Участник стачки «Нафтана»: «Если о чем-то и жалею, то только о том, что все-таки не нажал на кнопку и не остановил свой цех»

После масштабных митингов на «Нафтане» и «Полимире» все задержанные из Новополоцкого СИЗО были отпущены

— Я в политике с 2001 года, в 2020 году был членом президиума партии «Народная громада», — рассказывает Игорь Валяев, который работал на заводе «Полимир», входящем в объединение. — Для меня Николай Статкевич — это глыба.

Его задержали в мае. Затем стали задерживать других активистов партии. К выборам почти все члены президиума в Минске уже были посажены.

То, что рано или поздно заберут и меня, было совершенно ясно. Разумеется, я тоже не мог спокойно наблюдать за всем происходящим, стал активно вести соцсети. На мою страницу в Facebook, где было 30 подписчиков, вдруг подписались аж 3 тысячи человек. Сейчас эта моя личная страница признана экстремистской.

Еще до этих выборов я баллотировался и в местные советы, и в парламент. Был момент, когда я шел на выборы по одному округу с директором своего завода.

Меня неоднократно вызывали в КГБ, задерживали. Каждую избирательную кампанию заставляли писать заявление об увольнении с открытой датой. Тем не менее до 2020 года так и не уволили, а практически все задержания ограничивались штрафами.  

Думаю, что дело в репутации. «Полимир» на 80% работал на экспорт, у нас было много западных партнеров. И, видимо, руководству было выгодно в моем лице демонстрировать им некие признаки демократии.

Дескать, вот смотрите, у нас совершенно спокойно работает оппозиционер. Да и сами представители администрации относились ко мне сравнительно лояльно и порой искренне интересовались моим видением происходящего в стране.

Во время предвыборной кампании в город приезжал сначала Сергей Тихановский, а после его задержания уже Светлана Тихановская. Собеседники «Салідарнасці» говорят, что встречи с обоими были очень вдохновляющими.

— Для многих переворот в сознании начался именно с канала Тихановского, — вспоминает еще один бывший работник ОАО «Нафтан» и участник стачки Олег (имя изменено — С.). — Я помню, как Сергей приезжал в Новополоцк.

Помню, как переживал, когда его задерживали, но, когда увидел, какое количество людей потом пришли на митинг с его женой, при том что я знал, скольких еще не отпустили с работы, появилась реальная надежда. А когда узнал результаты выборов, был в шоке. Оставаться дома после этого не мог, каждый день мы стали ходить на протесты.

— 9 августа я работал, и моя смена как раз заканчивалась в восемь вечера, — рассказывает Игорь Валяев. — Пришлось отпрашиваться, на участок мы с женой приехали буквально за пять минут до закрытия.

И тут я узнаю, что меня нет в списках. Не исключаю, что в связи с тем, что предыдущие выборы президента я бойкотировал, меня перестали учитывать или же за меня уже проголосовали.

Тем не менее, меня внесли в дополнительный список, мы проголосовали и остались возле участка ожидать результаты. Нас было там человек 20.

Узнали, что накануне задержали нашу независимую наблюдательницу. Она вышла на крыльцо съесть мороженое, и в этот момент ее схватили, а потом обвинили в том, что она проводила несанкционированный пикет.

И к нашей группе подошли двое сотрудников ППС с автоматами и попросили разойтись. А я не просто хорошо знаю все законы о правилах проведения пикетов, но даже обучал этому других.

Спросил, на каком основании нас прогоняют. Сказали, что мы проводим «массовое мероприятие». Задаю прямой вопрос: «Что такое массовое мероприятие?». И эти блюстители закона, запинаясь, словно ученики, отвечают: «Это когда люди собираются в определенном количестве с целью… какой-либо».

Попытался объяснить им, что на самом деле означает массовое мероприятие, но в это время ко мне подошли несколько человек в гражданском: «Проедемте с нами».

Естественно, я стал в позу: на каком основании? Между нами произошла перебранка, после чего они схватили меня и стали тянуть. Но я успел схватиться за столб ограждения.

