздник со слезами на глазах!” — поет хор Советской армии, и солист, раздувшись до синевы, натужно ревет: “Это пр-р-р-р-аздник!”, а что “со слезами” — как-то незаметно.

Торжество! И как-то так получается, что чем меньше остается ветеранов, тем легче торжествовать, никто не мешает.

Всю правду о Великой Отечественной мы или не узнаем никогда, или узнаем, когда она перестанет быть интересной для всех, кроме историков (нас, живущих теперь, уже никого не будет, так что это будем не совсем “мы”).

А пока Великая Отечественная болит, как ампутированная нога. Фантомные боли.

И чуть тронешь эту тему — люди просыпаются, как от ожога; все переходят на крик и записывают тебя во враги и предатели за одну только попытку подумать о прошлом со слезами на глазах вместо того, чтобы реветь в золотом сверкающем краснознаменном хоре: “Это пр-р-р-р-аздник!”

Мы потеряли тридцать миллионов — в несколько раз больше, чем немцы, — тут надо бы больше плакать, чем пыжиться от гордости. Особенно если сам не воевал, а гордишься по наследству, как те крыловские гуси: мол, наши предки Рим спасли. (Почему-то кажется, что в это время гордых птиц гнали в сторону кухни.)

…Генералы, генеральные секретари, президенты приватизировали Победу. Они принимают парады и кажутся себе героями. У них свой календарь — 9 мая пожимать руку ветеранам, 1 сентября целовать первоклассницу, на Пасху стоять со свечкой…

А нам надо выпить. Сколько душа примет.