«Уезжала с дикой паранойей: казалось, что за каждой стеной прослушка»

Белоруску Полину (имя изменено в целях безопасности) и ее мужа силовики задержали в конце 2022 года — по «народной» статье 342-1 УК об организации и подготовке действий, грубо нарушающих общественный порядок.

Три месяца до суда супруги провели в СИЗО, а их несовершеннолетние дети и старшие родственники сходили с ума от неизвестности.

Семье удалось выехать из страны, и сейчас они в безопасности. Полина рассказала «Салідарнасці» свою почти детективную историю бегства и спасения.

«Чего тебе не хватало» — это их любимый вопрос»

Их «взяли» за события 2020 года: участие в протестных маршах, выход на дорогу и, как водится, «перекрытие движения», что нанесло невосполнимый ущерб Минсктрансу. Почему тянули столько времени? Полина знает точный ответ: на них с мужем прислали анонимку в ГУБОПиК.

— Таких на Володарке на сегодняшний день процентов 60 — тех, за кем пришли по анонимкам, — говорит Полина. — Огромное количество. Как я поняла, это такой способ свести счеты для людей, которым ты по той или иной причине неугоден: если надавить на тебя по-другому не получается, сообщают силовикам, что вот этот — экстремист, этот — БЧБ-шник, и никто не разбирается — тебя закрывают.

Долгое время Полине казалось, что власти уже не нужно «найти и наказать» всех протестовавших в 2020 году, и вопрос отъезда семья не рассматривала.

— Хотя как раз в тот день, когда было задержание, мы с мужем обсуждали, что в стране началась какая-то всеобщая депрессия. Мне кажется, в 2021-м еще были какие-то проблески оптимизма, надежды на перемены, а вот через год ситуация просто в разы ухудшилась. Например, то, что происходит сейчас в бизнесе — это даже не выживание, это попытка сделать глоток воздуха, чтобы хотя бы лежать, а не умереть окончательно. Муж говорит: «Давай подсобираем денег, и к новому году уедем». А через полчаса нас задержали.

«Визит» незваные гости обставили, как спецоперацию по поимке особо опасных преступников. Со всеми атрибутами: автобус с десятком силовиков в амуниции, с электрошокерами, с беготней по подъезду и укладыванием лицом в пол. Дети частично видели задержание, и этот страх еще долго давал о себе знать.

Заикание, которое началось от нервного потрясения у младшего ребенка, не прошло до сих пор.

Силовиков это, конечно, не волновало. «Дети, родители — твои проблемы. Не надо было ходить! Доходилась? Сколько ты зарабатывала, у тебе же и квартира и машина, чего тебе не хватало?» — говорили «люди в черном».

— Мы три месяца провели на Володарке по «политике», в итоге вышли на «домашнюю химию» — нам дали три года. Сразу, конечно, была такая эйфория от того, что ты наконец дома, с детьми. А потом накрывает, понимаешь, что и ты, и дети вместе с тобой будут продолжать сидеть в тюрьме, только дома.

Мы посмотрели, как всех, кто сидел с нами и кого отправили также на домашнюю химию, прессуют, проверяют бесконечно — и ночью, и днем. Я знаю, что некоторых моих знакомых на «домашней химии» ловят на выдуманных нарушениях, ищут причины, чтобы ужесточить режим.

Полина с мужем поняли, что такое же усиленное внимание со стороны силовиков и изматывающая игра в «злых и добрых полицейских» ожидает и их. А если осужденный на домашнюю химию получает три и более взыскания, ему могут изменить режим отбывания наказания и отправить в колонию, что в белорусской практике случалось уже не раз.

Ситуация усугублялась тем, что ГУБОПиК, проводя задержание, забирает паспорта и не выдает их людям обратно даже после решения суда.

— Нам удалось восстановить бумажные документы (а в них были шенгенские визы) — буквально чудом, — говорит Полина, — потому что обычно выдают ID-карты, чтобы человек никуда не уехал. Но нам повезло и получить паспорта, и даже быстро восстановить визы в посольстве. Хотя не было цели уехать из Беларуси — делали на всякий случай, пусть будет, как план Б.

А еще регулярно просматривали базу МВД — на обоих супругах были ограничения на выезд их страны. В какой-то момент Полина узнала, что она, наконец, выездная — и решение уехать приняли в рекордные сроки, буквально за несколько дней решив самые неотложные дела.

— Я понимала, что оставаться мы уже просто не можем, хотя все бросить и ехать в неизвестность было очень страшно, — признается Полина. — Муж настоял: уезжаем, точка. И мы всей семьей решились. Со школой прошло на удивление легко: уведомили об отъезде, сдали учебники и получили справку.

«Даже в квартире, кажется, боялась разговаривать»

Супруги понимали, что через Минск и Москву лететь опасно, в аэропортах есть списки «политических» и могут не выпустить. Поэтому путь семья выбрала не самый простой — через небольшие города России, потом, чтобы не привлекать ненужного внимания. А после, через третью страну, в Литву.

— Когда ехали по России, меня поразило увиденное, — с грустным смешком признается Полина. — Как эта страна кого хочет захватить, если у них внутри такая разруха и развал, которого я не видела никогда в жизни?