Жена схватилась за меня, ее начали оттягивать. В общем, забирали меня, как говорят, брутально, человек семь. В машину волокли, я сопротивлялся, потому что реально был на взводе, и даже успел двоим сотрудникам немного порвать одежду (часть описанных событий, в том числе задержание, оказались снятыми на видео, которое собеседник предоставил в редакцию — С.).

Как ни странно, уголовного дела против меня тогда не возбудили, обвинили в хулиганстве и неповиновении милиции и дали 10 суток. В те первые дни они еще боялись жестить.

В Новополоцком ЦИП чуть больше 20 мест, это 6-7 камер. Нас в одной из них сначала было четверо. Но весь вечер доставляли и доставляли задержанных. Всего через ЦИП за ту ночь, согласно оформленным протоколам, прошли примерно 170 человек!

Сначала людей разводили по камерам, но места быстро закончились, тогда их стали просто набивать в «обезьянники». Это три площадки размером где-то 10 на 10 метров с бетонными стенами и сеткой из колючей проволоки вместо крыши, куда арестантов выводят на прогулку.

Но и эти площадки быстро заполнились. После всех увозили в тюрьму. К утру в ЦИП осталось около 70 человек, большинство из них продолжали находиться в «обезьянниках». Следующим вечером из отпуска вышел начальник и приказал всех развести по камерам, чтобы не мерзли.

Та ночь с 10 на 11 августа 2020 года действительно была холодной, видимо, он не хотел отвечать за заболевших. В итоге в каждой камере стало по 8-9 человек.

Среди доставленных было много избитых. В городе их хватал ОМОН, они издевались над людьми, пока везли их, а некоторых продолжали избивать и в Центре. Как потом выяснилось, ОМОН был не местный.  

Не верится, но тогда сотрудники нашего ЦИП пытались защищать горожан. Я лично слышал, как один вступился за человека: «За что ты его бьешь? Уже ведь привез». Ему ответили: «Мы ОМОН, нас должны бояться».

Среди задержанных были и другие сотрудники завода.

— Сразу после выборов в коллективе ощущалось, что процентов 80 работников выражают друг другу поддержку, тогда еще даже на словах, — продолжает Олег. — В том числе люди говорили о забастовке, и мне реально казалось, что все они готовы к каким-то действиям.

14 августа к заводоуправлениям «Нафтана» и «Полимира» вышли работники и потребовали встречу с руководством. И руководители действительно вышли.

Дело в том, что практически все начальство было задействовано в избирательных комиссиях. Например, директор «Полимира» Олег Жебин был председателем одной из комиссий, его заместитель по производству Юшкевич был председателем другой комиссии, начальник производства — третьей, заместитель главного инженера по охране труда был еще в одной.

То есть все эти люди видели своими глазами, а, есть вероятность, и сами участвовали в фальсификациях, потому что на всех участках, где они работали, якобы победил Лукашенко.

Между тем впоследствии к нам в стачку попал протокол с одного участка, подписанный всеми, включая председателя и зампредседателя комиссии, где победила Тихановская. 

На том участке за нее проголосовали больше 800 человек, а за Лукашенко — меньше ста. Впоследствии этот протокол заставили переписать.

Также нам передали стопки недогоревших бюллетеней с какого-то участка. То есть результаты выборов действительно сожгли.

Мы постоянно контактировали с другими крупными предприятиями страны, чтобы выдвинуть общие требования. В телеграм появилась группа, в которую очень быстро добавились тысячи заводчан. Там делали важные сообщения, в том числе и о предстоящем митинге.

В те дни действительно практически все только и говорили об украденных выборах. Еще не было этого страха и объявление о митинге у заводоуправления даже передали по внутреннему заводскому радио.

Площадь перед административным зданием огромная. Интересно было наблюдать, как пустое пространство буквально все заполнилось людьми.

Сначала выходили по одному, а потом стали стекаться ручейками по всем дорожкам к центральной аллее. Мы никогда не видели на своем заводе такого количества людей, и, конечно, очень радовались тому, как нас много.  

Охранники на проходной попытались, было, не пропускать, мол, нельзя покидать рабочее место. Но их просто никто не послушал, оттолкнули и пошли.

На «Полимире» к людям вышел директор с замами. Им прямо в лицо кричали, отвечайте, были фальсификации или нет. Видно было, что их очень пугал этот вопрос, они были в замешательстве и отвечали что-то невнятное типа «я ничего не видел».

В приватных разговорах некоторые члены комиссий все-таки рассказывали, как их заставляли подписывать новые протоколы. На все упреки оправдывались дежурно, дескать, семья, кредиты. А кто-то, наоборот, бравировал, у меня хорошая работа, я такой больше не найду, да и кто мне что сделает. 

Рабочие стали требовать отпустить задержанных коллег из СИЗО и пересмотреть результаты выборов. И руководство тогда хитро сделало вид, что они вроде как нас поддерживают, согласны со всеми требования, просто нужно не спешить и во всем спокойно разобраться.

Сейчас я понимаю, что у них уже тогда было указание любыми способами успокаивать людей. А там и репрессии подтянулись.

После масштабных митингов на «Нафтане» и «Полимире», то ли испугавшись волнений, вызванных недовольством на главных городских предприятиях, то ли следуя некому хитрому плану уступок, но все задержанные из Новополоцкого СИЗО были отпущены.

—  Я уверен, что они, увидев это огромное количество людей у заводоуправлений, испугались. Многие из нас действительно были на пределе и говорили о том, что готовы остановить производство, — подтверждает Олег.

— Интересно, что в СИЗО первые два дня к нам относились как к скоту. А потом вдруг ситуация резко изменилась, — отмечает Игорь. — Я объясняю это тем, что наш город — небольшой. Людей забирали сотнями и, естественно, сотрудники ЦИП встречали среди задержанных своих знакомых, соседей.

Например, со мной сидел человек, который по утрам ходил на пробежку вместе с сотрудником, который нас охранял. Более того, мы знаем родственников работников ЦИП, которые выходили на протесты.

Видимо, у них появилась догадка, что мы не совсем преступники, и отношение изменилось: нас перестали шманать, начали давать горячий чай, передавать передачи, выводить на прогулки. 

А после митингов у заводоуправлений действительно выпустили, потребовав подписку о том, что мы больше не будем участвовать в несанкционированных мероприятиях.

«На самом деле забастовка была тем единственным, чего они очень боялись, и что реально могло бы сработать»

— После ЦИП 17 августа я пришел на завод, настроенный на решительные действия, — продолжает Игорь. — Интересно, что встретили меня неожиданно радушно.

Какие-то слова поддержки выразил даже директор, идеолог жал мне руку и говорил, что принято решение выписать помощь в связи с моим задержанием.

Мне даже согласились дать внеочередной отпуск якобы для восстановления. Взамен за такую щедрость просили лишь об одном — чтобы я не устраивал никаких провокаций.

— В те первые дни, пока начальство пыталось с нами договориться, многие после работы ходили на протесты в городе, — вспоминает Олег. — Все своими глазами видели, как жестоко вели себя силовики. Если сначала людей задерживали только после митингов, то совсем скоро дошло до того, что автозаки просто днем стали ездить по городу и рандомно хватать всех подряд. 

Для некоторых это становилось триггером и, не выдержав, люди на следующий день на работе демонстративно отказывались выполнять свои обязанности, говорили, что такое нельзя терпеть.

— Сложно остановить ваше производство?

— На самом деле, сложно. Даже макаронную фабрику без последствий не остановишь. А у нас серьезное химическое производство. Есть взрывоопасные цеха.

В одном производят синильную кислоту. Это сильнодействующее ядовитое вещество удушающего действия, распространение которого контролируется специальной комиссией в рамках Конвенции о запрещении химического оружия.

То есть чтобы остановить такое производство, как «Нафтан», необходимо было провести предварительную подготовку, и мы знали, как это можно сделать наиболее безопасно.

И я в том числе обговаривал такой вариант с коллегами, которые тоже считали, что нужно бастовать. Но проблема была в том, что с нашей стороны все происходило спонтанно, в то время как ставленники режима следовали указаниям сверху — правдами и неправдами они пытались договариваться с нами и тянуть время.