Сначала пограничники не хотели пропускать нас как беженцев с визой С. Благо, с собой были все документы о задержании и суде, поэтому нас допросили, отсканировали бумаги и в конце концов сказали, мол, welcome to Europe.

Впрочем, даже спустя месяц жизни вне Беларуси пережитый страх не отпускает, везде грезится КГБ, и спать спокойно не получается.

— Я уезжала с дикой паранойей: казалось, что за каждой стеной прослушка, что в подъезде выпрыгнет какой-нибудь человек в маске из-под лестницы или с другого этажа. Даже в квартире, кажется, боялась разговаривать. Людям, которые не побывали в этой ситуации, сложно понять уровень страха, и я, когда разговариваю с друзьями, которые там остались, это чувствую.

Это как будто в страшной сказке: ты живешь, рядом вроде бы обычные люди, а ночью они превращаются в каких-то монстров, и это видят не все. Но увидев настоящее лицо системы, ее звериный оскал, развидеть уже невозможно. И ты понимаешь, что действительно, много где следят, и в Телеграм сидят, и камеры, и жучки — это не бред воспаленного воображения.

Полина подметила еще одну особенность жизни в теперешней Беларуси. С одной стороны — очень большая поддержка и солидарность с политзаключенными. А с другой — большинство тех, кто живет обычной жизнью, словно ничего не случилось, не понимают происходящего с белорусами в неволе и, возможно, поэтому обесценивают эту травму. Мол, ну отсидел, что здесь такого — а «такое» ломает многим экс-заключенным жизнь.

— Мне кажется, такое бытовое обесценивание происходит потому, что все живут в страхе, и со временем принимают его как норму. И хотя многие считают эту власть нелегитимной, она все равно влияет на умы людей, отравляет их, эта интоксикация продолжается годами.

«Куда денутся все те люди, кто работал в системе?»

— Пока планируем остаться в Литве. Мне здесь комфортно, много друзей, иногда кажется, что пол-Минска в Вильнюсе живет. К тому же, чтобы двигаться куда-то дальше, еще не все вопросы решены — в Беларуси осталась недвижимость, которую нужно продать. Хотелось бы здесь адаптироваться, начать собственный бизнес, чтобы дети росли в совершенно другой атмосфере, чтобы у них была возможность учиться и развиваться в Европе.

В Беларусь, честно скажу — возвращаться не хочу. Просто не вижу смысла. То, что происходит там сейчас, засело в обществе настолько глубоко и масштабно, что становится страшно. Даже в самом оптимистичном случае, когда не станет теперешней власти — чтобы искоренить ее влияние, понадобятся годы, если не десятилетия. Куда денутся все те люди, кто работал в системе, в судах, тюрьмах, в ИВС — начнут улыбаться и помогать?

Я в это не верю, потому что изнутри увидела совершенно бесчеловечное отношение. ИВС запомнился как пытки, о существовании которых многие даже не подозревают.

За всю свою жизнь я прежде нигде не видела настолько злых людей, которые буквально ненавидят всех, кто попадает за решетку, и целенаправленно издеваются, так, чтобы каждый сидящий в ИВС действительно страдал с первых шагов.

В нашей первой женской камере — двухместной — в какой-то момент был 21 человек. Спасало только то, что в самой камере были адекватные люди. Но вокруг полная неизвестность, и тебе, как только могут, усложняют жизнь даже бытовыми моментами: не передают ни лекарств, ни передач от родных, у тебя нет зубной щетки, смены белья — вообще ничего.

Мою передачу с медикаментами приняли, но до меня она не дошла. Куда все это девается, и как с этим живут те, кто смотрит в глаза родственникам и принимает эти пакеты?

Помимо этого, добавляет Полина, в ИВС не пробивается никакая корреспонденция. Письма, вернее, их часть, передают уже в СИЗО:

— Я получила, может быть, процентов 35-40 — от семьи и от двух близких подруг, больше ничего не доходило.

«У нас был очень тяжелый путь. Но позитивных моментов больше»

Оглядываясь на произошедшее в 2020-м и понимая, какую цену пришлось заплатить за свою гражданскую позицию, Полина, как многие белорусы, задается вопросом, не зря ли все это было. Признается: иногда жалела в тюрьме, когда накрывало все вместе: физические мучения, собственное бессилие что-то изменить, переживания за детей, неизвестность, что будет дальше.

— Сейчас я понимаю, что это, наверное, был такой трудный путь, который нам нужно было пройти. Потому что, оставаясь в Беларуси, ты все равно остаешься в тюрьме — просто переходишь из маленькой в большую.

Здесь за месяц я увидела полицию всего два раза. В Минске, уже выходя из подъезда, я встречала чуть ли ни сразу.

Но, знаете, как бы это горько не звучало — наверное, нужно было заплатить эту цену, чтобы понимать, чего стоит свобода.

У нас был очень тяжелый путь, наша семья фактически потеряла в Беларуси все. Но позитивных моментов больше, и я убеждена, что жизнь изменилась к лучшему.

Теперь, находясь в безопасности, можем рассказывать о том, что происходит внутри. Чтобы в будущем ответили за свои поступки те, кто остался в системе, кто превратил суды в посмешище, кто доносил. Страна должна знать своих «героев».