Нашей ошибкой было то, что мы поддались на эти уговоры, стали собирать какие-то подписи, объявлять собрания. Даже на призыв бастовать кто-то предлагал, давайте сначала составим списки — кто за, кто против — у нас же демократия.

По этой тактике действовали на всех предприятиях и это оттягивало внимание от главного.

Потом по заводам стали ездить личные представители Лукашенко, на «Нафтан» приехал Тертель, на «Полимир» — председатель концерна «Белнефтехим». Они всячески пытались нас умаслить.

На самом деле забастовка была тем единственным, чего они очень боялись, и что реально могло бы сработать.

Собеседники «Салідарнасці» рассказывают, как их обрабатывали с разных сторон. Кроме приезда высоких гостей и сами представители руководства вдруг резко обратили внимание на проблемы сотрудников, стали ходить по цехам, интересоваться, чем помочь, что заменить или закупить.

— До сих пор считаю, что в те дни лично я смалодушничал, — признается Игорь. — Если и жалею о чем-то, то только о том, что все-таки не нажал на кнопку и не остановил свой цех.

Ведь был же ультиматум, что мы, работники, даем руководству несколько дней, чтобы выполнить требования, иначе остановим производство.

И к этому вроде бы все шло. Когда ко мне подошел замначальника смены и спросил, почему я не переоделся в рабочую форму, ответил, что больше работать на режим не буду и либо они выполняют требования, либо я остановлю производство.

С того момента возле меня появились два замначальника цеха, приказ присматривать за мной дали и аппаратчикам.

А состояние у меня действительно было на грани фола в те дни и, в принципе, конкретно свой цех я мог попробовать остановить. Это была бы аварийная остановка, но последствия не были бы такими страшными, как в том же цеху синильной кислоты, например.  Однако убытки были бы серьезными.   

До сих пор мне кажется, если бы я тогда все-таки решился, это могло многих вдохновить. Специфика нашего предприятия такая, что из каждой смены должны были уйти не меньше двух-трех работников, чтобы сначала усложнить, а впоследствии и остановить работу цеха.

А любой остановленный цех, соответственно, мог привести к остановке всего производства.

Мы надеялись, что так и получится, и начали уходить в стачку. На «Полимире» я был первым, ушел 11 сентября. Потом стали присоединяться другие. Самый массовый уход людей произошел после убийства Романа Бондаренко.

— Обстановка, правда, была очень накалена, — согласен Олег. — Чтобы вы понимали, как настроены были люди, расскажу один эпизод. На «Полимире» есть одна конструкция, выше 100 метров высотой. Ее все называют «Эйфелевой башней».

Считается, что наверх неподготовленному человеку подняться невозможно. И вот в одно утро рассеялся туман — и мы ошалели: на самом верху развевалось огромное БЧБ-полотнище! Это был материал из стекловолокна, который используют для тушения пожаров. Он светлый, а посередине кто-то нарисовал ярко-красную полосу.

Этот флаг было видно на всей территории завода. Конечно, нас он невероятно вдохновил. А руководство аж трясло от произошедшего. Они долго бегали вокруг вместе с кучей каких-то комиссий, но ничего не могли сделать.  

В итоге вызвали промышленных альпинистов. У них есть специальное оборудование, страховки. А вы представьте, что те, кто вешали этот необыкновенный флаг, мало того, что не имели никакого снаряжения, так еще делали это ночью в кромешной темноте и даже фонариками посветить себе не могли.   

А примерно за месяц до этого, когда флаги еще вывешивали практически везде, такое же полотнище появлялось на нафтановской УЗК, которая считается самым высоким технологическим объектом в стране.

И вот, ребята, объявляя о присоединении к стачке, признавались, что им морально становилось легче, что они как будто чувствовали прилив свободы.

Я сам работать не мог уже после выборов, просто приходил и ничего не делал. Но в стачку ушел позже, когда понял, что больше нет сил видеть коллег, которые стали делать вид, будто ничего не происходит. Очень печально было наблюдать, как люди, которые горели вначале, стали затухать, и работали как ни в чем не бывало. 

Разумеется, у многих из нас тоже были сдерживающие факторы —работа, семья, кредиты и прочее. Помню, как один коллега сказал: «У меня кредиты, нужно посоветоваться с женой». И на следующий день он тоже объявил о том, что присоединяется к стачке. Значит, жена поддержала.

Угрожали тем, что разберутся с женами и детьми

Конкретного плана действий у стачкомовцев не было. Пытаясь остановить беззаконие, они сами стали мишенями для режима. Сначала за участниками стачки вели бдительное наблюдение, а потом началась откровенная слежка. Утром к дому каждого приезжали машины, номера которых они даже успели запомнить. Авто стояли до позднего вечера.

Многим приходилось скрываться по другим адресам. В их домах проводили обыски, конфисковывали технику и личные вещи, практически всех задерживали.

Во время допросов, как рассказывали после некоторые, угрожали, что «разберутся с женами и детьми».

— Что помогло мне спастись? Опять же эффект небольшого города, когда и на той стороне оказались неравнодушные люди, успевшие предупредить, что примерно через час за мной придут, — рассказывает Игорь. — К тому моменту я уже знал, что тех, кого отпустили в первые дни, стали забирать «досиживать». Также мне сообщили, что силовики, которым я оказал сопротивление при задержании, готовы дать против меня показания о причинении вреда.

В стачку все-таки не ушло достаточное количество человек, на которое мы рассчитывали. Думаю, было несколько причин: это и общее разочарование от того, что все не получилось быстро, и подкуп руководства — у нас зарплаты и так были примерно от 1000 евро и выше, а стали давать еще премии. Силовики, в свою очередь, усиливали репрессии.

Немаловажный факт: независимый профсоюз не поддержал нашу стачку в том виде, как у нас получалось. Их главный аргумент заключался в том, что нужно действовать исключительно по закону. Но наши законы вообще не предусматривали стачки.

Сейчас минимум шестеро нафтановцев признаны политзаключенными, но в заключении, по словам собеседников, их бывших коллег находится больше.

«Чистки» на заводе проводят с разных сторон — и силовики, и собственная служба безопасности»

Массовыми стачки не стали на многих предприятиях, в том числе и там, где рабочие даже сумели осуществить временную остановку производства.

Тем не менее, кое-где отток специалистов оказался существенным. На «ГродноАзот» уже через несколько месяцев вынуждены были набирать штрейкбрехеров. За ними поехали на ОАО «Нафтан».

— Директором на «ГродноАзоте» был бывший председатель концерна «Белнефтехим» Игорь Ляшенко, который с первых дней проводил жесткие репрессии, — рассказывают собеседники. — Если помните, это на «ГродноАзоте» ОМОН дубинками загонял рабочих в помещения, чтобы они не выходили на митинг. Кроме того, что люди уходили в стачку, там сразу начались увольнения.

У них, как и у нас, отсутствие каждого специалиста увеличивает риск аварии. Нельзя сказать, что наши производства идентичные, но процесс похожий, то есть работника хотя бы не нужно обучать с нуля.  

Набирали, понятно, не всех подряд. Допустим, к людям, вроде нас, понятно, не подходили. Шли к тем, кто имел выговоры за пьянку или другое административное нарушение. К конъюнктурщикам, которые за деньги готовы на все.  

На самом «Нафтане», несмотря на то, что в 2020 году уйти в стачку решились немногие, «неблагонадежных» продолжают увольнять до сих пор.

— Сейчас предприятие под санкциями, — говорят бывшие заводчане. — С учетом изменившейся логистики они потеряли большую часть прибыли. При этом зарплаты нужно повышать, чтобы удерживать людей.

А их не хватает. «Чистки» проводят с разных сторон — и силовики, и собственная служба безопасности. Рабочих продолжают задерживать прямо в цехах, оправляют на сутки и увольняют. По иронии судьбы, уволенными оказались практически все, кто хотел, но не решился тогда к нам присоединиться.

В итоге, если раньше на завод попасть было очень сложно и даже со специальным образованием люди могли не пройти по конкурсу, то сейчас в городе висит большой билборд с внушительным списком вакансий: «Приглашаем на «Нафтан».

При этом стоит отметить, даже на самую простую специальность на таком производстве учиться необходимо минимум 5 лет. Если человек не имеет нужного образования или квалификации, вероятность различных аварийных ситуаций увеличивается в разы.

Соответственно, значительно возросла нагрузка на оставшихся квалифицированных кадров. Оборудование на заводе считалось старым еще при нас, нештатных ситуаций уже тогда хватало, однако опытные сотрудники большинство из них умели оперативно предотвращать.

Мы знали, что делать. Молодежь, которую сейчас готовы брать буквально с улицы, этого не знает. Те, кто остались из старого состава, едва ли успевают за всем уследить.

Они говорят, что работать стало крайне сложно не только из-за нагнетаемого страха и репрессий, но и потому, что во много раз возросла ответственность.

Есть цеха, где не осталось ни одной смены, где бы кого-то не уволили. Сотни заводчан уже прошли через различные репрессии. И «чистки» продолжаются.

— Одним из вступивших в стачку был Сергей Еремеев, которого подозревают в подрыве составов в тоннеле БАМ. Вы были знакомы?  

— Да, мы его помним по стачке. Он работал КИПовцем на «Нафтане», занимался автоматикой. Считался хорошим специалистом, любил заниматься техникой. В стачку он уходил осознанно. В Беларуси его не задерживали.

Сергей очень любит свою семью. В Россию он уезжал на заработки.

Что там произошло, мы не можем сказать, но точно знаем, что война его крайне возмутила. Он был категорически против войны. О том, что его задержали, мы узнали из СМИ.

«Не жалею о том, что ушел в стачку. Жалею о том, что мы ходили с цветочками»

С бывшими нафтановцами мы встретились в Польше, где каждый из них вынужден был начинать новую жизнь.  

— За это время сюда переехало много наших коллег. Насколько мне известно, по своей специальности никто не работает, — делится Олег. — Для того, чтобы подтвердить квалификацию, необходим определенный уровень знания языка. Возможно, кто-то и задумывается об этом.

А так работают на стройках, в такси, на заводе автозапчастей, на ТЭС и даже в пекарне. Главное, наши дети учатся здесь. Например, мой старший в университете занимается банковским делом, поражен уровнем образования. На учебу ходит как на праздник.

Понятно, что мы потеряли страну, родных, имущество, но я не жалею о том, что ушел в стачку. Жалею о том, что мы ходили с цветочками. Не так нужно было. Сейчас я это понимаю.

Думаю ли я о возвращении после того, как мы увидели, как могут жить люди, увидели страну, где есть выборы, есть свобода высказывания и где все сравнения, к сожалению, не в пользу Беларуси? Пожалуй, при смене власти хотелось бы иметь возможность приезжать.

— Я с семьей бежал сюда одним из первых, еще в сентябре 2020 года. Тогда у нас было не много вариантов, и мы оказались в лагере для беженцев, — рассказывает Игорь. — Надо сказать, что польские лагеря для беженцев — довольно неприятное место. Работать мы не могли без виз, а на проживание в день давали чуть больше евро.

И помощи тогда еще ждать было неоткуда. Это мы, устроившись, уже здесь встречали следующих. А нас не встречал никто.

Позже я устроился на завод обычным разнорабочим, а потом у меня случился инсульт. Оказалось, что у меня было хроническое заболевание, но в Беларуси, в частности, в медчасти «Нафтана», куда я неоднократно обращался с жалобами, этого не увидели.

Здесь не сразу, но все-таки выявили. Целый год я проходил реабилитацию. Теперь мне положена группа инвалидности и пенсия.

За что мы живем? Во время лечения и реабилитации мне выплачивали пособие. Также здесь выплачивают пособия на детей и по безработице. У жены есть работа.

Думаю, таким и должно быть социальное государство, в котором даже если ты становишься нетрудоспособным, все равно можешь нормально жить.